Начало еврейского этноса

Израильские судьи и их боги

Время после завоевания Ханаана и до создания объединенного Израильско-Иудейского царства принято называть «периодом судей». Впрочем, термин «судьи» недостаточно точно определяет тех, кто возглавлял тогда древнееврейские племена.

В действительности это были не столько судьи, сколько вожди и военачальники народа. В те годы осевшие на землю Ханаана древнееврейские племена вели себя независимо друг от друга и решали все свои проблемы самостоятельно. Недаром Библия, характеризуя это время, подчеркивает, что «в те дни, когда в Израиле не было царя, каждый делал то, что ему нравилось» (Суд. 17:6).

Носители традиции оценивают этот период исключительно с теософских позиций, с точки зрения преданности народа культу Яхве: «И оставили они Господа и стали служить Баалу и Аштортам. И воспылал гнев Господень на Израиль, и предал их в руки грабителей, и грабили их; и предал их в руки врагов, окружавших их, и не могли уже устоять пред врагами своими. Повсюду, куда они выходили, рука Господня была им во зло, как предсказал Господь и как клялся Господь им. И стало им очень плохо. И поставил Господь судей, которые спасали их от рук грабителей их.

Но и судей они не слушали, а ходили блудно вслед за другими богами и поклонялись им; скоро уклонились они от пути, которым шли отцы их, исполняя заповеди Господни. Они так не делали. И когда поставил им Господь судей, то Сам Господь был с судьею и спасал их от врагов их во все дни судьи: ибо жалел их Господь, слыша стон их от угнетавших и притеснявших их. Но как скоро умирал судья, они опять делали хуже отцов своих, следуя за другими богами, служа им и поклоняясь им.

Не отставали от дел своих и от строптивого пути своего» (Суд. 2:13–19).
Носители традиции главный упор делают на противопоставлении культа Яхве всем прочим религиозным культам Ханаана, имея в виду борьбу монотеизма с язычеством. В действительности не только в период судей, но и в куда более поздние времена подобного конфликта не существовало.

Во-первых, яхвизм не был тогда монотеистическим учением — таковым он стал лишь многие столетия спустя.

Во-вторых, не только в годы судей, но и в течение всего периода Первого Храма яхвизм достаточно мирно уживался с многими языческими культами. Противостояние между ним и ханаанскими культами представляло собой не борьбу между монотеизмом и язычеством, а конкуренцию за политическое влияние и материальные ресурсы. Аарониды и левиты боролись тогда не за торжество веры в единого Господа, а за сохранение собственных позиций в условиях соперничества со стороны жрецов других культов. Именно в этом крылась истинная причина кровожадных призывов некоторых первосвященников к тотальному уничтожению уже поверженных врагов Израиля.

Монотеизм той эпохи — это миф более поздних времен. Вероятнее всего, яхвизм тогда был таким же язычеством, как и те ханаанские культы, которым он противостоял. Последователи Моисея не смогли удержаться на высоте его монотеистической религиозно-философской концепции и очень быстро спустились до старого, языческого восприятия своей племенной веры.

После смерти Моисея вернулась та самая языческая концепция яхвизма, которую представлял первосвященник Аарон в момент конфликта из-за золотого тельца в пустыне. Впрочем, это было естественным и закономерным явлением, так как духовное развитие общества того времени и не могло дать ничего иного, нежели язычество. Необычным, феноменальным явлением был, скорее, последовательный монотеизм Моисея, появление которого не имело рационального объяснения и который никак не мог вызреть на той ступени интеллектуального развития общества.

Библейские книги Судей и Царств изобилуют многочисленными примерами как языческих ритуалов и верований в самом яхвизме, так и его мирного сосуществования с другими языческими культами. Например, в повествовании о судье Эхуде, освободившем свой народ от власти моавитского царя Эглона, упоминаются идолы — «истуканы», которые стояли в Гильгале.

Но ведь Гильгал являлся не каким-либо ханаанским капищем, а первым общеплеменным центром, где был оформлен союз древнееврейских колен, где было проведено коллективное обрезание — символ союза с Яхве, одним словом, такой религиозный центр, где заправляли левиты и аарониды.
Еще более впечатляющим выглядит поведение самих судей — политических и военных вождей народа. Гидеон, защитивший израильские племена от опустошительных набегов мидьянитян, казалось бы восстал против культа Баала, которому поклонялась не только его семья, но и весь его город.

Не зря ему дали второе имя — Йеруббаал («Пусть судится с ним Баал»). Возможно, первоначально Гидеон был надеждой яхвистов среди северных племен. Но к их разочарованию, за свои победы над врагами Йеруббаал стал благодарить не Яхве, а другого, языческого, бога. Из золотых украшений, захваченных в качестве добычи, он «сделал эйфод, и поместил его в своем городе, Офре; и совратились им там все израильтяне, и было это ловушкой Гидеону и дому его» (Суд. 8:27).

Согласно библейскому тексту, после всех его побед над врагами «сказали израильтяне Гидеону: владей нами ты и сын твой и сын сына твоего, ибо ты спас нас от руки мидьянитян. Но Гидеон ответил им: ни я не буду владеть вами, ни сын мой не будет владеть вами; Господь да владеет вами» (Суд. 8:22–23). Очевидно, Гидеон сознавал, что править от имени Бога гораздо удобнее, чем от своего собственного. (Преимущества теократии были оценены лишь в период Второго Храма.) Но Господь Гидеона оказался всего навсего языческим идолом, а не Всесущим Единым Богом Моисея.

Если Гидеон отверг соблазнительное предложение быть царем в Израиле, хотя бы и в пользу ханаанского божества, то его сын Авимелех готов был добиваться этого любой ценой и при помощи любых языческих истуканов. Из кратковременной истории его правления выясняется интересная деталь: в главном городе северных племен, в Шхеме, поклонялись Баал-Бериту, и именно из его святилища Авимелех получил деньги на создание своей наемной армии. Именно в храме Баал-Берита укрывались жители Шхема от штурмовавшей их город армии Авимелеха, потому что он представлял собой, видимо, самое большое и укрепленное здание в городе.

Еще хуже в этом плане дело обстояло с другим судьей — Ифтахом. Он «дал обет Господу» принести во всесожжение первого, кто выйдет из дверей его дома, если он вернется с победой после битвы с аммонитянами. Но первой вышла поздравлять отца его единственная дочь. «И вот, когда он увидел ее, разодрал он одежду свою и сказал: увы, дочь моя, ты сразила меня и стала сокрушением моим! Я же отверз уста мои пред Господом и не могу отречься. И сказала она ему: отец мой! ты отверз уста твои пред Господом — и делай со мною то, что произнесли уста твои, когда уж дал тебе Господь отмщение врагам твоим, сынам Аммона» (Суд. 11:35–36). Но Бог Моисея не только не мог требовать, он даже допустить не мог человеческие жертвоприношения!

