Мир, ушедший в прошлое десятки миллионов лет назад, оставался для нас безмолвным. И нетрудно понять почему. Все, что нам досталось от фауны юрского или мелового периодов, это окаменевшие останки костей, в лучшем случае — полные скелеты. Мягкие ткани фоссилизации не подвержены, и никто никогда не видел желудка, легких, глаз, кровеносных сосудов, мышц какого-нибудь карнотавра или цератозавра. Все это в равной степени касается голосовых связок, гортанных мешков и других некостных структур, которые позволяли древним животным издавать звуки. Но было бы странным, если бы наука не пыталась найти подходы к решению проблемы и все-таки заставить доисторическое прошлое «заговорить».
Рентгеновское сечение
Как известно, голос — это звуковые колебания, образующиеся при прохождении выдыхаемого воздуха через голосовой аппарат. В зависимости от свойств резонаторов они приобретают особый тембр. В качестве резонаторов выступают полости, образуемые костями и мягкими тканями. Чтобы попытаться представить себе, как могли звучать крики ископаемых животных, нам надо знать, что являлось источником колебаний и каковы были свойства резонаторов. Точно так же, если мы хотим смоделировать звук музыкального инструмента, например гитары, придется учесть такие факторы, как материал, длина и толщина струн, форма и размер резонаторного ящика, свойства дерева, из которого изготовлен инструмент, и лака, которым он покрыт.
Симфония криковОбучавшаяся в Лондоне французская художница Маргрит Умо решила построить роботизированный аналог речевого аппарата афарского австралопитека Люси. Изучая биомедицинскую сторону вопроса, француженка проконсультировалась с доктором Мартином Берчэллом, одним из немногих хирургов в мире, успешно пересадивших гортань. Как рассказал доктор, пациентка, перенесшая операцию, не заговорила голосом донора, а, что удивительно, сохранила свой собственный. Все это означало, что тембр голоса зависит прежде всего от физических параметров потока воздуха, поступающего из легких, и от полостей, выступающих в качестве резонаторов. Следующим шагом стала модель голосового аппарата мамонта. Здесь задача оказалась несколько легче: от мамонтов до нас дошли не только кости, но и мягкие ткани, а кроме того, для изучения доступен голосовой аппарат близкородственных мамонтам слонов. «Речевые роботы» Маргрит Умо (на фото) теперь экспонируются в музеях, например в Музее современного искусства в Нью-Йорке. На основе голосов доисторического мира художница создает своеобразные музыкально-«речевые» композиции. Такую композицию вы сможете услышать на одной из приведенных в статье сонограмм. Другая сонограмма говорит голосом паразауролофа, как его (голос) реконструировали специалисты лаборатории Sandia.
Если говорить о динозаврах, то для палеонтологов, имеющих в распоряжении в лучшем случае окаменевший череп животного, многое остается неизвестным: наличие и свойства голосовых связок, размещение мягких тканей, да и строение самого черепа. Ведь окаменелость — это не кость, а кусок породы, в котором отсутствует биологический материал. Подходы к решению загадки голоса динозавров наметились примерно 20 лет назад, в середине 1990-х. Во‑первых, появились первые возможности детального исследования структуры окаменелостей неразрушающим методом — с помощью компьютерной рентгеновской томографии. Во‑вторых, родилась идея реконструкции мягких тканей доисторических ящеров по аналогии с их ближайшими родственниками — крокодилами — и их непосредственными потомками — птицами. Большой вклад в эти исследования внес, в частности, доктор Ларри Уитмер и возглавляемая им лаборатория в Университете штата Огайо.
Компьютерная томография — это технология, позволяющая создавать послойную картинку внутренней структуры объекта. Метод основан на измерении и программной обработке разности ослабления рентгеновского излучения различными по плотности тканями или материалами. Ларри Уитмер подвергал сканированию как окаменевшие черепа динозавров, так и головы ныне существующих птиц и крокодилов. Во‑первых, удалось создать более точную картину строения черепов динозавров. В этих черепах могли находиться скрытые полости, которые в процессе фоссилизации заполнялись, например, песком. С помощью рентгеновской томографии ученые смогли увидеть очертания этих полостей, выделив их из общего массива окаменелости. Во‑вторых, созданные на базе послойной съемки 3D-модели позволили более точно выявить анатомические соответствия в строении голов динозавров, крокодилов и птиц. И если удавалось определить, что такая-то структура из мягкой ткани оставляла такой-то след на кости или соответствовала такому-то строению элемента черепа у современных животных, то установленная связь давала возможность, изучая черепа динозавров, «наращивать» на них мягкие ткани.
