Прошлое и будущее
Русское литературное произношение складывалось на протяжении долгого времени. В выработке литературных норм особая роль принадлежит московскому говору.
До образования национального языка в ХVII веке на разных территориях были распространены диалектные разновидности русского языка. На диалектах говорило все население феодальных земель независимо от социальной принадлежности.
Произношение в Москве — компромисс между севернорусским и южнорусским,с некоторыми особенностями так называемого среднерусского наречия.
Феодальная раздробленность эпохи средневековья привела к разделению древнерусского языка на многие говоры и диалекты. Историческое значение Москвы заключалось в создании общерусского варианта языка.
Положение, следовательно, складывалось то же, что и в Петербурге начала XIX в. Петербургу предстояло собрать воедино социальные диалекты (жаргоны). Москва то же самое, но на два века раньше сделала с диалектами территориальными.
Времена изменялись, материал для построения новых норм языка оказывался иным, но задача стояла все та же: из множества типов местной речи — наследия раздробленности державы — создать общерусскую норму.
Население Москвы в XVI – XVII века составляли выходцы из разных мест, в большом городе возникал своеобразный сплав из разнородных диалектных черт. Будучи в основе севернорусским (окающим), с течением времени московский говор приобретает черты, свойственные южнорусскому наречию.
Московское произношение к началу XIX века оформилось в основных своих чертах, среди которых наибольшее значение имела полная смена оканья – аканьем, то есть неразличением звуков о и а в безударных слогах, например, в словах к[а]рова (корова) и к[а]дило (кадило) в первом слоге, как и теперь, произносились одинаковые звуки. К концу XIX века многие черты, свойственные московской речи, стали считать образцовыми, а совокупность этих черт впоследствии получила название старомосковского произношения.Отвлекаясь от темы - забавный факт: мы знаем все хорошо, что в русском языке звонкие согласные в позиции конца слова оглушаются, и вместо них, вместо звонкого согласного но глухая пара. Например, слово «гороДа» в единственном числе будет «гороТ». С глухим «т» на конце.
А вот слово Бог – боГа,— звонкий «г», глухая пара к нему – звук, должно было быть «Бок», но мы произносим: «БоХ»
Революция 1917 года, приведшая к смене социального строя, внесла изменения во все сферы общественной жизни, в том числе и в язык; подверглась изменениям и орфоэпия. Изменяется состав населения Москвы, в столицу съезжаются носители самых разных русских говоров. Все это приводит к серьезным сдвигам в литературном языке и влечет к орфоэпическим изменениям.
В середине прошлого века, когда появилось полное описание произносительных норм русского языка, общество осознало необходимость сохранения традиции правильного произношения. Основу орфоэпических норм составляет и сейчас старомосковское произношение.
Старомосковское произношение не было популярным или широко распространенным; разные слои говорили на своих диалектах и со своим прононсом, в том числе, в Москве. Театральная языковая норма старой Москвы была взята за основу для дикторов радио, а позднее и ТВ; через эти институты единообразное произношение и нормы устной речи навязывались всей стране.
Оно формировалось в среде московской интеллигенции и образованного купечества, поддерживалось в эпоху социальных потрясений театральной речью как более консервативной частью языка, проникало в язык всех культурных слоев населения. Особая заслуга в сохранении образцового русского произношения принадлежит двум театрам – Малому театру в Москве и Александринскому в Петербурге. Это, по словам лингвиста М.В.Панова, «живое воплощение орфоэпического идеала».
Яркие черты
Наиболее яркие черты старомосковской произносительной системы, сохранившиеся в наши дни или претерпевшие значительные изменения.
1. По правилам старомосковского произношения согласные звуки перед мягкими согласными должны произноситься мягко: надо говорить [д`]верь, [с`]вет.
Сейчас обычно произносится твердый согласный, однако старая норма допускается и сохраняется в театральной речи и в речи москвичей старшего поколения.
Иногда можно услышать в поездах московского метрополитена: Осторожно, [д`]вери закрываются, [с`]ледующая станция – «Курская».
2. На месте букв чн,чт во многих словах произносились звуки [шн], [шт] : [шт]о (что), [шт]обы (чтобы), ску[шн]о (скучно), таба[шн]ый (табачный), солне[шн]ый (солнечный) и др. Современная норма рекомендует такое произношение лишь в нескольких словах: [шт]о (что), [шт]обы (чтобы), коне[шн]о (конечно), наро[шн]о (нарочно) , иногда допускаются два варианта: порядо[шн]ый и порядо[чн]ый, иногда только [чн]: ябло[чн]ый, таба[чн]ый. Сохраняется старомосковское произношение в некоторых фразеологизмах: шапо[шн]ое знакомство, в кала[шн]ый ряд.
