Секс и брак в Древней Руси

Будучи монопольным юридическим учреждением в регулировании брачно-семейных отношений, православная церковь закрепила за собой прежде всего монопольное право на заключение брака. Византийским правом устанавливался низкий брачный возраст для вступления в брак: 12–13 лет для невесты и 14–15 лет для жениха.

Требовалось согласие вступающих в брак и их родителей, а также отсутствие близкого кровного родства.

В Киевской Руси, как и в других странах средневекового мира, вступали в брак довольно рано.

Согласно требованиям канонического права, установленным церковью, родство между желающими вступить в брак исчислялось коленами — количеством родственников в генеалогической линии от жениха вверх к общему предку и дальше вниз к невесте. Согласно «Уставу в брацех», до конца X века разрешался брак только между 7-м и 8-м коленами, то есть между четвероюродными братом и сестрой.

Более близкие родственники не имели права вступать в брачные отношения. Кроме того, запрещалось вступать в брак детям одних родителей и племянникам с теткой или дядей. Для нарушителей запрета предусматривалась санкция.

Похожее по теме... Сексуальность, Красота и Мораль глазами древних греков и римлянЧто древние греки и римляне думали о сексе, браке и любви

С принятием христианства на Руси не потеряли своего значения и правовые обычаи дохристианского периода, которые со временем приобрели юридическое оформление в писаном праве. Так, свадебному обряду на Руси предшествовала помолвка, которая проводилась в доме родителей невесты. При этом обязательным кушаньем на столе был сыр, который выносила к столу будущая невеста. Соглашение о браке молодых своеобразно скреплялось обрядом «краяння» — разрезания сыра на куски.

В том случае, если свадьба расстраивалась по вине жениха, он должен был заплатить родителям невесты денежный штраф (моральную компенсацию), который предусматривался ст. 35 Устава князя Ярослава:

«О девку сыр краявши, за стыд ей 3 гривны, а что потеряно, тое заплаты, а митрополиту 6 гривен, князь казнить».

Возможность заключения повторных браков ограничивалась для верующих и определялась церковной формулой: «Первый брак — закон, второй — прощение, третий — законопреступление, четвертый — нечестие: понеже свиньское есть житие».

Исключение было возможно для вдов и вдовцов. Для них был позволителен второй брак «по снисхождению к человеческой слабости».

Очень редко был разрешен и третий брак в случае смерти второго супруга, а также в случае, «аще кто будет млад, а детей не будет у него от первого брака ни от второго». Если брак заключался в четвертый раз, то такого любителя семейной жизни немедленно «разлоучали» и лишали причастия, «донельже разрешится беззаконного брака».

Церковь стояла на позициях запрета браков с представителями других религиозных конфессий.

Тех, кто нарушал этот запрет, ждало суровое наказание.

Статья 19 Устава князя Ярослава предусматривала наказание за связь русской женщины с иноверцем (человеком, который исповедовал иудейскую или мусульманскую религию) принудительным постригом ее в монахини и денежным штрафом в пользу митрополита: «Аще жидовин или бесерменин будет с рускою, на иноязычницех митрополиту 50 гривен, а рускую понята в дом церковный».

Защищая моногамный брак между мужчиной и женщиной, церковное право предусматривало ответственность за полигинию. Языческое многоженство не могло сосуществовать с принципами христианской морали, поэтому право и церковные догматы защищали интересы первой жены.

Статья 17 Устава князя Ярослава предусматривает: «Аще кто иметь две жены водить, митрополиту 20 гривен, а которая подлегла, тую пояти в дом церковный первую гоню держать по закону». Таким образом, вторая жена должна была занять место в церковном доме (монастырское учреждение для отбытия церковного наказания), а мужчина должен был проживать с первой женой.

Дублируя предыдущую статью, ст. 9 этой редакции предусматривала: «Аже муж оженится иною женою, а со старой не роспустится, митрополиту вина, молодую поняти в дом церковный, а со старой жить».

В соответствии с канонами церковного права брак провозглашался незыблемым.

Расторжение брака и прекращение существования семьи было возможным лишь в исключительных случаях и только после судебного разбирательства. Юридические основания для расторжения брака по инициативе мужа были изложены в ст. 53 Устава князя Ярослава.