Интересно, что в лаборатории Уитмера использовали не только рентгеноскопию в сочетании с компьютерной обработкой, но и вполне себе «лоутек"-методы. Для выделения чистого скелета птицы или рептилии (с последующим изучением мест крепления к костям мягких тканей) использовались, например, жучки-короеды. Насекомые размером меньше спичечной головки прекрасно обгладывали скелет, качественно освобождая его от малейшего присутствия «мяса».
Гребень-тромбон
Тем же путем шли сотрудники национальной лаборатории Sandia и Музея естественной истории и науки штата Нью-Мексико. Вообще-то лаборатория Sandia известна совсем не палеонтологическими изысканиями — ее история восходит к Манхэттенскому проекту, и это одна из нескольких национальных лабораторий Департамента энергетики США. Иными словами, специализация работающих там исследователей — ядерное оружие и все, что с ним связано. Но после того, как в 1995 году был найден окаменевший и неплохо сохранившийся череп паразауролофа — одного из так называемых утконосых динозавров, — в стенах Sandia стартовал проект по изучению находки. За дело взялись палеонтолог Том Уильямсон и программист Карл Дигерт. Череп имел своеобразную форму: на затылке помещался длинный трубчатый гребень, с его учетом общая длина окаменелости составляла примерно 140 см. Предполагалось, что гребень не был простым украшением: возникла гипотеза, что этот конструктивный элемент черепа служил резонатором, с помощью которого динозавр мог издавать громкие звуки переменной высоты. Ученые прибегли к компьютерной рентгеновской томографии — это технология использовалась в Sandia для проверки структурной целостности оболочек ядерных боеприпасов и элементов конструкции стратегических бомбардировщиков. Удалось выяснить, что в гребне действительно находились трубчатые полости довольно сложной формы — они образовывали нечто вроде кулисы тромбона. Кроме того, исследователями была выполнена работа по реконструкции недостающих частей черепа, в частности клюва и ноздрей, и мягких тканей, которые, естественно, не сохранились.
Итак, ученые пришли к выводу, что, закрывая носовые клапаны, паразауролоф перенаправлял выдыхаемый воздух в трубы на гребне, и раздавался звук. С помощью предоставленного Sandia программного обеспечения была предпринята попытка смоделировать звучание этого крика или зова. Поскольку так и не удалось установить, были ли у паразауролофа голосовые связки, его трубный глас синтезировали в двух вариантах. Так впервые, пусть в каком-то приближении, люди услышали звуки мира динозавров.
Люси говорила «ду-у»
Люси — юный афарский австралопитек женского пола — жила 3 млн лет назад, однако то, что от нее осталось к моменту находки в 1974 году, давало палеоантропологам не так уж много информации. Были найдены несколько сотен мелких фрагментов скелета, в частности осколки черепа. О сохранности мягких тканей, конечно, не было и речи. Однако попытка «услышать» голос древнего предка человека все-таки предпринята была. Барт де Бур, сотрудник Свободного университета Брюсселя (Бельгия) решил смоделировать голосовой тракт австралопитека и выяснить, насколько членораздельными могли быть звуки, издаваемые этим существом. Модель состояла из нескольких пластиковых трубок разного сечения. Отдельной проблемой стало вероятное наличие у австралопитеков горловых (гортанных) мешков. Эти выпячивания слизистой гортани есть у многих животных, в том числе у человекообразных обезьян. Они играют роль дополнительных резонаторов, которые понижают тон звука и одновременно делают его громче. Эти органы помогают общаться с помощью примитивных звуковых сигналов на дальних расстояниях, но… по всей видимости, мешают членораздельной речи. Во всяком случае, уже у Гейдельбергского человека мешки отсутствуют, а к подъязычной кости, к которой они прикреплялись, теперь крепятся некоторые мышцы, в частности мышцы языка.
Эксперимент, поставленный де Буром, заключался в том, чтобы заставить модели голосового тракта Люси «произнести» гласные «а», «э» и «у» с применением имитаций горловых мешков и без них. Выяснилось, что горловые мешки значительно ухудшали восприятие на слух различия между гласными — все они звучали гулко, похоже на «у». Ученый также предположил, что австралопитеку было легче произносить гласный после согласного звука типа «д», так что, скорее всего, Люси общалась со своими сородичами с помощью слогов типа «ду-у».