Зато в них нуждались языческие божества, например печально известный Молох, которому тоже поклонялись в Ханаане и приносили в жертву своих детей. Таким образом, как «бог» Гидеона, так и «господь» Ифтаха не имели никакого отношения к Яхве Моисея и его синайским заповедям. Отсюда следует, что слова «Бог» и «Господь», как и вообще тетраграмматон «YHWH», используемый для обозначения Яхве в библейских текстах периода судей, не должны ассоциироваться с Всесущим Богом Моисея. «Господь» большинства судей, даже если он обозначен тетраграмматоном «YHWH», был всего лишь одним из ханаанских божеств, вероятнее всего, Баалом.

Возможно, в древних текстах эти языческие божества назывались своими подлинными именами, но редакторы Ветхого Завета заменили их на имя Яхве или более абстрактное — «Бог» или «Господь». Так, безусловному язычеству периода судей была придана видимость периодического прозрения и возвращения к культу Яхве, точнее, к монотеистической концепции яхвизма, начало которой положил Моисей. Нельзя забывать, что все бедствия и неурядицы народа носители традиции объясняли приобщением израильтян к новым языческим богам. В этом смысле очень характерен традиционный библейский лейтмотив: «Когда избрал он [Израиль] божества новые, тогда — война у ворот» (Суд. 5:8).

О процветании языческих культов среди израильтян говорит предание о Михайу — главе одного из кланов в племени Эфраим. Установив у себя «истукан и литой кумир», Михайу (Миха) превратил свой дом в языческое святилище, мало того, поручил своему сыну выполнять там жреческие функции. Позднее он поставил руководить жреческой службой в этом капище одного левита, который без всякого смущения добросовестно служил языческому идолу. Но самое интересное другое.

В момент переселения племени Дан с юга на север, этот левит забрал идола из дома Михайу и установил его в храме города Дан (Лаиш), став одновременно основателем династии местных первосвященников: «И имели у себя истукан Михи, который он сделал; [и стоял он] во все дни пребывания дома Божия в Шило» (Суд. 18:31). Нелишне напомнить, что храм в Дане вместе с подобным ему в Бейт-Эле стал позднее альтернативой иерусалимскому Храму в Северном царстве.

Впрочем, что говорить о рядовых левитах, если сам первосвященник Самуил сооружал жертвенники и участвовал в жертвоприношениях на высотах многих городов. А ведь в свое время из-за создания подобного автономного жертвенника первосвященник Эльазар грозил войной тем израильским племенам, которые обосновались в Заиорданье.

История конфликта с племенем Биньямин также подтверждает существование нескольких религиозных центров одновременно. Согласно библейскому тексту, представители всех племен собирались к Господу в Мицпу и в то же время приходили к Господу в Бейт-Эль (Суд. 20:1; 1 Цар. 7:16, 17). Сам факт наличия множества религиозно-политических центрод на территории древнееврейских племен — Гильгал, Шхем, Шило, Бейт-Эль, Мицпа, Кирьят-Йеарим, Рама — явно свидетельствует как об отсутствии единого религиозного культа, так и о распаде союза. Многое зависело от того, какое из племен доминировало в то или иное время, к какому из племен принадлежал очередной лидер, а возможно, и от того, какой из культов тогда преобладал.

Пожалуй, самой точной характеристикой религиозных верований древнееврейских племен того времени является следующая цитата из книги Судей: «Сыны Израилевщ продолжали делать злое пред очами Господа и служили Баалам и Аштортам, и богам Арамейским, и богам Сидонским, и богам Моавитским, и богам сынов Аммоновых, и богам Филистимлян; а Господа оставили и не служили Ему» (Суд. 10:6).

Последовательный монотеизм Моисея вряд ли мог быть привлекателен для древнееврейского общества на той ступени его духовного развития. Невидимый, неосязаемый, бестелесный Бог, единый для всех и всего в мире, был непонятен и чужд примитивным религиозным воззрениям людей, привыкших к «материальным» объектам своего почитания. Интуитивно они тянулись к языческим богам окружавших народов, так хорошо понятным и доступным для их разума и чувств. К тому же священнослужители Яхве — аарониды и левиты — в массе своей, подобно жрецам языческих божеств, рассматривали богослужение прежде всего как источник дохода, а не долг веры. О «хлебном характере» священнослужения красноречиво говорят следующие слова: «Причисли меня к какой-либо левитской должности, чтоб иметь пропитание» (1 Цар. 2:36).

Неприглядное поведение священнослужителей, их святотатство, распутство и коррупция, в частности сыновей первосвященников Эли и Самуила, стирало в глазах народа всякие различия между оргиями в языческих храмах и жертвоприношениями Господу. Культ Яхве оставался главным только среди южных племен, хотя и там он вынужден был уживаться с другими, языческими, культами. Что касается северных племен, то они, хотя и признавали Господа своих южных собратьев в качестве общего Бога израильского союза, все же в повседневной жизни продолжали отдавать предпочтение Баалу и Ашторте.

Распад израильского племенного союза

Период судей был временем, когда израильский племенной союз практически распался. Правда, подлинный союз абсолютно всех древнееврейских племен так и не сложился до воцарения Саула. В принципе сам по себе этот союз был нужен только для завоевания Ханаана, и когда это произошло (при Йеошуа), племенная верхушка стала тяготиться ущемлением своей власти в пользу общего лидера. С точки зрения авторов Библии, древнееврейские племена сплачивали три фактора: родоплеменное родство, яхвизм и общая история. Однако это не соответствовало действительности.

Древнееврейские колена состояли не из одной, а из трех различных племенных групп: северной (Израиль), южной (Иаков) и тех аморейских племен, которые присоединились к ним в момент исхода из Египта. Разумеется, это делало союз неустойчивым. Яхвизм также не был тем фактором, который объединял все эти группы. Он являлся главным религиозным культом только у южных колен и частично у тех аморейских племен, которые вышли из Египта вместе с Моисеем. Наконец, до ухода в Египет, да и в самом Египте, эти группы имели различную историю.
На самом деле, главное,

Что их объединяло ранее, — это статус бездомных, безземельных хабиру, который они приобрели в результате вынужденного ухода из Египта. Завоевание Ханаана, пусть даже частичное, подорвало эту основу, на которой зижделось их прежнее единство. Вторым по значению фактором, объединявшим эти племена, была память об их пребывании в Египте. Однако с течением времени и по мере «ханаанизации» пришельцев влияние этого фактора также ослабело.

