Старомосковское произношение и что от него осталось

Прошлое и будущее

Русское литературное произношение складывалось на протяжении долгого времени. В выработке литературных норм особая роль принадлежит московскому говору.

До образования национального языка в ХVII веке на разных территориях были распространены диалектные разновидности русского языка. На диалектах говорило все население феодальных земель независимо от социальной принадлежности.

Произношение в Москве — компромисс между севернорусским и южнорусским,с некоторыми особенностями так называемого среднерусского наречия.

Феодальная раздробленность эпохи средневековья привела к разделению древнерусского языка на многие говоры и диалекты. Историческое значение Москвы заключалось в создании общерусского варианта языка.

Положение, следовательно, складывалось то же, что и в Петербурге начала XIX в. Петербургу предстояло собрать воедино социальные диалекты (жаргоны). Москва то же самое, но на два века раньше сделала с диалектами территориальными.

Времена изменялись, материал для построения новых норм языка оказывался иным, но задача стояла все та же: из множества типов местной речи — наследия раздробленности державы — создать общерусскую норму.

Население Москвы в XVI – XVII века составляли выходцы из разных мест, в большом городе возникал своеобразный сплав из разнородных диалектных черт. Будучи в основе севернорусским (окающим), с течением времени московский говор приобретает черты, свойственные южнорусскому наречию.

Похожее по теме... Русский языкРусский язык: история и современность  

 Отвлекаясь от темы - забавный факт: мы знаем все хорошо, что в русском языке звонкие согласные в позиции конца слова оглушаются, и вместо них, вместо звонкого согласного но глухая пара. Например, слово «гороДа» в единственном числе будет «гороТ». С глухим «т» на конце.
А вот слово Бог – боГа,— звонкий «г», глухая пара к нему – звук, должно было быть «Бок», но мы произносим: «БоХ»

Революция 1917 года, приведшая к смене социального строя, внесла изменения во все сферы общественной жизни, в том числе и в язык; подверглась изменениям и орфоэпия. Изменяется состав населения Москвы, в столицу съезжаются носители самых разных русских говоров. Все это приводит к серьезным сдвигам в литературном языке и влечет к орфоэпическим изменениям.

В середине прошлого века, когда появилось полное описание произносительных норм русского языка, общество осознало необходимость сохранения традиции правильного произношения. Основу орфоэпических норм составляет и сейчас старомосковское произношение.

Старомосковское произношение не было популярным или широко распространенным; разные слои говорили на своих диалектах и со своим прононсом, в том числе, в Москве. Театральная языковая норма старой Москвы была взята за основу для дикторов радио, а позднее и ТВ; через эти институты единообразное произношение и нормы устной речи навязывались всей стране.

Оно формировалось в среде московской интеллигенции и образованного купечества, поддерживалось в эпоху социальных потрясений театральной речью как более консервативной частью языка, проникало в язык всех культурных слоев населения. Особая заслуга в сохранении образцового русского произношения принадлежит двум театрам – Малому театру в Москве и Александринскому в Петербурге. Это, по словам лингвиста М.В.Панова, «живое воплощение орфоэпического идеала».

Яркие черты

Наиболее яркие черты старомосковской произносительной системы, сохранившиеся в наши дни или претерпевшие значительные изменения.

1. По правилам старомосковского произношения согласные звуки перед мягкими согласными должны произноситься мягко: надо говорить [д`]верь, [с`]вет.

Сейчас обычно произносится твердый согласный, однако старая норма допускается и сохраняется в театральной речи и в речи москвичей старшего поколения.

Иногда можно услышать в поездах московского метрополитена: Осторожно, [д`]вери закрываются, [с`]ледующая станция – «Курская».

2. На месте букв чн,чт во многих словах произносились звуки [шн], [шт] : [шт]о (что), [шт]обы (чтобы), ску[шн]о (скучно), таба[шн]ый (табачный), солне[шн]ый (солнечный) и др. Современная норма рекомендует такое произношение лишь в нескольких словах: [шт]о (что), [шт]обы (чтобы), коне[шн]о (конечно), наро[шн]о (нарочно) , иногда допускаются два варианта: порядо[шн]ый и порядо[чн]ый, иногда только [чн]: ябло[чн]ый, таба[чн]ый. Сохраняется старомосковское произношение в некоторых фразеологизмах: шапо[шн]ое знакомство, в кала[шн]ый ряд.