Если бы динозавры не вымерли...
Идея столкновения людей с динозаврами всегда вдохновляет фантастов. Тут и «Затерянный мир» Дойла, и «И грянул гром» Брэдбери и, конечно же, «Парк юрского периода» Крайтона. Авторы либо переносят людей в царство ящеров, либо тем или иным путём «забрасывают» динозавров в наше время. В обоих случаях кто-то оказывается «попаданцем».
Но что, если бы людям и динозаврам пришлось на равных правах делить планету? А ведь такое было вполне возможно.
Катастрофа
Вымирание динозавров, как правило, связывают с падением астероида, оставившего 65 миллионов лет назад на теле Земли огромную «рану» — кратер Чикшулуб на полуострове Юкатан. Но, даже обнаружив столь убедительное свидетельство катастрофы, учёные не считают проблему исчерпанной. Ведь сам по себе взрыв, в буквальном смысле потрясший планету, объясняет не всё.
Много животных погибло. Исчезли целые виды, но все-таки большинство должно было уцелеть. Некоторые отряды рептилий бодро перенесли катастрофу. Чешуйчатые (змеи и ящерицы) не только выжили, но и добились процветания, образовав к нашему времени больше видов, чем млекопитающие. Крокодилы тоже чувствуют себя неплохо. А черепахи за свою историю, которая насчитывает 200 миллионов лет, и вовсе пережили не один упавший «камушек».
На самом деле Земля в меловой период уже не могла считаться планетой ящеров. Млекопитающие появились ещё в триасе, примерно в одно время с предками динозавров — текодонтами. Птерозавры уже тогда делили небо с птицами. Среди зверей, правда, преобладали маленькие, похожие на крыс, но встречались и хищники размером с матёрого дога.
Кому жить, а кому вымирать, стало ясно не сразу после столкновения, от которого пострадали все (и звери, хуже переносящие голод, вероятно, даже больше). Этот вопрос решился позже, когда планета оправилась от удара и выжившие принялись заново делить экологические ниши. Ход этого «передела собственности» изучен слабо, а его результаты до сих пор не полностью ясны.
Пернатые ящеры
Появление более прогрессивных форм жизни — млекопитающих и птиц — знаменовало «начало конца» эры рептилий. Но ещё десятки миллионов лет они удерживали позиции. Чтобы поспевать в ногу со временем, пресмыкающиеся выработали несколько тактических методов.
Мелкие хищные ящеры использовали природные преимущества пресмыкающихся: довольствоваться небольшим количеством пищи и день за днём в полной неподвижности подстерегать добычу в засаде. Это работало тогда, работает и сейчас.
Другие ящеры, напротив, сделали ставку на проворство, сообразительность и независимость от среды и постепенно становились теплокровными. Чтобы не мёрзнуть, они «изобрели» перья и начали высиживать яйца. Именно от них произошли археоптериксы, а позже птицы. В меловой период «прогрессивные» пернатые рептилии составляли основу животных среднего и малого размера.
Причины их вымирания наиболее очевидны. Под конец мелового периода мелкие пернатые ящеры больше походили на птиц, чем на рептилий в современном понимании. Именно из-за конкуренции им не нашлось места под солнцем. Если покрытые чешуёй ящерицы сумели противопоставить свои преимущества слабым сторонам противника, то у одевшихся в новомодные перья не оказалось сильных сторон в сравнении с птицами. Максимум на что они могли рассчитывать, если бы выжили, — это место, ныне занимаемое страусами.
Носить перья не считали зазорным и такие крупные ящеры, как семиметровый ютараптор
Гигантские ящеры
Ещё одним методом приспособления рептилий стал гигантизм. Никогда ни до, ни после сухопутные животные не достигали таких огромных размеров. И стремление ящеров вырасти побольше имеет логичное объяснение.
Поскольку динозавры не обогревали окружающую среду, а сами извлекали из неё энергию, собирая солнечное тепло, им требовалось в несколько раз меньше пищи. Так что на той же площади могло прокормиться либо несколько животных, либо одно, но покрупнее. Пресмыкающиеся предпочли второй вариант. Огромная масса и малое отношение поверхности к объёму позволяли им предельно снизить потери тепла. В гигантских размерах (а также броне и естественном вооружении) видели ящеры и защиту от хищников.