Основанием для развода были такие действия жены, как:

•  неуведомление женой своего мужа об известном ей покушении на власть и жизнь князя;
•  прелюбодеяние, за которым ее застал муж, или подтверждение таких действий женщины свидетелями проступка;
•  покушение на жизнь мужа или несообщение ему о подготовленном на него убийстве;
•  общение жены с посторонними людьми, в частности, ночевка за пределами своего дома без разрешения мужчины;
•  посещение женщиной без сопровождения мужчины днем или ночью игрищ;
•  участие жены в обкрадывании мужа или самостоятельное похищение его имущества.

Перечень оснований, изложенных в ст. 53, не был исчерпывающим, жизнь создавала множество ситуаций, из-за которых семьи распадались.

По инициативе жены юридические основания для расторжения брака в церковных уставах не предусматривались.

В летописях содержатся упоминания оснований для расторжения брака по инициативе жены. Это физическая неспособность мужчины к браку: «Ожели мужь на гоню свою не лазит без съвета, то жена невиновата, идучи вот него», а также материальные причины, когда муж не мог содержать семью: «Яко не мочи мужю бержати жены, или жена мужа, или долг много у мужа застанеть, а порты ея грабити начнеть, или пропиваеть».

Разорвать брачные узы мог позволить себе только состоятельный мужчина.

В случае если мужчина все-таки принимал решение на законных основаниях расторгнуть брак и создать новую семью, он должен был уплатить очень большую денежную компенсацию в пользу бывшей жены, а также штраф в пользу церкви. Размеры этих финансовых санкций зависели от социального статуса бывшей жены.

Об этом свидетельствует ст. 4 Устава князя Ярослава: «Аще же пустит боярин гоню больших бояр, за стыд ей 300 гривен, а митрополиту 5 гривен золота, а меньших бояр гривна золотая; а нарочитых людии 2 рубля; простои чади 12, а митрополиту 12 гривен, а князь казнить».

Каноническое право препятствовало расторжению брака, как венчанного, так и невенчанного, причем во втором случае штраф был меньшим в два раза.

Это положение зафиксировано в ст. 18 Устава князя Ярослава: «Аще муж розпустится с женою по своей волы, а будеть ли венчаная, и дадять митрополиту 12 гривен, будет ли невенчаная, митрополиту 6 гривен».

Защищая семью, брак и христианскую мораль, православная церковь сформулировала конкретные составы преступлений (правонарушений), которые, по ее мнению, были наиболее опасными социальными явлениями и рассматривались исключительно церковными судами.

В ст. 9 Устава князя Владимира Святославовича «О десятинах, судах и людях церковных» определяется круг таких действий.

К преступлениям против семьи и нравственности были отнесены:

•  «роспуста» (самовольное расторжение брака);
•  «смильное» (внебрачная интимная связь мужчины и женщины);
•  «заставание» (нарушение супружеской верности), доказанное свидетелями;
•  «умыкание» (обрядовое похищение невесты для свадьбы), «пошибание» (изнасилование);
•  «или в племени в сватовстве поимутся» (нарушение запрета на браки между близкими родственниками);
•  «иже отца или матерь бьют» (избиение родителей);
•  «урекание бляднею» (безосновательное обвинение женщины в небрачных половых связях).

С принятием христианства в Киевской Руси утвердилась христианская модель семьи и брака, в соответствии с которой:

•  цель брака — предотвращение соблазнов и разврата;
•  предназначение брака — рождение детей, продолжение рода;
•  условия брака — моногамия, церковное благословение, публичность, достижение соответствующего брачного возраста, нерасторжимость, добровольность брака, однобрачие, исключение родственных союзов, создание семьи только через венчанный брак и т. д.;
•  социальное и христианское непризнание правомерности небрачных (добрачных и внебрачных) связей;
•  сексуальная этика православия постулировала, что единственная цель и предназначение секса — продолжение рода;
•  низкий социальный статус женщины;
•  характерный тип семьи — нуклеарная (семья, состоящая из одной брачной пары с детьми);
•  исторический тип брака — моногамия (один мужчина и одна женщина), допускающий развод;
•  авторитарная семья — базируется на экономическом господстве одного из партнеров;
•  отношение к женщине (жене, супруге, дочери) осталось за пределами сферы отношений, освященных религией;
•  юридические нормы не определяли положения невестки в семье мужчины. В крестьянских семьях она рассматривалась прежде всего как дополнительные рабочие руки.