Поэтому распад союза в период судей был естественным и неизбежным процессом.
Хронологически этот период представляет собой достаточно короткий промежуток времени между серединой XII и концом XI в. до н. э., хотя, согласно Библии, он должен быть намного продолжительнее. Однако библейская версия была изложена лишь в VI в. до н. э., то есть примерно через 500–600 лет после эпохи судей, когда уже невозможно было соблюсти хронологическую последовательность событий, а многие факты были искажены вследствие огромного разрыва во времени.

Например, предание о борьбе Самсона против филистимлян, помещенное в конец книги Судей, следовало бы поместить в самом ее начале. То же самое касается эпизодов с идолом Михайу и переселением племени Дан на север, которые оказались вместо самого начала в конце книги. Или история конфликта с племенем Биньямин: это повествование завершает книгу Судей, хотя хронологически оно непосредственно связано с правлением судьи Отниэля, которое авторы отнесли к началу данного периода. Впрочем, проблема не только в хронологической непоследовательности.

Сегодняшняя книга Судей представляет собой компиляцию устных преданий, в результате которой одни и те же эпизоды фактически повторяются в разном изложении. Не исключено и другое: некоторые из судей правили не последовательно, один за другим, а одновременно. Тем более что никто из них, даже самые известные, такие как Гидеон, Ифтах, Эхуд или Самсон, не правили всеми племенами сразу, а в лучшем случае лишь частью из них.

Например, судья Самуил, согласно библейскому тексту, «поставил своих сыновей судьями над Израилем», но уже дальше Библия уточняет, что «оба они были судьями в Беэр-Шеве» (1 Цар. 8:1–3). Вероятно, Самуил правил племенем Йеуда, а своих сыновей поставил над коленом Шимон. Таким образом, его реальная власть распространялась только на два южных племени, хотя его религиозный авторитет признавался и на территории северных колен.

Впрочем, даже в моменты нападений врагов на защиту от них поднимались только те племена, которым грозила непосредственная опасность, другие же оставались равнодушными к судьбе своих братьев. Песнь Деборы, повествующая о войне северных племен против царя Хацора, осуждает те колена, которые в критический момент не пришли на помощь своим братьям. В еще худшем положении оказалось колено Дан, когда филистимляне вытеснили его с доставшейся ему племенной территории. Не получив должной помощи от других колен, оно вынуждено было найти себе новый удел на самом севере Ханаана.

В период судей преобладали не столько центростремительные, сколько центробежные тенденции, поэтому древнееврейские племена не столько объединялись для борьбы с внешним врагом, сколько боролись друг с другом за территории и политическое влияние. Если среди южных колен бесспорно главенствовало племя Йеуда, то среди северных пыталось доминировать племя Эфраим. Оно не только отказалось признавать власть судьи Гидеона, происходившего из близкородственного колена Менаше, но даже угрожало ему войной. Еще более плачевно закончились отношения эфраимлян с другим судьей — Ифтахом из Гилада. Начав братоубийственную войну, они неожиданно для себя потерпели поражение от гиладян, и те в отместку устроили им резню на переправе у реки Иордан.

Фактический распад израильского племенного союза находит подтверждение и в конфликте вокруг племени Биньямин. Внешняя канва этого конфликта необычайно пестра и запутана. Здесь и оскорбление левита, и преступление в духе жителей Содома и Гоморры, и межплеменные раздоры, и братская забота о будущем пострадавшего израильского племени. Анализ данного эпизода приводит к мысли, что тут сплетены воедино не один, а два межплеменных конфликта.

Первый представлял собой столкновение между соседними племенами — Йеуда и Биньямин. Второй — наказание древними евреями колена Гад за его сближение с Аммоном и арамейцами. Упоминание в тексте имени первосвященника Пинхаса, сына Эльазара и внука Аарона, дает основание предполагать, что речь идет о времени правления судьи Отниэля из колена Йеуда. Очевидно, аморальное поведение жителей биньямитского города Гива было всего лишь предлогом для войны Йеуды против Биньямина. Подлинной же причиной этого конфликта являлись, вероятно, притязания обоих племен на территории хивеев, с которыми ранее Йеошуа заключил договор о мире.

Распад израильского племенного союза и межплеменные распри привели к переделу хивейских земель, которые при Йеошуа еще оставались независимыми.

Конфликт усугублялся тем, что оба колена претендовали на земли еще одного народа — йевусеев, в том числе на их главный город — Йевус (Иерусалим). Книга Судей содержит упоминание о том, что племя Биньямин до прихода двух южных племен из пустыни, очевидно, уже пыталось захватить территорию йевусеев, но не сумело довести это дело до конца: «Но йевусеев, которые жили в Иерусалиме, не изгнали сыны Биньямина, и живут йевусеи с сынами Биньямина в Иерусалиме до сего дня» (Суд. 1:21).

Однако колено Йеуды еще до ухода в Египет относилось к йевусеям как к своим союзникам. После возвращения южных колен в Ханаан союзнические отношения с йевусеями на какое-то время возобновились. Соперничество за земли хивеев и йевусеев привело оба колена к военному столкновению. Возможно, племя Йеуда выступило тогда в качестве союзника и защитника йевусеев и хивеев.

Но скорее всего, северные племена, вопреки библейской версии, просто устранились от сколь-нибудь серьезного участия в этом конфликте. Иначе невозможно понять, каким образом военное ополчение одиннадцати племен терпело поражения и долгое время не могло одолеть одно из самых малочисленных израильских колен — Биньямин.

Вероятно, отказ северных племен поддержать колено Биньямин в его войне с южным племенем Йеуда объяснялся нарушением биньяминянами традиционного мира между «домом Иосифа» и хивейскими городами. Позднее Отниэль пытался примириться с племенем Биньямин, предложив ему в виде компенсации добычу от разгрома колейа Гад.

Вызывает удивление крайне жестокое наказание жителей Явеш-Гилада из колена Гад, ведь в Песни Деборы те, кто отказался помочь братским племенам, заслужили только порицание. Не исключено, что резня жителей Гилада была связана с их попыткой вступить в союз с арамейцами или аммонитянами, с которыми воевал тогда Отниэль. Возможно также, что суровость наказания объяснялась попыткой Отниэля восстановить израильский союз в том виде, в каком он существовал при Йеошуа.