Длительное и упорное развитие этим оригинальным путём привело к поразительным результатам. Так появились диплодоки, суперзавры, сейсмозавры — чудовища длиной до 36 метров и весом не меньше 50 тонн, образ жизни которых долго оставался неразрешимой загадкой.
Как правило, диплодоков изображают бодро шагающими по саванне, причём их шея и хвост вытянуты вперёд и вверх. Но расчёты показали, что этот динозавр не мог долго держать шею поднятой — слишком велик был вес. Как же он тогда двигался? Видимо, редко и с неохотой. Длинная шея требовалась именно чтобы, не сходя с места, очистить от растительности максимальную территорию. Вероятно, ящер подолгу оставался на одном пастбище, изредка делая несколько шагов, чтобы сменить делянку.
Всякий вид подвергается давлению со стороны конкурентов и хищников. Если бы вытеснение рептилий млекопитающими происходило постепенно, проблема конкуренции стояла бы перед травоядными рептилиями не столь остро. В регионах с пышной растительностью, где пищи хватает всем, они сохранили бы позиции. Хуже с хищниками. Здесь звери не оставили бы им шансов.
Но это касается только мелких и средних динозавров. Гиганты, не имевшие естественных врагов в меловой период, не имели бы их и сейчас. Взяв за правило охранять кладки яиц и потомство, пока оно не достигнет размеров быка, крупные динозавры могли бы выжить в жарких регионах.
Что бы это дало человечеству? Пожалуй, пищу. Охотиться на рептилий просто. Конечно, как без артиллерии убить диплодока — вопрос сложный, но сугубо технический. Ещё в мезолите люди убивали мамонтов и китов. Возможно, рептилий даже одомашнили бы и начали разводить, благо пищи им требуется, по сравнению с рогатым скотом, немного.
Но тут перспективы спорны. Скорее всего, гигантские динозавры, подобно черепахам, жили столетиями и слишком медленно росли. Ни о каком использовании рептилий для транспортных и, тем более, военных нужд и речи быть не может. Они слишком медлительны и глупы для этого.
Двуногие хищники
Гигантизм травоядных приводил к гигантизму хищников, которые в те времена были не столь кровожадны, как страшны с виду. Чудовищный семитонный тираннозавр обходился той же охотничьей территорией, что и пара львов. Возможно, большую часть времени он посвящал самосозерцанию и углублённым размышлениям о смысле жизни, присматривая, чтобы соперники не заходили на его участок.
На кого тираннозавр охотился — загадка. Даже средние динозавры, такие, как девятитонный трицератопс, были великоваты для него. Мелкие же — с небольшого слона — игуанодоны бегали явно быстрее. А подкрасться к жертве незаметно тираннозавр не мог. Вероятно, он пытался разгрызть панцири малоподвижных бронированных ящеров и поедал падаль, применяя зубы для разделки огромной туши и отпугивания других претендентов на неё. Один покойный диплодок мог обеспечить пищей пару десятков таких монстров.
Если тираннозавр был падальшиком, в современной саванне он не пропал бы. Да, его таланты охотника вызывают сомнения. Едва ли какое-то из современных животных настолько беспечно, чтобы попасть на обед такому непроворному и — главное! — заметному монстру. Но ни один другой хищник (включая вымерших) не смог бы отстоять свою добычу от тираннозавра.
Оправдывая тираническое имя, ящер без труда получал бы львиную долю самих львов, заняв в экосистеме место «суперпадальщика». Тираннозавры даже выполняли бы полезную функцию, уничтожая кости слонов и носорогов, доступные сейчас лишь зубам дикобразов. Дикобразам пришлось бы потесниться.
Несмотря на спорную «хищность», огромные ящеры представляли бы серьёзную угрозу для южных племён. Ведь человек — одно из немногих существ, не способных убежать от тираннозавра. Прискорбный для нас факт был бы с удовлетворением отмечен рептилией, привлечённой к поселениям запахом мяса. Отогнать ящера, слишком большого и глупого, чтобы бояться людей, и практически неуязвимого, было бы проблематично. Отгородиться же от него удалось бы только крепостной стеной.
Летающие ящеры
Большинство птерозавров были существами хотя и причудливыми, но лишёнными настоящего юрского колорита. Они были размером от воробья до альбатроса, покрыты цветным пухом и «летающих крокодилов» не напоминали. Как и наземные, пернатые ящеры были обречены в условиях жёсткой конкурентной борьбы. Маховые перья птиц оказались эффективнее перепонок.
