Корейско-японские конфликты

Об истории отношений Кореи и Японии.

Древность.

Выражение «добрососедские отношения» давно стало штампом в официальных бумагах, но в действительности отношения двух соседних государств редко отличаются особой сердечностью. Оно и понятно – общая граница неизбежно создаёт проблемы, да и соблазн подзакусить более слабым соседом существовал всегда. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, как развивались отношения России и Польши, Германии и Франции, Греции и Турции. Не удивительно поэтому, что и Корея с Японией тоже жили, скажем так, не слишком дружно, а в последние десятилетия антияпонизм, порою весьма истерический, вообще играет особую роль в корейской официальной идеологии.

Правда, в своё время, в XVII-XIX веках, официальная риторика описывала японо-корейские отношения именно как «добрососедские», однако на практике отношения двух стран на протяжении этого времени были непростыми: не столько напряжёнными, сколько, я бы сказал, настороженными. Это и понятно: в конце XVI века Корея стала жертвой крупномасштабной японской агрессии, известной нам как Имчжинская война, да и до этого на протяжении пары столетий набеги японских пиратов на прибрежные корейские поселения были обычным делом.

После Имчжинской войны 1592-98 гг. никаким японским официальным миссиям, и уж тем более частным «лицам японской национальности», корейские власти не разрешали посещать Сеул и вообще уезжать от побережья дольше, чем на несколько километров. Запрет это просуществовал два с половиной века и был отменён лишь под пушками японских кораблей в 1870-е гг. Главными причинами и этого запрета, и иных ограничений на контакты с Японией были соображения безопасности, к которым в традиционных государствах Восточной Азии относились очень серьёзно. Корейские руководители хорошо помнили, что путь от Пусана до Сеула был когда-то главным направлением движения японских армий, и понимали, что в случае новой войны они неизбежно пойдут именно этим дорогой. Поэтому в Сеуле и не хотели давать своим соседям дополнительные возможности для сбора стратегической информации и составления подробных карт. которыми может воспользоваться японская армия вторжения. Сейчас нам известно, что между 1609 и 1868 гг. ни одно японское правительство не планировало нового вторжения в Корею. Однако учитывая весь печальный опыт японо-корейских отношений, все эти предосторожности и страхи трудно считать необоснованными.

Однако определённый уровень официального представительства был всё-таки необходим, так что японской стороне позволили создать торговую базу и небольшое поселение в тех местах, где со временем вырос город Пусан (в те времена города как такого ещё не существовало). Эта торговая база, получившая название Вегван, по совместительству служила и японской дипломатической миссией, но её деятельность строго контролировалась корейскими властями. Японцы могли постоянно проживать только на территории миссии и не могли ни под каким видом удаляться от неё на значительное расстояние. Самим корейцам частные поездки в Японию, да и вообще за границу, были в те времена категорически запрещены, и нарушитель этого запрета рисковал головой. Насколько известно, желающих особо не находилось, так что вся торговля велась японскими купцами, которые останавливались в Вегване.

Невозможность прямых контактов между центральным правительствам означала, что дипломатические переговоры между Японией и Кореей шли очень медленно. Если японское правительство решало обсудить с Сеулом некие проблемы, то ему сначала приходилось отправлять представителей в Пусан. Строго говоря, в Корею ехали не представители сёгуната, то есть центрального правительства страны, а чиновники князя Цусимы, который представлял центральную власть в сношениях с Кореей. Прибыв в японское поселение, чиновники должны были бы передать подготовленные бумаги главе местной корейской администрации. Если тот не находил в японских бумагах ничего неподобающего (бывало, что и находил), то документы отправлялись им в Сеул, где поднятые японцами вопросы обсуждались в правительственных инстанциях. После того, как решение было наконец принято, ответ отправляли в Пусан, где его передавали японцам через посредство того же самого чиновника. В течение всего этого времени японские посланники должны были остаться в своём представительстве. Порою ожидание ответа затягивалось на многие месяцы.

Само собой разумеется, никакое нормальное дипломатическое общение при таких обстоятельствах не было возможно, но, если быть честными, ни та, ни другая сторона не очень-то и стремились к тому, чтобы иметь "нормальные" дипломатические отношения. Корея нуждалась в мире на своих берегах, но в то же время предпочитала держать Японию на некотором расстоянии. Япония была до некоторой степени заинтересована в торговле с Кореей, но при этом японское правительство также изо всех сил стремилось ограничивать своё взаимодействие с внешним миром. Для обеих стран XVII-XIX века были временем политики самоизоляции, так что чисто церемониальные отношения и периодический обмен любезностями вполне служили их стратегическим целям.