Древнееврейские племена, возвратившиеся в Ханаан, составляли приблизительно от четверти до трети всех жителей этой страны. Возможно, на юге, где плотность населения была меньше, их доля в общем составе населения была выше, а в центре и на севере — ниже. Несмотря на то что они в любом случае составляли меньше половины жителей Ханаана, все вместе они значительно превосходили любой местный народ, что давало им решающее превосходство над противником.

Поскольку неизраильская Палестина всегда представляла пестрый конгломерат враждующих между собой городов-государств или полукочевых групп (например, в Заиорданье), шансы на объединение потенциальных противников древнееврейских племен были крайне невелики. Около двух с половиной веков наступательный порыв северных колен сдерживался египетской властью над Ханааном.

Но с уходом египтян и возвращением второй волны древнееврейских племен участь Ханаана была предрешена: он неизбежно должен был перейти в руки последних. Хотя распад израильского племенного союза в период судей существенно ослабил наступление древних евреев, он не мог остановить процесса завоевания ими Ханаана. С этого времени овладение страной шло не только и не столько военным путем, сколько благодаря смешению древнееврейских племен с местными народами.

Не случайно недавно идентифицированные израильтяне на барельефах фараона Мернептаха по своему облику и одежде почти ничем не отличаются от ханаанеев. Между тем их соседи и родственники — кочевники шасу (эдомитяне, моавитяне и аммонитяне) — выглядели иначе.

Смешение древних евреев с ханаанейскими и аморейскими народами существенно облегчалось их общим западносемитским происхождением и языком. На необычайную простоту и легкость, с какой происходило это смешение, указывает хотя бы пример израильского героя и судьи Самсона, которому приглянулась девушка из филистимлян. Несмотря на разное этническое происхождение, разную веру, а главное, на враждебные отношения между двумя народами, он смог без всяких затруднений жениться на девушке своего выбора.

Если так легко можно было устроить брак между обрезанными израильтянами и их необрезанными врагами — филистимлянами, то что говорить о близкородственных западносемитских народах — ханаанеях и амореях! Все они с течением времени полностью смешались с древнееврейскими племенами. Неоднократные напоминания в Пятикнижии и книге Иисуса Навина о необходимости изгнания ханаанских народов выглядят насмешкой над реальной действительностью. По существу, носители традиции призывали к изгнанию или уничтожению тех, кто давно уже стал неотъемлемой частью их народа.

В упомянутой Песни Деборы имеется еще один впечатляющий пример ассимиляции. В числе оказавших помощь своим братьям, авторы называют тех «от Эфраима, чей корень в Амалеке» (Суд. 5:14). Таким образом, в Эфраиме — самом важном северном племени «дома Иосифа» — был клан или кланы, которые вели свое происхождение от Амалека — заклятого врага «дома Иакова».

Память об этих кланах осталась и в названии одной из гор на племенной территории Эфраима. Книга Судей особо отмечает ее — «гору Амалека», указывая, что именно там был похоронен израильский судья Авдон, сын Хилеля, пиратонянин (Суд. 12:15).
После завоеваний Йеошуа древнееврейские племена стали господствующим этносом в Ханаане, и окончательное овладение этой страной, казалось, было лишь вопросом времени. Однако в реальности все происходит не так гладко, как в теории. Появившийся в начале XII в. до н. э. на юго-западе Ханаана индоевропейский народ филистимляне (пелесет) ощутимо повлиял на всю ситуацию в этой стране в течение последующих двух веков. Филистимляне обладали важным преимуществом: они широко использовали железо для производства оружия. Нельзя сказать, что западносемитские народы, включая израильтян, не знали железа вообще. Оно было им известно за многие сотни лет до прихода филистимлян.

Но в отличие от филистимлян они не знали дешевых способов его производства, поэтому любые вещи, сделанные из железа, обходились дороже, чем если бы они были отлиты из золота. Железное же оружие было намного эффективнее бронзового, и его применение в сражениях давало существенное преимущество.
С филистимской угрозой были уже хорошо знакомы как Моисей, так и Йеошуа.

Первый, не желая военного столкновения с воинственными чужаками отказался вести свой народ в Ханаан по самой короткой дороге, шедшей вдоль морского побережья через земли филистимлян. Второй, как признает библейский текст, «не сумел их изгнать». Вероятно, первоначальный удар заморских пришельцев приняло на себя израильское племя Дан, ближайший сосед филистимлян.

Его вождь и судья Самсон посвятил свою жизнь отражению филистимской агрессии, но племя не устояло перед давлением воинственных соседей и, оставив свою племенную территорию, вынуждено было найти себе новую родину на севере Ханаана. (Согласно Песни Деборы, написанной во второй половине XII в. до н. э., колено Дан уже обосновалось к этому времени в северной Галилее.) Второе серьезное столкновение произошло во времена судьи Шамгара, сына Аната, который «перебил 600 филистимлян воловьим рожном» (Суд. 3:31). Однако это был лишь «пробный» натиск филистимлян.

Главная же их экспансия началась позднее, в XI в. до н. э.
Уже из истории первосвященника Эли нам известно о крупном сражении израильтян с филистимлянами при Эвен а-Эзере и Афеке, которое закончилось поражением первых и захватом последними святыни древнееврейских колен — Ковчега Завета. Судя по направлениям военных походов филистимлян, от них больше всего страдали южные племена Йеуда и Шимон, а также северные колена — Биньямин, Эфраим и частично Менаше.

Именно они оказались в самом тяжелом положении: с юго-запада на них наступали филистимляне, а с востока, из Заиорданья, их периодически атаковали Аммон и Моав, а также племена пустыни — мидьянитяне и амалекитяне.
При последнем судье и первосвященнике, Самуиле, ситуация отчасти стабилизировалась: северным и южным племенам удалось успешно отразить несколько наступлений филистимлян, хотя войны с ними продолжались все годы правления Самуила.

Трудно сказать, чем больше объяснялись эти временные успехи: то ли какими-то внутренними проблемами самих филистимлян, то ли союзом израильтян с другими западносемитскими народами. По этому поводу библейский текст содержит краткую, но очень значимую фразу: «И наступил мир между Израилем и эмореями» (1 Цар. 7:14).

Вероятно, столкновения за земли Ханаана между древнееврейскими племенами и аморейскими (а также ханаанскими) народами закончились, и западные семиты объединились для борьбы с самым опасным для них врагом — филистимлянами. Может быть, совместными силами им удалось временно остановить экспансию филистимлян, однако решающие сражения за власть над Ханааном были еще впереди.