Но у птерозавров имелись свои козыри. К этому отряду относятся такие гиганты, как птеранодон с размахом крыльев 6-8 метров, а также орнитохейрус и кецалькоатль — настоящие легендарные монстры, крылья которых достигали в размахе 12-14 метров.
Само существование гигантских птерозавров серьёзно озадачило исследователей: по идее, летать эти ящеры не могли. Поскольку с ростом массы в кубе сила возрастает только в квадрате, необходимую для полёта удельную мощность будет иметь только животное не тяжелее 16 килограммов. Кецалькоатль же весил около четверти тонны. Скорее всего, он только планировал, спрыгивая с утёсов и «цепляясь» за восходящие потоки воздуха. Используя ветер, он не тратил сил на полёт, но манёвр, элементарный для чайки, — спикировать, выхватить из воды рыбу, набрать высоту и вернуться домой, — для него был исключительно сложен.
Выживать крылатым ящерам явно помогали преимущества рептилий. Охотясь на рыбу, слишком крупную даже для альбатросов, они не имели бы конкурентов. А размер, которого пернатые хищники, просто не могут достигнуть, защитил бы птерозавров от естественных врагов. Скорее всего, именно они могли бы сохраниться до нашего времени.
Огромные «живые дельтапланы» не представляли бы для людей ни опасности (снизиться до бреющего полёта над сушей это чудище просто не рискнуло бы), ни интереса в качестве добычи. Но если размышлять чисто теоретически… Кецалькоатли и орнитохейрусы — единственные реальные летающие существа, способные носить на спине человека. И даже если бы их не удалось приручить, само наблюдение за полётом этих животных быстро бы навело наших предков на мысли о планерах.
Морские драконы
Если гибель сухопутных динозавров была предопределена, то исчезновение водных ящеров наука объяснить пока не может. Они должны были не только пережить катастрофу, но и удержать позиции в эволюционной борьбе.
Отчасти именно это и произошло. Крокодилы не просто выжили, но и сохранили господствующее положение в тропических реках, не уступив вершину пищевой пирамиды млекопитающим. Вторгаясь на территорию крокодилов со стороны моря, дельфины и ламантины добились лишь незначительных успехов.
Прекрасно себя чувствуют рептилии и в открытом море. Несколько столетий назад скопления морских черепах оказывались реальным препятствием на пути каравелл. Для водной среды пресмыкающиеся представляют собой идеальный компромисс. С одной стороны, в отличие от рыб, они дышат лёгкими. Это большое преимущество: на перекачку воды через жаберные щели уходит много сил, а кислорода в ней — кот наплакал. С другой стороны, в отличие от млекопитающих, рептилии очень экономно расходуют кислород. Всплывать для вдоха им приходится гораздо реже.
Поэтому гибель ихтиозавров, плезиозавров и плиозавров выглядит «несчастным случаем». Они даже не пали в конкурентной борьбе с китообразными, появившимися намного позже, а просто исчезли. Вероятно, причиной стало изменение состава атмосферы, после которого содержание кислорода в ней резко упало, и лёгочное дыхание перестало быть таким уж выгодным. Если бы не это, морские ящеры, возможно, до сих пор были бы с нами.
Как бы выглядели моря в этом случае? Наверняка китов стало бы поменьше. Ведь млекопитающим, перешедшим к водному образу жизни, пришлось бы конкурировать с рептилиями, уже отлично к нему приспособленными. Правда, этот переход мог произойти в полярных морях, где ящеры не сумели бы наладить оборону. Но появление китов не истребило бы ихтиозавров. Море велико, пищи в нём хватит на всех, и побеждённые в борьбе за существование виды, как правило, не исчезают полностью, а лишь сокращаются в числе.
Если бы не древняя катастрофа, волны тропических морей рассекали бы острые спинные плавники огромных рыбоящеров. Размер давал бы им некоторую защиту от косаток. Другим методом обороны могло бы стать увеличение глубины и длительности погружения.
Но рептилию, способную устоять в бою с кашалотом (или теми же косатками, но нападающими группой), представить сложно. Положение на вершине пищевой пирамиды ящеры в открытом море не удержали бы. Скорее всего, плезиозавры продолжали бы процветать на тропических мелководьях. Именно процветать, так как ни один крупный хищник из млекопитающих до сих пор не претендует на эту зону. Акул же ящеры легко «уговорили» бы потесниться.