Произношение шн, шт в соответствии с орфографическими сочетаниями чн, чт было в определенных случаях присуще не только старомосковскому говору, но и, очевидно, являлось частью литературного языка на более раннем этапе формирования

Сто лет назад было такое распределение,  что в словах обиходных говорили «шн», а в словах, вот, например, в терминах, вариант только «чн».

Говорили: «молоЧНая кислота», но при этом – «молоШНая каша». Говорили только: «тоЧНый», хотя там тоже сочетание ЧН, конеЧНый, но при этом – конеШно.

И уже сто лет назад учёные пытались найти объяснение вот этому феномену и спрашивали: а вот почему? Какие именно слова? И были разные-разные предположения, и оказывалось, что в принципе ни одно объяснение не подходит. Большинство слов, в которых варьируется такое произношение, стилистически неправильное. И пытались в зависимости от того, какое слово производящее, какие другие согласные в этом слове, вот дать какое-то объяснение. Ни одно объяснение не было исчерпывающим.

Сейчас количество слов, в которых произносят «ШН», существенно сократилось. Но по-прежнему говорят «конечно», слово «скучно» в данный момент имеет два варианта – говорят и «скуШно» и «скуЧНо». Старшее поколение говорит только «скуШно».

3. Буквосочетания [зж], [жд], [жж] по старой московской норме произносились с долгим мягким звуком [ж`ж`]: до[ж`ж`]и (дожди), дро[ж`ж`]и (дрожжи), по[ж`ж`]е (позже). В настоящее время подобное произношение встречается редко.

4. На месте буквы г в словах религиозного содержания считалось единственно правильным произношение фрикативного g: Бо[g]а (Бога), бла[g]о (благо), бла[g]одать (благодать). Современная норма допускает такое произношение лишь в словах Бога, Господи.

5. Формы прилагательных единственного числа именительного падежа мужского рода в современном русском языке образуются с окончаниями (ый) или (ой): новый – нов[ъй]. Это старый спор двух окончаний, истоки его во взаимодействии старославянского и древнерусского языков. Более «старинным» является произношение нов[ъй], сильн[ъй], тверд[ъй]. Свидетельствуют об этом пушкинские рифмы:

Один какой-то шут печальный

Ее находит идеальной.

Особенно явно это различие проявляется в прилагательных на -гий, -кий, -хий: долгий, широкий, тихий (по-старомосковски эти слова произносятся так, как если бы было написано: долгой, старой, тихой.

Князь тихо на череп коня наступил

И молвил: Спи, друг одинокий!

Твой старый хозяин тебя пережил:

На тризне уже недалекой…

Примеры из стихотворений Н.А.Некрасова:

Не жалок ей нищий убогий –

Вольно ж без работы гулять!

Лежит на ней дельности строгой

И внутренней силы печать.

За нагруженной снопами телегой

Чинно идет жеребеночек пегий.

Сценическая речь, стремясь сохранить язык классиков, не отказывается от старомосковской нормы. Но и в бытовой речи у некоторых наших современников, безупречно владеющих литературным языком, выдерживается более или менее последовательно эта норма.

6. Возвратный постфикс -ся, -сь согласно нормам старомосковского говора произносился с твердым согласным

Что также отражено рифмой у Н.А. Некрасова и (ближе к нашему времени) у М.И. Цветаевой:

Быстро, бешено неслась

Тройка – и не диво:

На ухабе всякий раз

Зверь рычал ретиво.

Смывает лучшие румяна

Любовь. Попробуйте на вкус,

Как слезы солоны. Боюсь,

Я завтра утром – мертвой встану.

Стихи эти следует читать, соблюдая волю автора, не разрушая рифмы. Такие рифмы есть и у современных поэтов; если система рифмовки тяготеет к точности, то они говорят о произношении с,са в возвратных формах глагола. Вот строки Б.Л. Пастернака:

В кашне, ладонью заслонясь

Сквозь фортку крикну детворе:

Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?

А так читает свои стихи А. Вознесенский:

Подойдет, улыбнется силя[с]:

Я в кого-то переселила[с]!