Происхождение колена Дан

Из всех присоединившихся к израильскому союзу племен наиболее загадочным выглядит колено Дан. Библия, повествуя о доегипетском периоде жизни древних евреев в Ханаане, его практически не упоминает. Исключение составляет лишь официальное родословие, в котором родоначальник колена Дан назван сыном Иакова-Израиля, причем не от какой-либо из жен, а от рабыни Билхи (Быт. 30:5–6). Во второй раз книга Бытие упоминает его в перечне всех членов семьи праотца Иакова-Израиля, ушедших в Египет.

Но присутствие Дана в официальном родословии мало что доказывает, так как само это родословие было составлено намного позднее, в период объединенного царства, да и то исходя из политических соображений того времени. Несравненно важнее эпизоды жизни родоначальников племен в доегипетский период, а они полностью отсутствуют, когда дело касается племени Дан.

Первая, пусть самая ничтожная информация о нем появляется лишь в книге Исход, повествующей о пребывании древних евреев в пустыне после ухода из Египта. Так, Охолиав, сын Ахисамаха, из колена Дан, назван в качестве мастера, помогавшего строить и украшать Ковчег Завета (Исх. 35:34–35). В другом, куда более важном эпизоде говорится о сыне египтянина и израильтянки из колена Дан, который оскорблял и проклинал имя Бога, за что был предан смерти через побитие камнями (Лев. 24:10–11). Таким образом, мы имеем косвенные свидетельства того, что племя Дан ушло из Египта не с «домом Иосифа» в XV в. до н. э., а с «домом Иакова», то есть вместе с Моисеем в начале XII в. до н. э. Однако в отличие от четырех других присоединившихся к Моисею племен — Исахар, Звулун, Гад и Ашер — Библия не причисляет колено Дан к сынам Иакова от старшей жены Леи и ее рабыни Зильпы. В официальном родословии родоначальнику колена Дан как сыну Билхи, рабыни Рахели, отведено место в «доме Иосифа».

Почему же аморейские колена Исахар, Звулун, Гад и Ашер оказались ближе к южной племенной группе, чем колено Дан? Вероятно, ответ на это дает все тот же необычайно важный эпизод, где сын египтянина и израильтянки из колена Дан оскорблял имя Господа. В Библии нет ничего случайного: каждый, пусть самый незначительный эпизод в действительности несет определенную историческую и философскую нагрузку, отражает реальные факты; искажения касались лишь времени и оценки событий.

Носители традиции никогда не упоминали в Пятикнижии рядовых соплеменников, а только тех, кто представлял собой вождей и племенную аристократию. Поэтому сын израильтянки, которая названа по имени, был, очевидно, сыном вождя племени Дан. Примечательно, что его отец назван египтянином. Но согласно традициям того времени только женщин отдавали в другие семьи и племена! Например, это Иосифу отдали в жены египтянку, дочь влиятельного жреца Потифара, а не наоборот. Таким образом, тот, кого библейский текст назвал «египтянином», то есть иноземцем и иноверцем, и был подлинным вождем племени Дан, который взял себе в жены знатную израильтянку.

Неудивительно, что этот иноземный вождь и его племя не приняли культа Яхве даже после получения синайских заповедей. Очевидно, яхвизм оказался совершенно чужд этому племени.
В дальнейшем племя Дан вместе с четырьмя аморейскими и двумя южными племенами (Реувен и Леви) соединяют свою судьбу с «домом Иосифа», а не кочуют сорок лет по пустыне вместе с двумя южными коленами. Вероятно, чужеземное происхождение и неприятие Господа южных племен, а также дальнейший союз с северянами заставили носителей традиции найти место этому колену в «доме Иосифа», причем в качестве его младшего партнера. Таким образом, колено Дан осталось членом семьи Иакова-Израиля, но было низведено на самый низ племенной иерархии.

Еще одним важным обстоятельством, характеризующим племя Дан, является предание о его вожде Самсоне и о бескомпромиссной борьбе последнего с филистимлянами в период судей. Почему-то ни одно из древнееврейских племен, даже Йеуда и Биньямин — ближайшие их соседи, не относились к филистимлянам с такой неприязнью и не воевали с ними с таким ожесточением, как колено Дан, хотя и страдали от них ничуть не меньше. Примечательно, что филистимляне, обосновавшись в юго-западной части Ханаана, не истребили и не изгнали местное население — ханаанеев и еще более древних рефаим (или аввим, как их там называли).

То есть семитское и досемитское население осталось на своих местах — об этом недвусмысленно говорит и Библия.
Почему же именно племени Дан пришлось покинуть свой удел, прилегавший к землям филистимлян? Да и, собственно говоря, случайно ли даниты выбрали себе место рядом с ними? Не объясняется ли непримиримость между филистимлянами и данитами индоевропейским или эгейским происхождением последних? Как известно, родственные народы конфликтуют друг с другом куда более ожесточенно, чем с иноземцами. Очень возможно, что имя Самсон (др. — евр.Шимшон), как и имена его родителей, были точно также семитизированы, как и египетское имя Моисея. Да и борьба Самсона с филистимлянами больше похожа на подвиги ахейских героев, чем на войны израильских судей.

Наконец, в победной Песни Деборы содержится эпизод, который проливает свет на истинное происхождение племени Дан. Осуждая те израильские племена, которые отказались помочь своим братьям в сражении с Сисерой — военачальником царя Явина из Хацора, Песнь Деборы называет среди них и племя Дан, вопрошая: «А Дан почему на кораблях держался?» (Суд. 5:17).

Этот вопрос может поставить в тупик любого специалиста по древнееврейской истории. Каким образом израильское племя, бывшие полукочевники, недавно осевшие на землю, вдруг стали мореплавателями?! Ведь «на кораблях держались» в то время только финикийцы и «народы моря». Первые были западными семитами, как и израильтяне, а вторые — племенами эгейского и малоазийского происхождения.

Однако финикийское происхождение племени Дан сразу отпадает, так как последнее пришло в Ханаан из дельты Нила. Зато его малоазийские, а вернее всего, эгейские корни кажутся вполне правдоподобными. Между прочим, «народ моря» по имени «дануна» или «да’ану» впервые упоминается в египетских источниках во времена фараонов Аменхотепа III и Эхнатона в XIV в. до н. э. В царствование Рамсеса II наемники из «народов моря» приняли участие на стороне египтян в знаменитой битве при Кадеше против хеттов. Но первое нападение этих народов на Египет произошло лишь в конце XIII в. до н. э. в царствование Мернептаха.