 Существовала практика безбрачия, которая не осуждалась общественностью. Это случалось тогда, когда старший брат, который заменил умершего отца, отказывался от бракосочетания в интересах младших братьев.

К безбрачию могла прибегнуть девушка в знак траура по умершему жениху. Такое самопожертвование даже вызывало уважение. Существовал брак по расчету (примы) — проживание зятя в семье жены, хотя это и противоречило праву — оставаться после бракосочетания с родителями мог лишь сын.

Брак в примах имел такие разновидности: по принуждению, по желанию, по приглашению. Возможен был договор пожизненного содержания.

Ситуация, когда бездетная пара в летах брала к себе в дом молодую пару, как правило, без земли, а нередко и без родителей. При этом они обязывались ухаживать и помогать людям, которые дали им приют, а в случае их смерти наследовали их имущество.

Для счастья семьи нужно не столь уж много — направленность на партнера, умение и желание понимать его, заботливо к нему относиться, учитывать его вкусы, интересы и желания, умение удержаться на тонкой грани между отчужденностью и вторжением в личное пространство брачного партнера.

Счастливы брачные отношения, основанные на равенстве супругов, нормальное, бесконфликтное общение, признание права другого человека на собственное жизненное пространство, доверительность и благосклонность, гармоничная интимная жизнь, соответствующий материальный фон жизни, дети, наличие Дома (того места, где может отдохнуть от превратностей жизни вся семья в целом и каждый из ее членов в отдельности).

В сущности, ведь это не так много, чтобы быть счастливым, но судьба средневековой женщины чем-то напоминает судьбу библейской Евы. Первая женщина появилась на свет сразу женой. У Евы не было альтернативы. У женщины Киевской Руси та же ситуация, потому что Средневековье — это цивилизация мужчин…

* * *

Женили у нас всегда рано, но все-таки не так, как в Индии.

Похожее по теме... Это не я, это всё гены. Мифы о генетике народов    В 80-е годы прошлого века мир охватила паническая волна, связанная с обнаружением вируса СПИДа. Человечество почувствовало себя совершенно не�

Что для крестьянки, что для дворянки неизбежный поворот женской судьбы в подростковом возрасте был не просто мучительным, но роковым, чреватым порой гибелью. Не только дети умирали при родах…

В языческой Руси жен доставали себе уводом, то есть похищением из родительского гнезда. Обряд умыкания (похищения) в честь богини плодородия Лады совершался ранней весной и обязательно у воды: она символизировала бурный поток жизни, захватывающий невесту с собой. Обряд, говорят источники, сопровождался «неподобными игрищами». Жену также могли купить: платой за невесту было «вено», а «веном» — приданое.

Однако постепенно уводу невесты начинает предшествовать сговор с ней при помолвке. Отказываешься от невесты — помните? — тут же следует «краянням сиру»; моральный ущерб девушке оценивался в одну гривну и остальное в виде штрафа по размеру затраченного на помолвку родителями невесты и ею как материальный ущерб.

У древних славян авторитет родителей также был непререкаем, поэтому подбором кандидатов в супруги занимались именно они. Но если чувства молодых не совпадали с решением родителей? В такой ситуации нередки были случаи похищения невесты. Положение женщины в таком браке было очень уязвимым: если брачный союз заключался по обоюдному согласию, за женой стояла поддержка ее семьи. Но при самовольном замужестве девушка лишалась приданого и защиты своего рода.

Приданое у древних славян играло важную роль — оно являлось подспорьем в одинокой жизни в случае развода. Кстати, развод у славян-язычников не возбранялся и совершался довольно просто: нужно было лишь разорвать рубаху или пояс над водой. Интересно относились древние славяне к детям. Принято думать, что женщина, родившая детей до брака, опозорена. Но по языческим верованиям главнейшая функция слабого пола — рожать и растить детей. Именно поэтому женщина, у которой был внебрачный ребенок, являлась первой невестой в племени: она доказала свою женскую состоятельность. Вступление в брак у славян было обязательным для социальной личности, поэтому одинокие люди подвергались насмешкам и вызывали подозрение.

В Уставе Ярослава содержался запрет выдавать замуж силой.