Квинтэссенцией таких церемониальных отношений были редкие посещения японской столицы корейскими дипломатическими миссиями, которые официально именовались "посольствами связи" (тхонсинса). В течение периода Токугава, Корея была единственной зарубежной страной, послы которой могли иногда появляться в Токио (тогда этот город именовался Эдо) и в Киото. Разумеется, не могло быть и речи и постоянной корейской миссии в столицах: послы появлялись там на короткий срок и отбывали, произнеся все положенные речи.

Свита корейского посла обычно включала от 300 до 500 человек. Среди них были известные учёные и писатели, так что посещение Японии корейским посольством порою превращалось в некое подобие странствующей выставки корейской культуры. Действительно, именно культурная дипломатия была главной задачей посольства: миссия должна была продемонстрировать корейские достижения в тех областях, которые тогда считались важными, и способствать таким образом укреплению взаимного уважения между двумя странами. Приезды корейских послов часто служили темами для картин японских художников, а записи бесед с членами посольской свиты издавались немалыми тиражами. Конечно же, посольство собирало информацию о положении в Японии, но делалось это, скорее, на всякий случай, так как никакой оперативной ценности такая информация не представляла.

Подготовка к отправке посольства начиналась после получения запроса японской стороны, которая информировала Сеул о том, что хотела бы принять очередную миссию. Обычно посольство отправляли, чтобы поздравить нового японского сёгуна с восшествием на престол (в те времена в Японии власть императора была чисто символической, а реальным руководителем страны был наследственный верховный главнокомандующий, сёгун). Однако происходило это далеко не при каждом новом японском правителе. Большие расходы, связанные с подобными визитами, в конечном счете заставили японцев сократить их масштабы, так что за посольством 1764 г. последовал большой перерыв, и следующая миссия (оказавшаяся последней) была приглашена из Кореи только в 1811 г. При этом посольство 1811 г. не побывало в Эдо, а ограничилось посещением острова Цусимы, который лежит между двумя странами.

В те времена остров Цусима был автономным княжеством, и его правители из клана Со должны был действовать как представители всей Японии в отношениях с Кореей. Именно чиновники этого небольшого княжества решали текущие проблемы отношений двух стран. Во время визитов корейских послов именно представители Цусимы были ответственны за все приготовления к поездке послов по всему маршруту до самого Эдо. Необходимые работы по маршруту следования послов проводились силами местной администрации и оплачивались местными бюджетами, но именно инспектора из Цусимы должны были проверить, правильно ли всё подготовлено к приезду высоких гостей.

Корейский язык преподавался в Цусиме в специальном училище, и некоторые чиновники острова ездили в Пусан, чтобы прожить там некоторое время, совершенствуясь в языке. С другой стороны, японский изучался в Сеуле, где дейцствовала школа иностранных языков. Те из её выпускников, кому удавалось найти работу, служили именно в местной администрации в районе будущего Пусана. Впрочем, официальные дипломатические документы составлялись на ханмуне, то есть древнекитайском языке, который был понятен всем образованным людям в обеих странах. Кроме церемониальной дипломатии общеяпонского уровня, княжество Цусима поддерживало похожие ритуальные обмены и на местном уровне, и её князья при вступлении на престол получали поздравления от корейских властей.

Вся эта тщательно выстроенная дипломатия символических обменов и взаимного сдерживания рухнула в середине XIX века, когда в регион ворвались европейские империалистические державы. Япония встала на путь решительных реформ, а Корея некоторое время безуспешно пыталась сохранить тот образ жизни, который существовал веками. В подобной ситуации старая система была обречена, и на смену ей пришла куда более динамичная дипломатия европейского образца: с постоянными миссиями, интригующими посланниками, переговорами на высшем уровне и прочими, привычными нам, формами поведения.

История и СОВРЕМЕННОСТЬ

С точки зрения стороннего наблюдателя, Япония и Южная Корея должны быть не разлей вода. Обе – члены «Большой двадцатки», развитые современные страны с функционирующими демократическими институтами. Обе в союзе с США, и угрозы у них общие – та же Северная Корея. Экономические связи крепкие, культурные – еще крепче: похожие языки, буддизм (пришедший в Японию из Кореи), бешеная популярность «корейской волны» (телесериалы и K-Pop) в Японии и «японской» (аниме и J-Pop) – в Корее.

Но не тут-то было: читать новости о японо-корейских отношениях без хохота в последнее время стало решительно невозможно. Вот в Индонезии проводится саммит АТЭС, и в рамках саммита проходят переговоры между японским премьером Синдзо Абэ и президентом Южной Кореи Пак Кын Хе. Заняли эти переговоры меньше 60 секунд. После чего секретарь японского кабинета министров Ёсихидэ Суга отметил, что это очень даже хорошо, что «лидеры двух стран могут регулярно встречаться и обмениваться приветствиями». Другими словами, хорошо, что хоть здороваются друг с другом, могло быть и хуже.

