Он правил Венесуэлой 14 лет. За это время произошло много событий, которые раз за разом меняли страну и далеко не всегда к лучшему. Происходящее все больше увлекало команданте Чавеса в лабиринт политического кризиса, и каждый неверный поворот уводил страну все дальше от светлого будущего. Боливарианская революция Уго Чавеса — политический мегапроект, на десятилетия определивший жизнь Венесуэлы.

Февраль в «стране вечной весны» похож на остальные 11 месяцев в году: сухо, солнечно и безветренно. Утром во второй день февраля 1999 года смуглый полногубый человек с черными кучерявыми волосами вошел в здание Федерального законодательного дворца, чтобы вступить в должность президента Венесуэлы. Человек был серьезен и собран. В одном из залов дворца, многолюдном, но молчаливом, он встал рядом со своим предшественником — усталым и дряхлым Рафаэлем Кальдерой. Стоя перед президентом Конгресса Луисом Альфонсо Давилой, который протянул ему тонкую книгу в коричневом кожаном переплете, человек положил на нее руку и начал говорить.

Он говорил долго, как по написанному, рисуя живые образы, которые уносили слушателей то в Льянос, где он родился, то в далекое прошлое, где его кумир Симон Боливар не на жизнь, а на смерть бился за независимость Венесуэлы. Не теряя нити повествования, человек перешел к президентской клятве: «Я клянусь перед Богом, клянусь перед Родиной, клянусь перед моим народом на этой умирающей Конституции, что начну демократические преобразования, которые нужны, чтобы страна получила новую Конституцию. Я клянусь». По залу пронесся шум, который перешел в оглушительные аплодисменты. «Гимн Венесуэлы!» — скомандовал секретарь Конгресса, стараясь перекричать овации.

Рафаэль Кальдера все это время оставался безучастным. Это он амнистировал пять лет назад, в 1994 году, «оступившегося молодого офицера» Чавеса. И вот теперь тот с громкими словами вступал в должность главы государства. Кальдера, все еще с президентской лентой цвета венесуэльского флага, смотрел перед собой, стараясь разглядеть над головами что-то видимое только ему.

На следующий день венесуэльцы проснулись в другой стране.

Большие планы

Был апрель 2002 года. Президент Боливарианской Республики Венесуэла Уго Чавес сидел на военной базе на острове Ла Орчила и пристально смотрел на стол, где лежал белый листок. Заговорщики, которые привезли его туда и уже объявили о его отставке, тщетно пытались добиться хоть какого-то письменного подтверждения — для телевизионной картинки. В то же время в Мирафлоресе оппозиция и военные, перешедшие на ее сторону, увлеченно делили власть. 

Чавесу тогда крупно повезло. Из заключения, которое вполне могло бы окончиться смертью неуступчивого президента, вызволили его давние соратники. Генерал Рауль Бадуэль тогда очень вовремя получил записку от Чавеса, которую передал охранявший его солдат, а вывести лояльное население на улицы было делом пары часов.

Это самое яркое событие, которое произошло с венесуэльским президентом за все его 14 лет пребывания на посту. И оно сыграло немалую роль в резком изменении политического курса страны. Однако началось все гораздо раньше.

Главным предвыборным обещанием Чавеса, который сам в недавнем прошлом был незадачливым путчистом и пытался в 1992 году убрать от власти президента Карлоса Андреса Переса, стало обещание дать венесуэльцам новую конституцию. Чем была плоха старая? По большому счету, ничем.

Конституция от 1961 года была одной из самых демократических для того времени. Она предусматривала четкое разделение властей, их регулярную смену, выборы, права и свободы граждан. И самое главное: она запрещала избирать президента на второй срок сразу после окончания предыдущего. У Чавеса же были большие планы по реформированию страны, население которой требовало кардинальных изменений из-за краха представительной демократии, коррупции и падения мировых цен на нефть. И ограничения в старой конституции могли этим планам помешать.

Кроме того, президентский мандат увеличился с пяти до шести лет, а главе государства позволялось теперь сразу же переизбираться на второй срок. Чавес ослабил законодательную ветвь власти и усилил исполнительную, создав суперпрезидентскую республику, что вызвало недовольство даже в лагере его сторонников, которые выступали за сохранение баланса.

Экономическая бомба

Помимо перестройки политической системы, нужно было решать и экономические проблемы. В то время ситуация с ценами на нефть была просто катастрофической: средняя цена барреля венесуэльской нефти была всего около 13 долларов. Причиной было принятое в 1997 году решение ОПЕК об увеличении добычи на 2,5 миллиона баррелей в день, а также снижение спроса в условиях азиатского финансового кризиса 1997-1998 годов. Чавес лично уговаривал лидеров стран ОПЕК не увеличивать добычу, и у него получилось. Цены на нефть пошли вверх.

Это в итоге способствовало усилению роли государства в экономике. В 2001-м Чавес, которому парламент предоставил чрезвычайные полномочия, принял своим декретом без согласования ряд законов. Самыми важными из них были положения о нефти и о земле. Согласно первому, налогообложение в нефтяной сфере увеличивалось, а в предприятиях по разведке и добыче доля государства была установлена на уровне 51 процента. Второй закон менял сложившуюся систему землевладения: Чавес хотел ограничить размеры участков, забрать у собственников неэффективно использующиеся владения и передать их неимущим.

Законы произвели эффект разорвавшейся бомбы, которая чуть не привела к свержению Чавеса. А после триумфального возвращения в президентский дворец оказалось, что он нажил себе непримиримых врагов в лице крупных бизнесменов и землевладельцев, а также нефтяников.