Иногда засылала сватов девушка, а зятя брали в дом жены. Ограничения же на брак касались возраста, родства, вероисповедания, соблюдения очередности вступления в брак дочерей согласно старшинству.

Церковное венчание, введенное на Руси в XI веке, практиковалось только среди высших слоев общества, остальное население заключало браки по традиционным обрядам.

В XII веке в Уставе Владимира Святославовича давалось право именно церкви утверждать законность браков.

К концу XIII века согласие сторон: девушки, жениха, родителей невесты, родителей жениха и холоповладельца (предшественника помещика) стали фиксироваться в брачном согласии — специальном договоре, заключаемом в письменной форме.

Заключительной частью сговора в XIV–XV веках стало обручение, и обрученный обязан был жениться в случае даже осквернения суженой.

Помня о «традиционных игрищах», церковь сделала замечание что сохранение плевы до замужества необязательно, но несохранение ее требует штрафа.

Брачный возраст в это время для женщин начинался с 12 лет. Ограничивалось и число замужеств: нормы христианской морали допускали только два брака. Третий разрешался только в случае смерти второго супруга и отсутствия детей.

К концу XV века официально возможные поводы к разводу существенно ограничивались: расторжение брака было возможно фактически только по неверности или по импотенции.

В западных регионах Руси, где исповедовался католицизм, выражалось согласие на брак перед двумя свидетелями и приходским священником и только, а также признавались браки, не получившие церковного освящения.

На практике сватовство, обручение и свадьба были у нас делом сложнейшим, требующим участия таких квалифицированных экспертов, как сваха и многочисленные свояки.

Обмануть могли на каждом шагу: например, вместо подлинной, но некрасивой невесты могли показать стороне жениха совершенно другую девушку, только чтобы сбыть дитятко с рук. Меж тем, когда обман раскрывался, брак чаще всего оставался в целости и сохранности.

Жених, которого сватала невеста, участвовал в девичнике, готовил приданое и назывался «примаком», «подживотником», «привальнем», в шутку даже «молодухой». Про таких говорили, что он «выходит замуж», а невеста «женится» на нем.

Будучи в таком браке, женщина могла пользоваться равными с мужчиной правами.

Пожениться могли люди с совершенно разных сословий (вспомним здесь «Повесть о Петре и Февронии», где князь, хоть и не с первого раза, но берет в жены «древолазца дщи», то есть дочь вольного бортника — охотника за медом лесных пчел).

Молодожены могли и не жениться вовсе, а пожить вместе и, если не подходят друг другу, разойтись. Женщина имела полное право на свое приданое, но если муж ей доверял, то мог доверить и ведение хозяйства.

Завидный жених мог потребовать увидеться с невестой до свадьбы, но кого бы он ни увидел, жениться ему приходилось, потому что невеста в представлении родителей уже была как бы отдана жениху, и попробовали бы вы их в этом переубедить…

День сговора назначался родителями невесты. В дом невесты приезжали родители жениха, садились напротив родителей невесты и долго молчали. Потом начинали писать «рядную записку» (ибо стороны именно что рядились, как натуральные купцы). В записке назначали день свадьбы и подробнейше, как в протоколе обыска, перечисляли приданое невесты. Почему-то обязательно туда попадала кровать (корневой символ постельного счастья), затем шли сшитые во время взросления девочки и передаваемые от матерей и бабок платья, горшки, тарелки, ложки-поварешки…

Богатым невестам в рядную записку вписывали украшения, порой весьма дорогие, деньги (и золотом, и ассигнациями) и разнообразную недвижимость — от курных изб до доходных домов. Эдакий калым наоборот: от жениха ничего не просили. Ни полушки. Если невеста была настолько бедна, что не могла вписать в приданое ни копейки, ни грошика, жених перечислял родителям несколько своих рублей: ну, не может быть невеста без приданого, диктовал обычай! Что бесприданниц не отменяло.

Утром в день свадьбы в дом жениха готовить брачное ложе отправлялась сваха, ибо веровали, что колдуны могут «испортить» первую брачную ночь. Стелили молодым в сеннике, часто нетопленном. Понятно, почему: когда холодно, невольно жмешься поближе к другому. Так, видимо, подталкивали к близости. Если близость не получалась (легко ли сказать — мальчик и девочка, даже знающие гораздо больше о близости, чем сегодняшние, — что они могли друг с другом сделать?), топили молодым баню, где они видели друг друга воочию и сближались.