И хуже сразу стало. Абэ показалось, что 60 секунд – это как-то несолидно, и японцы стали клянчить полноценный двусторонний саммит. Лучше бы они этого не делали: от корейского ответа пахнуло таким морозом, что в японском МИДе его, наверное, сидя у обогревателя переводили: Пак Кын Хе заявила, что пока Япония не покается в своих исторических грехах, говорить с Абэ ей не о чем. А потом контрольным в голову Пак Кын Хе еще добавила, что в любой момент готова ко встрече с северокорейским лидером Ким Чен Ыном. Вот хоть вчера.

Японские СМИ любезно упаковали эти две новости в одну, и в глазах многих японцев корейская внешняя политика потеряла последние следы рациональности. «Вы нас захватили и колонизировали больше ста лет назад? Видеть вас не хотим!» И тут же: «Вы нам войной угрожали не далее как этой весной? Проходите, присаживайтесь, поговорим. Не желаете ли чаю?»

С японской точки зрения особенно обидно то, что вполне дружелюбная инициатива самого Абэ получила такой отлуп. Между тем Северная Корея только за этот год торпедировала несколько южнокорейских дипломатических инициатив, пускала ракеты и взрывала бомбы, а ее все равно приглашают к столу. Так как Япония с Кореей до такого докатились? 

...Когда можно подраться?

Способность японцев и корейцев создать скандал на пустом месте феноменальна. В интернет выкладывается японская «статья» о том, что корейские хвараны (воины царства Силла) – это просто неправильные самураи, и фабрика по производству натуральных удобрений мгновенно начинает работу. Забавно здесь то, что хвараны появились раньше самураев лет так на пятьсот, но кого волнуют факты?

Подраться можно и на футболе, и на фигурном катании. «Валико, если Хидэтоси Накату и Пак Чи Сона цепью связать, кто победит?». Любая победа Мао Асады над Ким Ё На (или наоборот) описывается в таких выражениях, как будто одна другую об борт приложила (и клюшкой по голове добавила). На футбольных трибунах идёт война баннеров: по свидетельству журналиста Коити Ясуды, именно вызывающе антияпонское поведение корейских фанатов в ходе Чемпионата мира 2002 года сделало многих японцев страстными врагами всего корейского. К слову, речь идёт о том самом Чемпионате мира, который Япония и Южная Корея проводили вместе, и который, по замыслу устроителей, должен был сблизить две страны. Опять не угадали.

Корейская нелюбовь к Японии вполне понятна: печальный исторический опыт от Имджинской войны XVI века до аннексии и колонизации в XX столетии. Японцев никто не колонизировал, но их чувства к корейцам не намного теплее: одним из бестселлеров прошедшего десятилетия стал комикс под названием  «Ненависть к Корее».

Претензий к соседям у японцев много, но главная одна: Корея в их глазах выглядит неблагодарным младшим братом, которого они подобрали на обочине истории, отмыли, приодели и на свои деньги обучили. Ну еще заставили немного поработать на себя, но потом за это дело извинились и выплатили компенсацию. А ему все мало.

С корейской точки зрения все это выглядит, разумеется, совсем иначе: варвары с Востока поработили и ограбили самобытную цивилизацию древнее их собственной, отняли родную культуру, язык и даже имена, а теперь не хотят этого признавать. Спор этот бесконечен, потому что правы в нем обе стороны. 

Чума и два дома

Однажды я ради интереса взял два школьных учебника истории, японский и корейский, и сравнил их в той части, где говорится о японской колонизации Кореи в 1910–1945 годах. Японский ограничился одним абзацем, в котором были инвестиции, строительство и образование. Единственным негативным аспектом японского правления авторы сочли обезземеливание крестьян. Все. Одно предложение.

В корейском учебнике суровым тем годам была посвящена целая глава с подробным описанием всех японских художеств и национально-освободительной борьбы корейского народа. Разница в историческом сознании оказывается еще больше, если учесть, что большинство современных японских школьников историю XX века осваивает кое-как: выпускной класс, надо готовиться к местному ЕГЭ, а там про колониальную политику не спрашивают. На этом историческое образование заканчивается и начинаются антикорейские комиксы и «статьи» про неправильных корейских самураев.

Корейцы не намного лучше: из их национальной истории напрочь выпадает, например, тот факт, что многие корейцы вполне успешно сотрудничали с колониальной администрацией и неплохо на этом обогатились. Дэннис МакНамара в своей книге «The Colonial Origins of Korean Enterprise: 1910–1945» отмечает, что современные корейские индустриальные гиганты во многом – продукт именно колониальной эпохи, и первая индустриализация Кореи состоялась действительно при японцах. Тогда же сотни тысяч корейцев отправились на поиски лучшей жизни и образования в метрополию – об этом можно почитать, например, у Кан Чхоль Хвана в «Пхеньянских аквариумах». Отец нынешнего президента Южной Кореи Пак Кын Хе, генерал Пак Чжон Хи, служил в японской армии. Значительная часть современной корейской элиты, как это ни парадоксально, – продукт японского колониализма, и по понятным причинам тема коллаборационизма в современном корейском обществе до сих пор остается табу.