Произношение шн, шт в соответствии с орфографическими сочетаниями чн, чт было в определенных случаях присуще не только старомосковскому говору, но и, очевидно, являлось частью литературного языка на более раннем этапе формирования
Сто лет назад было такое распределение, что в словах обиходных говорили «шн», а в словах, вот, например, в терминах, вариант только «чн».
Говорили: «молоЧНая кислота», но при этом – «молоШНая каша». Говорили только: «тоЧНый», хотя там тоже сочетание ЧН, конеЧНый, но при этом – конеШно.
И уже сто лет назад учёные пытались найти объяснение вот этому феномену и спрашивали: а вот почему? Какие именно слова? И были разные-разные предположения, и оказывалось, что в принципе ни одно объяснение не подходит. Большинство слов, в которых варьируется такое произношение, стилистически неправильное. И пытались в зависимости от того, какое слово производящее, какие другие согласные в этом слове, вот дать какое-то объяснение. Ни одно объяснение не было исчерпывающим.
Сейчас количество слов, в которых произносят «ШН», существенно сократилось. Но по-прежнему говорят «конечно», слово «скучно» в данный момент имеет два варианта – говорят и «скуШно» и «скуЧНо». Старшее поколение говорит только «скуШно».
3. Буквосочетания [зж], [жд], [жж] по старой московской норме произносились с долгим мягким звуком [ж`ж`]: до[ж`ж`]и (дожди), дро[ж`ж`]и (дрожжи), по[ж`ж`]е (позже). В настоящее время подобное произношение встречается редко.
4. На месте буквы г в словах религиозного содержания считалось единственно правильным произношение фрикативного g: Бо[g]а (Бога), бла[g]о (благо), бла[g]одать (благодать). Современная норма допускает такое произношение лишь в словах Бога, Господи.
5. Формы прилагательных единственного числа именительного падежа мужского рода в современном русском языке образуются с окончаниями (ый) или (ой): новый – нов[ъй]. Это старый спор двух окончаний, истоки его во взаимодействии старославянского и древнерусского языков. Более «старинным» является произношение нов[ъй], сильн[ъй], тверд[ъй]. Свидетельствуют об этом пушкинские рифмы:
Один какой-то шут печальный
Ее находит идеальной.
Особенно явно это различие проявляется в прилагательных на -гий, -кий, -хий: долгий, широкий, тихий (по-старомосковски эти слова произносятся так, как если бы было написано: долгой, старой, тихой.
Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне уже недалекой…
Примеры из стихотворений Н.А.Некрасова:
Не жалок ей нищий убогий –
Вольно ж без работы гулять!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
За нагруженной снопами телегой
Чинно идет жеребеночек пегий.
Сценическая речь, стремясь сохранить язык классиков, не отказывается от старомосковской нормы. Но и в бытовой речи у некоторых наших современников, безупречно владеющих литературным языком, выдерживается более или менее последовательно эта норма.
6. Возвратный постфикс -ся, -сь согласно нормам старомосковского говора произносился с твердым согласным
Что также отражено рифмой у Н.А. Некрасова и (ближе к нашему времени) у М.И. Цветаевой:
Быстро, бешено неслась
Тройка – и не диво:
На ухабе всякий раз
Зверь рычал ретиво.
Смывает лучшие румяна
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слезы солоны. Боюсь,
Я завтра утром – мертвой встану.
Стихи эти следует читать, соблюдая волю автора, не разрушая рифмы. Такие рифмы есть и у современных поэтов; если система рифмовки тяготеет к точности, то они говорят о произношении с,са в возвратных формах глагола. Вот строки Б.Л. Пастернака:
В кашне, ладонью заслонясь
Сквозь фортку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?
А так читает свои стихи А. Вознесенский:
Подойдет, улыбнется силя[с]:
Я в кого-то переселила[с]!
Разбежала[с], как с бус стеклярус,
Потеряла[с] я, потеряла[с]!
Это лишь некоторые, наиболее яркие черты старомосковского говора. Надо ли нам знать, как говорили в Москве сто лет назад, надо ли следовать орфоэпическим традициям? Много раз орфоэпические нормы, связанные с давними культурными традициями, объявлялись реакционными, буржуазными (20-е и 30-е годы), устарелыми, исчезнувшими.