В сенник несли символы плодородия — лари с зерном, бочки: намекали на потомство.

Перед венчаньем звали молодых к столу, но и там жениху лица невесты не показывали — что за хитрые люди!

Основательно выпив и закусив, посаженый отец, обращаясь к родному отцу невесты, спрашивал разрешения вести молодых «чесать и крутить» — то есть венчать. Вели…

И только после венчания садились выпивать и закусывать до самого конца церемонии. Финальная часть пира была более приятной (или наоборот, неприятной) для жениха: невесте, наконец, открывали лицо. Девичий венец сменялся на «бабий убор» — повойник.

Красива была невеста или некрасива, она должна была непременно плакать, хотелось ей того или нет. Первым, что видел молодой муж на лице жены, были слезы, а первым, что видела невеста, тонкое шерстяное покрывало, за которым смутно, как в рождественском гадании на зеркале, проступало лицо мужа. Диво ли, что ведущей, главной эмоцией становилась не любовь (откуда ей взяться в этой странной встрече?), а именно жалость? Сначала к себе, а потом к насильственно сводимой с тобой другой душе?

Представьте себе: русская свадьба поначалу вовсе не весела. И замужние, и девицы поют за столом печальные песни — в общем, не понять, замуж выдают или хоронят заживо. «На кого ж ты нас оставляешь?» — та же самая тональность!

Замечательна сцена женитьбы царя Петра в фильме «В начале славных дел»: молодой и молодая в традиционной длиннополой одежде во главе стола, вой плакальщиц, прибаутки гостей, лица будущей пары напряжены, Петр почти открыто недоволен.

Перед тем мать-царица говорит ему, застигнутому посреди потешных трудов: «Женить я тебя надумала, Петруша» — «Ну, так жените», — досадливо, нетерпеливо отвечает строитель России молодой, понимая, что ни о какой любви речи не идет.

Наконец, распорядитель царской свадьбы поднимается и предлагает молодым покинуть пиршество, пока не начались самые соленые шутки. Им заворачивают на ночь в тряпицу курочку, краюху хлеба, и поднимаются они, горемыки, по лестнице в опочивальню, и первые минуты не знают, о чем говорить. Петр, мрачный, отвлеченный от дел, разламывает курицу пополам, и жуют они, наконец, эту жареную птичку, сглатывая те же слезы досады на судьбу, так немилосердно с ними обошедшуюся.

…Ту, выбранную матерью для него жену царь Петр и заточил, по примеру многих славных предков своих, в монастырь, и не больно о ней печалился.

По обычаю, перед тем как покинуть свадебный пир, муж, обозначая полноту власти над женой, ударял ее по спине плетью, полученной от тестя: женщина переходила от одного «хозяина» к другому. Иногда за молодыми увязывались гости, но если кто-то случайно перебегал дорогу «свадебному поезду», то мог попасть под саблю возглавляющего процессию ясельничего — особого человека, часто родного дяди жениха или невесты, охранявшего молодых от «лиходейства». Со временем ясельничий частично преобразился в шафера — фигуру главного свидетеля брачного торжества, ближайшего помощника и товарища жениха, а заодно и распорядителя пира.

Оставшись наедине, молодые исполняли еще один старинный, еще языческий обряд — разувания: жена, в знак покорности, снимала с мужа сапоги, в одном из которых была монета. Если первым снятым оказывался сапог с монетой, это был счастливый знак на всю будущую жизнь, а если нет, совместное житие обещало тяготы — и непрерывное повиновение.

В Сибири и на Урале жена омывала мужу ноги, и это скорее обычай, докатившийся до Руси с Ближнего Востока, но символически значивший то же самое — покорность.

Дав молодым время на проведение обряда разувания и омовения, а потом, подождав еще немного, ясельничий справлялся о здоровье жениха. Если тот отвечал, что находится в хорошем здравии, это означало, что доброе дело свершилось, ясельничий говорил это гостям и те шли кормить молодых.

Известно, что в некоторых местностях России демонстрировали гостям простыню с кровавым пятном (обычай предполагал, что невеста девственна, а если это было не так, простыню пачкали заранее приготовленной кровью какого-нибудь домашнего животного).