Эта самая элита во главе с уже упомянутым Пак Чжон Хи и подписала в 1965 году договор о нормализации отношений с Японией. За нормализацию Япония заплатила $800 млн – огромные по тогдашним меркам деньги, особенно для бедной Южной Кореи. Заплатила и сочла тему закрытой.

Но получилось, что договор, по форме восстановивший отношения между Японией и Южной Кореей, по сути заложил под эти самые отношения сразу несколько мин замедленного действия. Во-первых, деньги по договору получили не сами пострадавшие, а правительство Южной Кореи. Это даже не было названо компенсацией; $800 млн проходили как гранты, так что морального удовлетворения никто в Корее не дождался. Впрочем, тогдашний Сеул вообще сентиментальностью не отличался – ему нужны были экономический рост и деньги для этого роста. Японцы деньги с радостью заплатили и перестали рефлексировать на тему прошлого: «Нам что, нужнее, что ли?» Это мина номер два.

И третье: договор 1965 года навсегда закрыл тему компенсаций. Поэтому, когда корейцы двумя десятилетиями спустя «по вновь открывшимся обстоятельствам» стали предъявлять японцам новые претензии, те в недоумении начали тыкать пальцами в текст договора и чеки: «Ну вот же, за все уже уплачено, чего вы еще хотите? Вот тут ваша подпись стоит?» 

Ирония истории в том, что договор о нормализации отношений был подписан одной из беднейших стран Азии того времени. За пять прошедших десятилетий эта страна совершила экономический и технологический рывок, почти догнала Японию по ВВП на душу населения и сбросила авторитарный режим, который запрещал своим гражданам вспоминать о прошлом, если эти воспоминания ставили под угрозу поток денег из Японии. Договор 1965 года подписывала, по меткому корейскому выражению, «креветка среди китов». Полвека спустя креветка сама стала китом, обрела голос и память. Корейское правительство и корейская элита получили от Японии все, что они хотели. Корейский народ – почти ничего.

Япония, пожалуй, права в том, что pacta sunt servanda – «договоры нужно соблюдать». Правда, та же Япония сто лет назад сама была одержима пересмотром унизительных неравноправных договоров, навязанных ей западными державами в конце XIX века. И пересмотрела их, как только стала достаточно сильной для этого. 

Карусель-карусель

У сегодняшнего японо-корейского спора есть еще и очень личное измерение. Нобусукэ Киси, дед нынешнего японского премьера, был высокопоставленным чиновником японской колониальной администрации в Маньчжурии, где трудились миллионы корейцев. Мог ли он думать, что его внуку Синдзо Абэ придется разбираться с последствиями? Пак Чжон Хи, отец нынешнего президента Южной Кореи, лично подписал договор о нормализации отношений с Японией (с японской стороны его подписал премьер-министр Эйсаку Сато; Синдзо Абэ приходится ему внучатым племянником) и освободил японцев от ответственности за прошлое. Хоть и не бесплатно: помимо уже упомянутой компенсации $800 млн, Япония, по данным ЦРУ (на них ссылается Брюс Камингс в своей книге «Korea's Place in the Sun»), в период с 1961 по 1965 год попросту содержала правящую в Южной Корее партию генерала Пака. Так что претензии его дочери в глазах многих японцев выглядят потрясающим лицемерием и вероломством.

Печально, что конца этому не видно. Чем больше ворошат прошлое корейцы, тем больше возмущаются их черной неблагодарности японцы. «Этим корейцам не угодишь», – думает японский избиратель и голосует за все менее склонных к внешнеполитической деликатности политиков правого толка. Японские политики этот запрос чувствуют и время от времени потчуют свой электорат суждениями об истории, которые в лучшем случае неоднозначны, а в худшем – отвратительны. Корейцы возмущаются, и цикл повторяется с начала. В итоге чем более чувствительной к прошлому становится Корея, тем менее чувствительна к нему Япония.

По-хорошему, обоим государствам стоило бы забыть о прошлых обидах, как это сделали в Европе. Но этого мы от двух стран, только-только дорвавшихся до национальной гордости после унизительного XX века, точно не дождемся. Иэн Бреммер недавно заметил в Твиттере, что американскому госсекретарю нужно бросить арабо-израильский мирный процесс и сосредоточиться на попытках помирить Южную Корею и Японию. По-моему, арабы с евреями договорятся скорее.