Как морские ящеры изменили бы жизнь людей? Ихтиозавры, пожалуй, никак. Со временем они привлекли бы внимание китобоев, но слыли бы трудной добычей. Ведь ящер держался бы больших глубин, чем кит, и куда реже появлялся бы на поверхности для вдоха. Даже обнаружить его было бы непросто. К тому же ценность трофея невелика. На китов охотятся ради жира, который требуется им для теплоизоляции. Ихтиозавр же, пребывающий в полной тепловой гармонии со средой, мог предоставить только жёсткое мясо.
Другое дело — плезиозавры. Оттеснив с мелководий акул, они заметно разнообразили бы жизнь прибрежных племен приключениями. Как и с крокодилами, гастрономический интерес людей и ящеров был бы взаимным. Но мириться с их соседством человеку было бы несравненно сложнее, потому что у плезиозавра есть шея.
Дело в том, что для охоты под водой шея не нужна. Вода — слишком плотная среда для резких манёвров. Поэтому длинной шеи нет ни у крокодилов, ни у китов, ни у пингвинов. Её нет даже у змей и змеевидных рыб — вытянуто всё их тело. У плезиозавра же имелось компактное туловище и гибкая лебединая шея. Он охотился, плавая у поверхности и выхватывая из глубины добычу стремительным броском.
Передвижение по южным морям и рекам на плотах и пирогах в течение тысяч лет было возможно лишь потому, что крупные водные твари (не считая бегемотов), способные легко перевернуть или разбить утлое и хрупкое судёнышко, не догадывались делать это. Кит, которого забрасывают гарпунами, пытается уйти, но даже не защищается. При взгляде из-под воды или вдоль её поверхности лодка представлялась монстрам объектом крупным, странным, но явно неживым, а значит, заведомо несъедобным и безопасным. Нападению подвергался лишь человек, упавший в воду.
Но плезиозавр высматривал добычу не снизу, а с высоты 3-4 метров над водой. С такого ракурса лодка похожа на деревянное блюдо с пищей.
Острые ощущения подстерегали бы людей и на берегах рек. Притаившийся крокодил может схватить жертву, только подпустив её на минимальное расстояние, а потому не очень опасен для тех, кто ещё не вошёл в воду. Плезиозавр же, умея маскироваться столь же мастерски и выжидать столь же терпеливо, мог внезапно атаковать жертву на берегу, стремительно «выстрелив» шеей из-под воды. Конечно, в мелких водоёмах не пришлось бы опасаться встречи с пятнадцатиметровым чудищем, но ящер поменьше утащит в воду и утопит человека без труда. А вовремя заметить его труднее, чем гиганта.
Мир, где водные хищники опасны только пловцам, и мир, где существуют могучие твари, способные нападать на лодки, — это разные миры. Многотонное чудовище, быстрое и малозаметное в стихии, родной ему, но чуждой человеку, почти непобедимо. Трудно представить, что смогли бы противопоставить ему мореходы даже в железный век. Крупные и крепкие корабли были бы вне опасности, но до их строительства дело могло и не дойти. В тропических регионах, где ящеры встречались бы часто, жители избегали бы даже подходить к воде. Встреча с плезиозавром в море означала бы неминуемую гибель.
А что насчёт Несси?
Плезиозавры могли бы сохраниться, но жить в шотландских, канадских или сибирских озерах — вряд ли. В период расцвета эти рептилии встречались и в холодных морях. Но для размножения они отправлялись в длительные круизы на юг, где солнце могло обеспечить созревание яиц. Подобно черепахам, плезиозавры размножались только на суше.
Кроме того, для пропитания огромного хищника требуется много добычи. Не станет же двенадцатиметровый ящер гоняться за форелью? Едва ли солидный плезиозавр, заплывший из любопытства в Лох-Несс, счёл бы это место комфортным
Падение астероида не столько изменило животный мир, сколько обеднило его. И это — общее свойство всех катастроф. Космический камень лишь приблизил неизбежное. Ящеры могли сдерживать натиск зверей долго, но не вечно. Но если бы смена эпох в животном мире произошла менее драматично, гигантские рептилии получили бы время постепенно приспособиться к миру млекопитающих и птиц. Уступив господствующие позиции, они не исчезли бы совсем.