Рассказывая о значительно более поздних временах (речь идет о восьмом годе царствования Рамсеса III), егитпетские источники называют среди «народов моря», атаковавших Египет в районе нильской дельты, некий народ «даньен». Возможно, об этом же народе говорят и хеттские источники, именующие его, правда, несколько иначе: «данияуана». Наконец, и Гомер повествовал о «данайцах» (тех же ахейцах), которые населяли Арголиду — область на п-ве Пелопоннес (на юге Греции).

Если схожесть всех этих имен не является простым совпадением и израильское племя Дан действительно имеет прямое отношение к легендарным данайцам, то, значит, оно было ближайшим соседом микенцев (которые, как полагают археологи, составляли значительную часть филистимлян), а его появление в дельте Нила относится, вероятно, ко второй половине или к концу XIII в. до н. э., когда началось массовое переселение «народов моря» на восток и юго-восток.

Трудно сказать, каким путем жители древнего Аргоса попали в Египет: были ли это наемники и военные поселенцы на службе фараона или пленные, попавшие вместе с семьями в рабство? По крайней мере, древнеегипетские источники подтверждают существование большого количества наемников и военных поселенцев из «народов моря» в нильской дельте в период правления Рамсеса II и Мернептаха. Позднее появилось еще большее количество пленных из этих народов. Как бы то ни было, но в смутные годы, накануне прихода к власти фараона Сетнахта, когда в Египте шла гражданская война, этот «народ моря» мог так же уйти из Египта, как и древнееврейские племена Моисея.

Он вполне мог быть в составе того самого многочисленного «сброда», упоминаемого Библией, который доставлял так много беспокойства и неприятностей Моисею. Позднее в поисках своего места в Ханаане даниты примкнули к израильскому союзу, созданному северными племенами. Очевидно, память о пребывании в Египте и вынужденная бездомность оказались сильнее этнического родства; они-то и объединили эту группу индоевропейцев с западными семитами.

В отличие от «дома Иосифа» и «дома Иакова» племя Дан, как, впрочем, и четыре присоединившихся аморейских племени — Исахар, Звулун, Ашер и Гад, — наверняка не практиковали обряда обрезания и согласились пройти его в Гильгале, чтобы стать полноценными членами израильского племенного союза. Обряд обрезания не воспринимался как исключительный атрибут яхвизма, а представлял собой достаточно стандартную церемонию оформления союза с божеством или людьми. Так начался процесс израилизации данитов. Их главными врагами стали старые соседи и противники по прежней родине — филистимляне, которые помешали данитам получить доступ к средиземноморскому побережью.

Бывшие мореходы не смогли ограничиться земледелием и скотоводством и ушли на север Ханаана. Здесь, захватив ханаанский город Лаиш (Лешем), они переименовали его в Дан и окончательно осели на новом месте. Северное побережье Ханаана контролировалось финикийцами и народом эгейского происхождения «текер», с которыми племя Дан сумело быстро найти общий язык. В дальнейшем все «народы моря», осевшие в Ханаане — даниты, текер, да и сами филистимляне, — ассимилировались с западными семитами и стали их интегральной частью.

Интересно, что в библейском предании о переходе племени Дан с юга на север Ханаана не упоминается ни одного имени данитов, даже их вождей, хотя в то же время называется имя Михи, главы эфраимского клана, давшего им временный приют. Из эпизода переселения данитов становится ясно, что среди них не было ни одного священника-левита, что еще раз отличало их от других древнееврейских племен. Правда, приглашенный позднее в качестве священника южный левит стал практиковать среди них яхвизм, но, и это весьма примечательно, в той старой языческой форме, которую осуждал Моисей.

Существует еще одно обстоятельство, ставящее под сомнение израильское происхождение племени Дан. В предсмертном пророчестве патриарха Иакова имеется весьма примечательная фраза: «Дан будет судить народ свой, как одно из колен Израиля» (Быт. 49:16), то есть Дан будет таким же, как и все древнееврейские колена. Интересно, что ни об одном другом древнееврейском племени не было сказано ничего подобного. Почему акцент сделан на том, что Дан станет «таким же, как и остальные», разве это не было само собой разумеющимся?

Очевидно, нет, поэтому не случайны и другие слова из этого же пророчества Иакова о Дане: «На помощь твою надеюсь, Господи!» (Быт. 49:18). Последнее было особенно важно, так как инцидент в Синайской пустыне показал, что вождям Дана оказалось нелегко принять Бога Моисея.

Разумеется, можно спорить, было племя Дан семитским или индоевропейским по своему происхождению, но нельзя отрицать, что оно являлось присоединившимся коленом, которое до исхода из Египта не имело прямого отношения ни к «дому Иакова», ни к «дому Иосифа».

Объединенное царство

Избрание Саула и гегемония северных племен

Усиление филистимской экспансии в Ханаане во второй половине XI в. до н. э. стало главной причиной возрождения израильского племенного союза. В одиночку ни северные, ни южные древнееврейские племена были не в состоянии противостоять филистимской Спарте, объединявшей пять городов: Ашдод, Ашкелон, Газа, Экрон и Гат. Израильские судьи как военачальники в лучшем случае нескольких колен исчерпали свои возможности в организации сопротивления филистимлянам.

Требовалась принципиально новая система власти и армии, которая охватывала бы все без исключения племена, то есть государство, во главе которого стоял бы царь, обладающий куда большими полномочиями, чем любой судья. Правда, как показала последующая история, экономические и социальные предпосылки для появления общего государства у северных и южных племен еще далеко не вызрели; главным побудительным мотивом для объединения была только внешняя опасность. Библия характеризует это новое требование тогдашней ситуации как «глас народа». Первосвященник и судья Самуил воспринял его как откровенное посягательство на свою власть, которой он ни с кем не хотел делиться.

Позднее носители традиции, не скрывавшие свое предпочтение теократической форме правления, преподали это желание народа как отказ не от Самуила, а как попытку отвергнуть Господа. Однако филистимская угроза была столь велика, что у Самуила практически не оставалось иного выхода, как согласиться на требования племенной аристократии — выбрать царя. Естественно, носители традиции изобразили дело таким образом, будто именно Самуил по воле Господа нашел первого израильского царя — Саула. На самом деле речь идет о попытке выдать желаемое за действительное.

Судя по фактам, изложенным в Ветхом Завете, хотя Самуил и был первосвященником всего союза, его реальная власть распространялась только на два южных племени — Йеуда и Шимон. Несмотря на то что в юности он долгое время служил в Шило (Силом) у первосвященника Эли (Илий), Самуил не имел прямого отношения к северным левитам из этого религиозного центра. Примечательно, что обретя власть, он не остался в Шило, а создал собственный религиозный центр в Раме, где сам родился.