Детализация и регламентация отношений, возникавших в русской брачной паре, поразительна: казалось бы, назови братом или сестрой ту, что со стороны жены, и так же пусть поступит жена, касаясь родственников мужа, но нет, куда там!

Сегодняшние женщины изо всех сил стараются быть стройными, ведь именно таких любит большинство мужчин. Но если бы мы вдруг перенеслись во времена крестьянской Руси, то на худосочную барышню никто бы даже не обратил внимания, отдав предпочтение розовощекой пампушке. Да, мужчинам, кстати, тоже пришлась бы по душе жизнь в том времени, ведь раньше на Руси измена вовсе не считалась прелюбодеянием, а была всего лишь блудом.

Тощих в жены не берут

Идеалом красоты на Руси многие века была полнотелая и широкобедрая женщина, пышущая здоровьем. В те времена мужчины совсем не жаловали худышек. Худоба была символом либо нищеты, либо болезни. Также сваты в те времена боялись взять «ялицу», то есть бесплодную девушку. Считалось, что худые девушки не смогут забеременеть или выносить ребенка. У них зачастую узкий таз, поэтому в древности они часто умирали при родах либо же погибал ребенок. Так или иначе, худобу наши предки считали признаком уродства, вырождения.

На щечке родинка, а в глазах любовь…

Сейчас родинка на щечке — синоним красоты, а раньше обладательниц таковых замуж не брали. Любые отметины на теле — большие родимые пятна, родинки — считались серьезными недостатками для будущей невесты. Наличие небольшой царапины, болячки и даже насморка могло поставить под угрозу будущее замужество девушки. В связи с этим невесту старались никому не показывать и все царапины, ушибы залечить именно перед свадьбой.

Была здоровая, стала худая

Невест перед свадьбой тщательно охраняли еще и потому, что находились «доброжелатели», которые пытались помешать свадьбе. Например, царь Михаил Федорович захотел жениться на бедной дворянке Марии, а его мать эта кандидатура не устраивала. Когда должна была состояться свадьба, невеста заболела. Причина заболевания была проста — девушка отравилась пирожными с несвежими взбитыми сливками, которые ей подсунула мать Михаила Федоровича. Хотя со здоровьем у нее все было хорошо, этот факт стал причиной расторжения помолвки. В то время в ход шло все — и колдовские заговоры, и женские хитрости.

Принарядиться на выход

Если девица не могла в одиночестве покинуть стены родительского дома, то замужняя женщина не имела права куда-либо выйти, даже в церковь, без разрешения супруга. Зато если уж покидала семейное гнездо, то при полном параде: насурьмив брови, нарумянившись и набелившись, «притом так грубо и заметно, что кажется, будто кто-то пригоршней муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску».

Жены знатных людей ездили в закрытых каретах, обтянутых красной тафтой, где «восседали с великолепием богинь». Лошадь украшалась лисьими хвостами. Рядом бежали прислужники.

Стегать — наедине

«Домострой» (свод правил и наставлений XVI века) ввел некоторые ограничения в привычные отношения. Бить жену рекомендовалось «не перед людьми, наедине поучить» — «плеткою вежливенько побить, за руки держа». Звучал в сборнике и другой призыв к гуманности: «…ни по виденью не бите, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить, никаким железным или деревянным». Потому что кто «с сердца или с кручины так бьет, много притчи от того бывают: слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут и перст, и главоболие, и зубная болезнь, а у беременных жен и детем поврежение бывает в утробе». Иностранцы дивились, что при всем при том «русские жены в частом битье и бичевании усматривали сердечную любовь, а в отсутствии их — нелюбовь и нерасположение мужей к себе».

Ночь с чужой женщиной — блуд, а не прелюбодеяние

Секс с незамужней или холостым вообще не считался прелюбодеянием и назывался «блудом». Мужчин за него зачастую не наказывали, а женщин могли сослать в монастырь или дать плетей. Прелюбодеем считался тот, кто имел на стороне длительную связь с чужой женой или любовницу и детей от нее. Правда, рассматривались и другие варианты — например, в «Правосудии митрополичьем» (XII век) рассказывалось о двух женах, живущих с одним мужем, а в «Сказании об убиении Даниила Суздальского и начале Москвы» (XVII век) два «сына красны» боярина Кучки «жыша со княгиной в бесовском вожделением, сотонинским законом связавшися, удручая тело свое блудною любовною похотною, скверня в прелюбодействии». Неверного подвергали штрафу в пользу церкви.