На самом деле они живы и требуют орфоэпического внимания и поддержки.
«Старая» норма редко реализуется в живой речи, но она не мертва, она воскресает всякий раз, когда мы читаем стихи поэтов Золотого и Серебряного веков русской литературы, когда в театре мы слышим диалоги пьес А.Н. Островского и А.К. Толстого и чувствуем красоту старого московского говора. Сценическая речь не во всем совпадает с бытовой, и это ее достоинство, а не порок, она осуществляет живую связь речи современников с речью русской классики, с языком великих писателей прошлого.
Согласно наблюдениям лингвистов, в настоящее время в ряде слов многие москвичи разного возраста, владеющие нормами литературного произношения, последовательно произносят шн: булошник, подсвешник, тряпош]ый и т. д.
Для выяснения вопроса о распространенности этого явления было проведено анкетирование, цель которого состояла в определении регулярности появления старомосковских вариантов произношения в современной речи и описании факторов, поддерживающих их сохранение. В анкеты были включены как старомосковские, так и современные произносительные варианты.
Анкетируемому предлагалось выбрать тот вариант, который свойственен его речи. В исследовании принимали участие испытуемые, разделенные по возрастному критерию на три орфоэпические группы.В ходе исследования дополнительно учитывались зафиксированные в бытовой речи случаи употребления рассматриваемой нормы, а также анализировалась речь дикторов телевизионных программ канала «Культура».
Результаты исследования позволили установить определенные этапы отхода от старомосковского произношения:
1. В некоторых словах сохраняется только старомосковский произносительный вариант шн: конешно, нарошно и др.
2. В следующей группе слов сосуществуют реализации шн и ч’н при преобладании старшего варианта: горчишники и горчич’ники, скушно и скуч’но и др.
3. Равноправие вариантов шн и ч’н: шутошный и шуточ’ный, порядошный и порядоч’ный и др.
4. Сосуществуют шн и ч’н при преобладании младшего варианта: горнич’ная и горнишная, тряпич’ный и тряпишный и др.
5. Произношение исключительно ч’н согласно младшей норме: яблоч’ный, молоч’ный и др.
При общей тенденции к вытеснению старомосковского произносительного варианта новым можно было бы ожидать, что в речи каждого следующего поколения будет происходить отдаление каждого конкретного слова от старомосковского варианта, но в обязательном порядке этого не происходит.
В речи современного молодого поколения в некоторых случаях наблюдалась консервация того соотношения вариантов ч’н/шн, которое фиксировалось и на прошлом этапе развития языка (например, в словах: скушно, прачешная, подсвешник, яишница, девишник, скворешник).
Как вообще меняется язык
Высокие книжные слова и выражения через язык церкви проникали в общий язык и скрепляли его— для всех это авторитетный источник. Прямых заимствований из церковнославянского языка было мало. Использовались формальные средства и общие правила образования новых слов, которые выработал церковнославянский язык.
Появилось множество новых суффиксов, прежде бывших книжными, возникло много слов, иногда общего значения.
«Столкнулись» слова одного значения, но разного происхождения, подчас с неуловимыми оттенками смысла. Приходилось выбирать, какое предпочесть, а какое отвергнуть: властитель — властелин, убиение — убитие — убийство, дан-ник — данщик, невежество — невежествие — невежественность, безумьство — безумие — беэумьствие, старость — староство — староствие — старчество, из-гона — изгонка — изгнание и сотни других.
Не забудем, что таких рядов набиралось много, и лишь приблизительно было ясно, что общим для составляющих такие ряды слов является корень, а суффиксы всюду свои. Одни из них — разговорные, другие — книжные, третьи — причудливое смешение тех и других. Возникла проблема стиля: стало ясно, что только в конкретном тексте можно разобраться с богатством, полученным из веков.
И по части грамматических категорий накопилось много вариантов. Вот категория рода у имен. Более шестисот слов имели варианты (скажем, занавесъ — занавесь — занавеса). Какой вариант предпочесть? И новые заимствования из разных европейских языков в XVII в. вызывали подобное же колебание (залъ — зало — зала). Проходило время, и постепенно, слово за словом, язык очищался.
Появилось множество новых слов и новых форм старых слов. Неожиданно оказалось, что многозначность (а точнее, нерасчленимый в сознании синкретизм значений) слова чрезвычайно неудобна, когда речь заходит о чем-то конкретном. Скажем, слово жена обозначало одновременно и женщину, и супругу, и социальный статус женщины в обществе. Также и мужь— и супруг, и мужчина, и звание (высокий мужь).