Учитывая, что реальную власть Самуил и его сыновья имели только над южными племенами, и что в дальнейшем он проталкивал в цари именно их кандидата, можно предположить, что он происходил из ааронидов, связавших свою судьбу с коленом Йеуда. В любом случае из библейских текстов видно, что над северными племенами Самуил никакой власти не имел.

Поэтому Саул был избран царем именно племенной аристократией северных колен, а не Самуилом, который позднее был вынужден признать его верховную власть и над своими, южными племенами. Одним словом, роль Самуила в избрании Саула крайне преувеличена. На самом деле он стоял перед неприятным выбором: либо попасть в зависимость от чуждых ему филистимлян, либо признать номинальную власть царя северных племен. Самуил выбрал последнее как наименьшее из зол.

Трудно сказать, чем руководствовались вожди северных племен, остановив свой выбор на Сауле, представителе самого маленького израильского племени. То ли это была попытка избавиться от гегемонии колена Эфраим, то ли расчет на то, что слабый царь будет наиболее удобен для всех. Может быть, в момент наибольшей опасности главную роль сыграли военная доблесть и личное обаяние самого Саула. Ведь не зря же библейский текст говорит, что «не было никого из израильтян лучше его: молодой, красивый, высокорослый, на голову был выше всего народа».

Даже Самуил, противившийся избранию царя, вынужден был всенародно признать, «что подобного ему нет во всем народе» (1 Цар. 9:2; 10:24). Библия отмечает необычайную скромность и застенчивость молодого Саула, который не только возражал против своего избрания, но даже спрятался, не желая участвовать в торжествах по поводу помазания на царство. Исключительно высокий рост Саула напоминал о смешении его предков с великорослыми рефаимами (анаками) — коренным населением Палестины.

Однако церемония выборов Саула оказалась подпорченной: часть племенной знати отказалась признать в нем своего царя. Библейский текст сообщает по этому поводу следующее: «Негодяи же сказали: как этот спасет нас? И презрели его, и не принесли ему дара» (1 Цар. 10:27). Вероятнее всего, среди тех, кто усомнился в праве Саула быть царем, находились вожди колена Эфраим, которые изначально претендовали на главенство среди израильских племен. Еще в период судей они угрожали войной своим родичам из «дома Иосифа» — колену Менаше, оспаривая право их лидера Гидеона возглавлять древнееврейские племена. Но у молодого Саула пока не было достаточно сил, чтобы раздавить тех, кто его не признал, и «он сделал вид, что этого не заметил» (1 Цар. 10:27).

Первым серьезным испытанием для Саула стала война с аммонитянами, которые периодически претендовали на израильский Гилад в Заиорданье. Саул, понимая, что он еще недостаточно признан и авторитетен в глазах всех колен, вынужден был использовать для мобилизации ополчения угрозу — неслыханную доселе меру для вольных племен, привыкших делать все по своему желанию. «И взял он пару волов и рассек их на части, и послал их через послов во все пределы израильские, говоря: кто не пойдет за Саулом и Самуилом, так будет сделано с волами его. И напал страх Господень на народ, и вышли они, как один человек» (1 Цар. 11:7).
Повествуя о племенном ополчении, собранном Саулом, Библия перечисляет отдельно «сынов Израиля» и «мужей Йеуды».

Подобное разделение вряд ли является историческим анахронизмом вроде упоминания о филистимлянах во времена Авраама. Оно лишь подтверждает изначальное существование двух отдельных племенных групп, которые по-настоящему вступили на путь объединения только после воцарения Саула.
Убедительная победа над Аммоном укрепила позиции Саула и стала основанием для обновления союза между северными и южными племенами. Сам факт проведения еще одной церемонии помазания на царство, на сей раз в Гильгале, говорил о проблематичности как положения самого Саула, так и отношений между северными и южными коленами.

Здесь, в Гильгале, где Йеошуа в свое время впервые скрепил союз израильских племен, произошел раздел полномочий между первым царем и последним судьей. Саул, как в прошлом Йеошуа, получил военную и политическую власть, а Самуил, как и первый из его предшественников Эльазар, вынужден был довольствоваться религиозным авторитетом. Правда, на этот раз союз стал действительно полным: в него вошли все 12 племен, включая два южных — Йеуду и Шимон.

Таким образом, Саул был провозглашен царем дважды: сначала это произошло в Мицпе, где его избрали царем вожди северных колен, а через год — в Гильгале, где ему присягнули на верность южные племена. Имея в виду две различные церемонии (только с северными племенами — в Мицпе, и общую — с южными в Гильгале) библейский текст сообщает: «Минул год по воцарении Саула, и два года царствовал он над Израилем» (1 Цар. 13:1).

Однако и после обновления израильского союза в Гильгале Самуил так и не смирился с появлением института царской власти. Он признал верховную власть Саула над собой лишь формально, стал его временным и вынужденным союзником, и в то же время делал все, чтобы дискредитировать его в глазах народа и племенной знати. «Велико зло ваше, которое вы сделали пред очами Господа, испросив себе царя», — укорял он старейшин народа (1 Цар. 12:17).

Со своей стороны, Саул так и не смог сменить Самуила, а вынужден был сосуществовать с ним в качестве полу-царя, полу-судьи, постоянно подгоняя свои действия под интересы влиятельного первосвященника. Сила Самуила заключалась в его власти и влиянии на южные племена, поэтому без его участия союз северных и южных колен был бы невозможен.

Типичным примером двойной игры первосвященника стал конфликт между ним и царем накануне решающего сражения с филистимлянами. Самуил умышленно заставил всю армию Саула ждать своего появления в Гильгале. «Саул, — повествует Библия, — ждал семь дней до времени, назначенного Самуилом, а Самуил не приходил в Гильгал; и стал народ расходиться от него. И сказал Саул: подведите ко мне жертвы всесожжения и жертвы мирные.

И вознес он всесожжение. Но едва кончил он возносить всесожжение, как вот, приходит Самуил; и вышел Саул к нему навстречу, чтобы приветствовать его. Но Самуил сказал: что ты сделал? Саул отвечал: так как видел я, что народ стал расходиться от меня и ты не пришел к назначенному времени, а филистимляне собираются в Михмасе, то я подумал: теперь нападут на меня филистимляне в Гильгале, а я еще не молился Господу; и решился я принести всесожжение. И сказал Самуил Саулу: неразумно поступил ты… но теперь не устоять царствованию твоему» (1 Цар. 13:8–14).