Уличенная в блуде замужняя женщина должна быть бита кнутом, а затем несколько дней провести в монастыре, питаясь водою и хлебом. После чего ее вторично бьет муж за запущенную дома работу. Мужа же, простившего блудницу, следовало подвергнуть наказанию.

Гостю — водку и поцелуй

Демонстрация жены гостю была величайшим знаком почтения. В 1643 году князю Льву Шляховскому так понравился голштинский посол Адам Олеарий, что он увел его в специальный зал. Вскоре туда вошла жена в пышном наряде. Посол должен был взять у нее из рук рюмку водки, пригубить и, если муж подаст знак, поцеловать хозяйку в губы.

«К нам вышла его жена, очень красивая лицом… и в сопровождении прислужницы, несшей бутылку водки и чарку. При входе она сначала склонила голову перед мужем своим, а затем передо мной, велела налить чарку, пригубила ее и затем поднесла ее мне, и так до трех раз. После этого граф пожелал, чтобы я поцеловал ее. Не будучи привычен к подобной чести, я поцеловал ей только руку. Он, однако, захотел, чтобы я поцеловал ее и в уста. Поэтому я, в уважение к более высокой персоне, должен был принять эту согласную с их обычаями честь».

Снохачество — простительный грех
«Нигде, кажется, кроме России, нет по крайней мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового явления, получив соответствующее техническое название — снохачество», — писал Владимир Набоков. Это повсеместная практика в русской деревне, при которой мужчина — глава большой крестьянской семьи (живущей в одной избе) — состоит в половой связи с младшими женщинами семьи, обычно с женой своего сына (связь свекра с невесткой, называемой сноха). Эта практика получила особое распространение в XVIII-XIX веках, сперва в связи с призывом молодых крестьян в рекруты, а затем и в связи с отходничеством, когда молодежь уходила работать в города и оставляла жен дома в деревне.

Надоела жена — иди в монастырь

Если семейная жизнь совсем разладилась и на мир между супругами нет надежды, то один из них может уйти в монастырь. Коли уйдет муж, а жена его снова выйдет замуж, ушедший может стать священнослужителем, даже если прежде варил пиво. Если же жена бесплодна, то, отправив ее в монастырь, мужчина имеет право через шесть недель снова жениться.

В кодексе норм «распуста» (развода), входящего в состав «Устава князя Ярослава» (XIII век), приводились поводы развода с женой: в случае прелюбодеяния, подтвержденного свидетелями; из-за общения с посторонними без разрешения; за покушение на жизнь мужа или несообщении об угрозе такового. Жена, в свою очередь, могла попросить развода, если благоверный «клеветнически обвинял ее в измене» (без доказательств). Поводом также могло послужить длительное безвестное отсутствие второй половины, когда местонахождение неизвестно.

Четвертый брак — вне закона

Церковный брак в православии трактует повторный брак как нежелательный. Каноническое право дозволяло только три брака. Святитель Григорий Богослов говорил: «Первый брак — закон, второй — понуже прощение слабости ради человеческия, третий — законопреступление, четвертый — нечестье, понеже свинское есть житие». Тем не менее вдовцы и разведенные женились — и по третьему, и по четвертому разу. Церковь хоть третий брак и порицала, но все-таки считала, что это лучше, чем жить во грехе. А вот четвертое по счету обзаведение семьей однозначно считалось незаконным. Брак подвергался немедленному расторжению, а священник, повенчавший такую пару даже по неведению, лишался сана.

Хочешь жену — занавесь иконы

Выполнением супружеского долга, хоть и было это делом законным, предпочитали Господа не оскорблять. Перед тем как приступить к делу, снимали нательный крестик. Если в комнате висели иконы с ликами святых, их тщательно завешивали. В этот день предпочтительнее было не посещать церковь, а уж если возникала непреодолимая необходимость, то только тщательно обмывшись и переодевшись в чистое.

Вдова — глава семейства

Женщина, потерявшая мужа и больше не вступившая в брак, автоматически получала все те права, которых была лишена в браке. Она управляла имуществом, становилась полноценной хозяйкой в своем доме и главой семьи, если таковая имелась. В обществе вдовы пользовались уважением.