Главной мерой, призванной потушить пожар недовольства экономической политикой, стали масштабные социальные программы — так называемые миссии. Именно их первым делом вспоминают, когда говорят о борьбе Чавеса с нищетой, бедностью и неравенством, в которых он очень преуспел. Только с 2003 по 2004 год было создано более 10 социальных миссий, некоторые из них осуществлялись при поддержке Кубы. Например, миссия Баррио Адентро подразумевала создание клиник в бедных районах, работали в них кубинские медики. Существовали также миссии по строительству жилья (тут помогала Россия), созданию магазинов с продуктами по «справедливым ценам», образовательные миссии. Все они оплачивались из нефтяных доходов, а Чавес с их помощью еще сильнее упрочил свой авторитет среди своего электората — бедняков.

По иронии судьбы рост цен на нефть оказался для Венесуэлы скорее злом, чем безусловным добром: как и все моноресурсные страны, она попала в зависимость от экспорта. Уповая на растущие цены, страна направляла все больше и больше прибыли на масштабные социальные программы вместо того, чтобы вкладывать в деградирующее производство. В то же время жесткие ограничения для нефтяных иностранных компаний и этатизация экономики привели к уходу инвесторов с рынка. Однако негативный эффект от этого благодаря хорошей экономической конъюнктуре стал заметен совсем не сразу, но оказался очередным тупиком в лабиринте команданте.

Экспорт революции и социализм XXI века

Нефтяные доходы позволяли Чавесу поддерживать не только бедных венесуэльцев. Его планы по экспорту боливарианской революции выходили за границы страны и воплотились в создании Боливарианского альянса для народов нашей Америки (АЛБА). Он был основан на Кубе 14 декабря 2004-го и стал альтернативой Зоне свободной торговли Северной и Южной Америки, которую продвигали США. Создание альянса в пику Вашингтону — одно из воплощений знаменитого антиамериканизма Чавеса, который после неудачной попытки переворота 2002 года лишь усиливался, став затем идеологической основой его политики.

Постепенно к АЛБА присоединились Боливия, Никарагуа, Гондурас, Эквадор и ряд Карибских государств. Главной задачей альянса была материальная поддержка левых движений в регионе, он существовал именно как группа стран, получавших ресурсы из Венесуэлы в обмен на лояльность Чавесу. Неудивительно, что, когда экономическое положение страны ухудшилось (уже после смерти Чавеса), АЛБА затрещал по швам. Например, в 2018 году из сообщества вышел Эквадор.

Слово «социалистическая» в названии неслучайно. Канун 2007 года — время радикального перелома, точки невозврата: Уго Чавес все дальше и дальше уходил по своему лабиринту, от умеренности к радикализму, без шанса вернуться обратно. «Раньше я верил в третий путь государства, между капитализмом и социализмом, а сейчас не верю. Капитализм — это путь дьявола, путь эксплуатации, при котором нищета и неравенство разрушают общество с точки зрения Иисуса Христа, а я его считаю первым социалистом», — отмечал он.

Социалистический проект подразумевал совершенно конкретные методы ведения экономической политики. С 2007 года Чавес встал во главе экспроприации: государству принудительно отошли как нефтяные активы, так и финансовые, телекоммуникационные и электрические компании. Процессы национализации окончательно покончили с благоприятным инвестиционным климатом и привели к бегству капитала из Венесуэлы. Правительство боролось с этим как могло: фиксировало цены на продукты и ввело валютный контроль.

Первые звоночки неблагоприятного будущего в виде перебоев с водой, электричеством, продуктами и предметами первой необходимости появились еще при Чавесе. Президент же бодро советовал гражданам мыться в душе где-то от трех до пяти минут, утверждая, что лично у него получается. И ему хотелось верить. Тем более что такие «мелочи», как закрытие оппозиционных телеканалов, рост преступности в стране, неэффективность государственного управления, — все это на раз перекрывалось космическим обаянием Чавеса, его харизмой и умением говорить со своим электоратом.

Несостоятельная экономическая модель окончательно убила проект социализма XXI века, практически запустив механизм самоуничтожения. Хотя, несомненно, режим обладал хорошим запасом прочности, пережив своего создателя.

В сердце лабиринта

В конце 2012 года Чавес дошел до центра своего лабиринта и, возможно, просто не успел оглянуться назад. К тому времени он уже полтора года боролся с раком, ясно понял, что может умереть, и назначил преемника. Им стал бывший министр иностранных дел Николас Мадуро.

Возможно, президент посчитал, что у Мадуро уже налажены международные контакты, а потому ему будет легче войти в курс дела и управлять страной, продолжая взятый курс на социализм. Однако парадокс в том, что было абсолютно неважно, кто стал бы преемником Чавеса. Все равно ни у кого не было бы его харизмы, эрудированности, юмора, его способности гипнотизировать население и вести за собой даже к той пропасти, к которой в конечном счете приближалась страна.

Чавес умер 5 марта 2013 года. Мадуро, взявший на себя обязанности президента, а потом выигравший выборы, начал пожинать плоды политики своего предшественника — неэффективная экономика, детская смертность, преступность, вечный конфликт властей, бедность, нищета и беспросветность.

Тем временем от сна очнулась оппозиция, у которой при Чавесе вообще не было шансов. Она начала полномасштабную политическую борьбу, в которой Мадуро пока не победитель, а скорее проигравший, бредущий по минному полю экономической катастрофы, политической турбулентности, двоевластия, международной изоляции и народного недовольства. И перспектив решить ситуацию в его пользу особо не видно.

Мегаполитический проект, который построил под себя Уго Чавес, — это непосильная ноша для любого другого политика, который осмелится примерить на себя этот смертельный костюм. В конце концов, Чавес считал себя реинкарнацией Симона Боливара, а Симоном Боливаром и спасителем нации может стать далеко не каждый.