Разбежала[с], как с бус стеклярус,

Потеряла[с] я, потеряла[с]!

Это лишь некоторые, наиболее яркие черты старомосковского говора. Надо ли нам знать, как говорили в Москве сто лет назад, надо ли следовать орфоэпическим традициям? Много раз орфоэпические нормы, связанные с давними культурными традициями, объявлялись реакционными, буржуазными (20-е и 30-е годы), устарелыми, исчезнувшими.

На самом деле они живы и требуют орфоэпического внимания и поддержки.

«Старая» норма редко реализуется в живой речи, но она не мертва, она воскресает всякий раз, когда мы читаем стихи поэтов Золотого и Серебряного веков русской литературы, когда в театре мы слышим диалоги пьес А.Н. Островского и А.К. Толстого и чувствуем красоту старого московского говора. Сценическая речь не во всем совпадает с бытовой, и это ее достоинство, а не порок, она осуществляет живую связь речи современников с речью русской классики, с языком великих писателей прошлого.

Согласно наблюдениям лингвистов, в настоящее время в ряде слов многие москвичи разного возраста, владеющие нормами литературного произношения, последовательно произносят шн: булошник, подсвешник, тряпош]ый и т. д.

Для выяснения вопроса о распространенности этого явления было проведено анкетирование, цель которого состояла в определении регулярности появления старомосковских вариантов произношения в современной речи и описании факторов, поддерживающих их сохранение. В анкеты были включены как старомосковские, так и современные произносительные варианты.

Анкетируемому предлагалось выбрать тот вариант, который свойственен его речи. В исследовании принимали участие испытуемые, разделенные по возрастному критерию на три орфоэпические группы.В ходе исследования дополнительно учитывались зафиксированные в бытовой речи случаи употребления рассматриваемой нормы, а также анализировалась речь дикторов телевизионных программ канала «Культура».

Результаты исследования позволили установить определенные этапы отхода от старомосковского произношения:

1. В некоторых словах сохраняется только старомосковский произносительный вариант шн: конешно, нарошно и др.

2. В следующей группе слов сосуществуют реализации шн и ч’н при преобладании старшего варианта: горчишники и горчич’ники, скушно и скуч’но и др.

3. Равноправие вариантов шн и ч’н: шутошный и шуточ’ный, порядошный и порядоч’ный и др.

4. Сосуществуют шн и ч’н при преобладании младшего варианта: горнич’ная и горнишная, тряпич’ный и тряпишный и др.

5. Произношение исключительно ч’н согласно младшей норме: яблоч’ный, молоч’ный и др.

При общей тенденции к вытеснению старомосковского произносительного варианта новым можно было бы ожидать, что в речи каждого следующего поколения будет происходить отдаление каждого конкретного слова от старомосковского варианта, но в обязательном порядке этого не происходит.

В речи современного молодого поколения в некоторых случаях наблюдалась консервация того соотношения вариантов ч’н/шн, которое фиксировалось и на прошлом этапе развития языка (например, в словах: скушно, прачешная, подсвешник, яишница, девишник, скворешник).

Как вообще меняется язык

Высокие книжные слова и выражения через язык церкви проникали в общий язык и скрепляли его— для всех это авторитетный источник. Прямых заимствований из церковнославянского языка было мало. Использовались формальные средства и общие правила образования новых слов, которые выработал церковнославянский язык.

Появилось множество новых суффиксов, прежде бывших книжными, возникло много слов, иногда общего значения.

«Столкнулись» слова одного значения, но разного происхождения, подчас с неуловимыми оттенками смысла. Приходилось выбирать, какое предпочесть, а какое отвергнуть: властитель — властелин, убиение — убитие — убийство, дан-ник — данщик, невежество — невежествие — невежественность, безумьство — безумие — беэумьствие, старость — староство — староствие — старчество, из-гона — изгонка — изгнание и сотни других.

Не забудем, что таких рядов набиралось много, и лишь приблизительно было ясно, что общим для составляющих такие ряды слов является корень, а суффиксы всюду свои. Одни из них — разговорные, другие — книжные, третьи — причудливое смешение тех и других. Возникла проблема стиля: стало ясно, что только в конкретном тексте можно разобраться с богатством, полученным из веков.