Образованные от этих имен прилагательные позволили со-вдать новые формы: жена — женский, мужь — мужь-ской, а на их основе уже и новые слова: женьчина, мужьчина. Разговорная речь нуждалась в специализации жизненно важных слов, поэтому именно в московских памятниках XVI в. и возникают ряды: жена— женка — женьчина, мужь — мужик — мужьчина.
Биологические, социальные, семейные характеристики человека по полу стали определяться самостоятельными словами. Семантическая дифференциация началась в московском говоре, но пока лишь на уровне бытовой лексики.
Давно известные книжные слова тоже переосмыслялись в соответствии с социальными нуждами людей. Нынешние слова совесть и жизнь (жызень) совсем другого значения, чем были они до XVI в. Слова, которые прежде были почти однозначными, но употреблялись в разных жанрах и стилях, пройдя все тот же путь «усреднения» значения, стали разграничивать важные понятия: живот 'биологическое существование'— житие 'социальное' — жизнь 'духовное'. Уже не в признаке-прилагательном указывалось подобное различие (мой живот, чистое житие, вечная жизнь), а в самостоятельном имени-термине. Это значит, что и понятие о соответствующих сторонах человеческой жизни складывалось в сознании и оформлялось в слове.
Питательной средой для «усреднения» прежде самостоятельных речевых стихий явилась в Москве деловая речь, язык документов, т. е., как ни странно, «язык московских приказов» — чиновная речь. Это была единственная форма письменной речи, которая одновременно использовала и церковнославянизмы и формы народного языка. Их не просто соединяли в одном документе, но и обрабатывали, редактируя текст и доводя до неких образцов. Престиж форм деловой речи позволял «разносить» речевую норму московских приказов за пределы столицы: в XVII в. всюду писали так, как дьяки в Москве.
Все это постепенно привело к стилистическому снижению некоторых жанров традиционной литературы. Так, и жития святых, и повести о военных действиях, и рассказы о житейских делах стали писать на более доступном простому народу языке, хотя в преобразовании книжных (письменных) вариантов речи были и свои отличия от того, что происходило в развитии устной речи.
Почему именно московский говор у нас стал основой литературного произношения?
Когда такая большая территория, как территория России, когда такое обилие диалектов, разных способов произнесения на вот этой большой территории, обязательно нужен какой-то способ произнесения, какой-то говор, вот в данном случае, это московский говор, который был бы универсальным, всеобщим, он был бы для всех.
Все могли бы им пользоваться в каких-то важных случаях, которые требуют участия всех. Это, например, жизнь государства, это образование. И так исторически сложилось, — историки любят эту форму, — так исторически сложилось, что именно московский говор стал базой, основой для литературного произношения. И причин тому две: первая – собственно, такая политика, политическая, социальная, что это говор столичный, что все приезжают в столицу, все взаимодействуют со столицей.
А вторая причина – она на самом деле, тесно связана с первой, потому что московский говор он занимает промежуточное положение между всех русских говоров.
Во-первых, за счёт своего географического положения, во-вторых, за счёт взаимодействия с другими говорами, как такой своеобразный плавильный котёл, впитал, переварил, адаптировал черты многих, многих, многих русских диалектов, и занял вот это вот промежуточное положение. Получается, что московский говор удобен всем, хотя, безусловно, от всех русских диалектов отличается.
Похожие публикации
Не верь ушам своим
Многие фразы не стоит воспринимать дословно - возможно это идиома. Открыть
В/НА Украине. Откуда и почему?
Вопрос как сказать -В/НА Украине - для меня закрыт. Ну это как навязать говорить звонИт вместо звОнит - почему-то кто-то решил, что это ошибка! Открыть
Оливер Кромвель являлся видным политически деятелем Англии XVII века. С 1653 по 1658 годы занимал пост главы государства и носил титул лорд-протектор. Открыть
Первобытная жестокость
Папуасы веками воевали луками и копьями. Автоматы превратили их жизнь в кошмар… Коренные племена Папуа — Новой Гвинеи столетиями жили, торговали и воевали друг с другом, подчиняясь древним обычаям.… Открыть
Особенности португальского фашизма
Португалия времён правления Салазара являет собой классический образец европейских авторитарных режимов XX века, где у власти находились и успешно реализовывали свои программы представители фашистских… Открыть