И по части грамматических категорий накопилось много вариантов. Вот категория рода у имен. Более шестисот слов имели варианты (скажем, занавесъ — занавесь — занавеса). Какой вариант предпочесть? И новые заимствования из разных европейских языков в XVII в. вызывали подобное же колебание (залъ — зало — зала). Проходило время, и постепенно, слово за словом, язык очищался.

Похожее по теме... Слова-паразитыО дискурсивных словах (словах-паразитах) в русской речи. Паразит — организм, который питается за счет других живых организмов. Слова-паразиты поедают смысл сказанн

Появилось множество новых слов и новых форм старых слов. Неожиданно оказалось, что многозначность (а точнее, нерасчленимый в сознании синкретизм значений) слова чрезвычайно неудобна, когда речь заходит о чем-то конкретном. Скажем, слово жена обозначало одновременно и женщину, и супругу, и социальный статус женщины в обществе. Также и мужь— и супруг, и мужчина, и звание (высокий мужь).

Образованные от этих имен прилагательные позволили со-вдать новые формы: жена — женский, мужь — мужь-ской, а на их основе уже и новые слова: женьчина, мужьчина. Разговорная речь нуждалась в специализации жизненно важных слов, поэтому именно в московских памятниках XVI в. и возникают ряды: жена— женка — женьчина, мужь — мужик — мужьчина.

Биологические, социальные, семейные характеристики человека по полу стали определяться самостоятельными словами. Семантическая дифференциация началась в московском говоре, но пока лишь на уровне бытовой лексики.

Давно известные книжные слова тоже переосмыслялись в соответствии с социальными нуждами людей. Нынешние слова совесть и жизнь (жызень) совсем другого значения, чем были они до XVI в. Слова, которые прежде были почти однозначными, но употреблялись в разных жанрах и стилях, пройдя все тот же путь «усреднения» значения, стали разграничивать важные понятия: живот 'биологическое существование'— житие 'социальное' — жизнь 'духовное'. Уже не в признаке-прилагательном указывалось подобное различие (мой живот, чистое житие, вечная жизнь), а в самостоятельном имени-термине. Это значит, что и понятие о соответствующих сторонах человеческой жизни складывалось в сознании и оформлялось в слове.

Питательной средой для «усреднения» прежде самостоятельных речевых стихий явилась в Москве деловая речь, язык документов, т. е., как ни странно, «язык московских приказов» — чиновная речь. Это была единственная форма письменной речи, которая одновременно использовала и церковнославянизмы и формы народного языка. Их не просто соединяли в одном документе, но и обрабатывали, редактируя текст и доводя до неких образцов. Престиж форм деловой речи позволял «разносить» речевую норму московских приказов за пределы столицы: в XVII в. всюду писали так, как дьяки в Москве.

Все это постепенно привело к стилистическому снижению некоторых жанров традиционной литературы. Так, и жития святых, и повести о военных действиях, и рассказы о житейских делах стали писать на более доступном простому народу языке, хотя в преобразовании книжных (письменных) вариантов речи были и свои отличия от того, что происходило в развитии устной речи.

Почему именно московский говор у нас стал основой литературного произношения?

Когда такая большая территория, как территория России, когда такое обилие диалектов, разных способов произнесения на вот этой большой территории, обязательно нужен какой-то способ произнесения, какой-то говор, вот в данном случае, это московский говор, который был бы универсальным, всеобщим, он был бы для всех.

 

Все могли бы им пользоваться в каких-то важных случаях, которые требуют участия всех. Это, например, жизнь государства, это образование. И так исторически сложилось, — историки любят эту форму, — так исторически сложилось, что именно московский говор стал базой, основой для литературного произношения. И причин тому две: первая – собственно, такая политика, политическая, социальная, что это говор столичный, что все приезжают в столицу, все взаимодействуют со столицей.

 

А вторая причина – она на самом деле, тесно связана с первой, потому что московский говор он занимает промежуточное положение между всех русских говоров.

 

Во-первых, за счёт своего географического положения, во-вторых, за счёт взаимодействия с другими говорами, как такой своеобразный плавильный котёл, впитал, переварил, адаптировал черты многих, многих, многих русских диалектов, и занял вот это вот промежуточное положение. Получается, что московский говор удобен всем, хотя, безусловно, от всех русских диалектов отличается.