Ничем не оправданное отсутствие первосвященника, а затем его демонстративный уход из стана Саула вместе с частью ополчения сильно ослабили и дискредитировали израильского царя перед сражением с филистимлянами. Более того, Самуил обернул дело так, что виноватым оказался Саул: ведь он самостоятельно провел богослужение и совершил жертвоприношения перед боем, хотя по соглашению, заключенному в Гильгале, это было исключительной прерогативой первосвященника. Самуил покинул лагерь Саула, отказавшись поддержать израильского царя, но формально не порвал союз с ним. Возможно, двойная игра Самуила представляла собой и дипломатический ход в расчете на филистимлян. Он показал последним, что не является союзником их врага, а поэтому в случае поражения Саула южные племена могли бы избежать возмездия с их стороны.

Положение Саула осложнялось несравненно худшим вооружением его армии по сравнению с филистимлянами. Боясь восстаний, те запретили зависимым от них древнееврейским племенам заниматься кузнечным делом. В результате этой политики «кузнеца не оказалось по всей земле израильской, ибо филистимляне опасались, чтоб не сделали иврим меча или копья. И ходили все израильтяне к филистимлянам ковать каждый сошник свой, заступ свой, и топор свой, и мотыгу свою…

Поэтому во время войны не нашлось ни меча, ни копья у всего народа, бывшего с Саулом и Йонатаном, а нашлись они только у Саула и Йонатана, сына его» (1 Цар. 13:19–22). Это во многом объясняет, почему библейские герои и судьи били филистимлян необычным и малоподходящим для военного дела оружием, например, Самсон — ослиной челюстью, а Шамгар, сын Аната — воловьим рожном.

Несмотря на уход племенного ополчения, с царем осталась небольшая, но хорошо обученная профессиональная армия, которую он успел создать в первые же годы своего царствования, а ушедшего Самуила заменили священники из Шило, в частности Ахия, правнук первосвященника Эли. В этом инциденте проявился конфликт не только между Саулом и Самуилом, но и между двумя группами яхвистских священнослужителей — северными левитами из Шило, поддержавшими царя, и южными ааронидами, представленными Самуилом, которые находились в оппозиции к царю. Конфликт имел не только политическую, но и племенную подоплеку.

Первосвященник Эли из Шило и судья-пророк Самуил представляли собой две конкурирующие священнические династии, причем первая ориентировалась на северные, а вторая — на южные племена. И хотя носители традиции изображают дело так, что Самуил был естественным, а главное, законным наследником Эли, у которого он служил в юности, в действительности речь шла о соперничестве двух священнических групп, оспаривавших друг у друга право на главенство.

Вырвать пальму первенства из рук священников Шило Самуилу удалось лишь благодаря военной катастрофе, в результате которой Ковчег Завета попал к филистимлянам, а сам Эли и его сыновья поплатились своими жизнями.

Левиты из религиозного центра в Шило, несмотря на свое южное происхождение, уже давно — со времени завоеваний Йеошуа — связали свою судьбу с северными племенами и выражали в основном их интересы. Что касается ааронидов, то они, временно потеряв поддержку крупнейшего южного племени Йеуда, вынуждены были уступить центр в Шило левитской священнической династии, происходившей, очевидно, от сыновей Моисея.
Неожиданный для всех разгром филистимлян показал преимущества институтов царской власти и профессиональной армии.

Впрочем, первый израильский царь оказался вообще удачливым полководцем. В течение короткого времени он нанес поражения почти всем соседям древнееврейских племен: Моаву, Аммону, Эдому, филистимлянам и амалекитянам. Победы Саула заставили Самуила примириться с ним. Однако новый конфликт был не за горами, на этот раз он возник из-за амалекитян.

В силу своего географического положения южные племена больше всех страдали от набегов этих кочевников, базировавшихся в Негеве и на Синае. Давала себя знать и старая вражда между «домом Иакова» и Амалеком, начавшаяся еще со времен исхода из Египта. Поэтому Самуил требовал от армии Саула не просто их военного разгрома, а тотального уничтожения. Однако Саул проявил милосердие и практичность: он сохранил жизнь побежденному правителю и не стал предавать все и всех бессмысленному уничтожению. К тому же Саул еще не чувствовал себя твердо в роли царя и вынужден был внимательно прислушиваться к настроениям своих воинов.

Не зря он признался Самуилу: «…боялся я народа и послушался голоса его» (1 Цар. 15:24). Это, в свою очередь, вызвало гнев первосвященника, который, выдавая собственные требования за волю Господа, поставил в вину царю его милосердие. И хотя Самуил самолично убивает амалекитянского правителя, он все равно грозит царю окончательным разрывом с ним.

Проблема Саула заключалась в том, что он не мог заменить Самуила другим, послушным ему священником, например Ахией из Шило. За Самуилом стояли южные племена, а священники из Шило имели влияние только на северные колена, которые и без того были подвластны царю. Страсти между двумя лидерами накалились настолько, что Саул даже порвал Самуилу одежду. Правда, перед своим окончательным расставанием они пришли к некоему компромиссу:

Самуил как глава южных племен был готов и дальше признавать верховный авторитет северного царя, а тот в свою очередь обязался сохранить культ Яхве в качестве главного среди северных племен. Примечательно, что в разговоре с Самуилом царь Саул сообщил ему, что «народ пощадил лучшее из мелкого и крупного скота, чтобы жертвовать Господу Богу твоему» (1 Цар. 15:15).

Не «нашему», а именно «твоему». Это слово «твоему» Саул повторил несколько раз, как бы напоминая, что культ Яхве был изначально племенной верой только южных колен, в то время как северные больше поклонялись ханаанским Элю и Баалу.

В начале правления Саула объединение древнееврейских племен носило больше номинальный характер: южные колена (Иаков) и северные (Израиль) оставались скорее независимыми партнерами, чем интегральными частями единого союза. Правда, северные племена явно преобладали и доминировали над южными. Не случайно объединенное царство стало известно как «Израиль», а не «Иаков».

Это было время, когда этнонимы «Иаков» и «Израиль» существовали параллельно друг с другом и обозначали две разные группы племен. Именно поэтому тогда возникла потребность в использовании еще одного этнонима — «иври» (множественное — «иврим»), общего для южных и северных племен. В библейском тексте начинает снова упоминаться это почти забытое имя, ибо оно было единственным, позволявшим обозначить в совокупности две разные группы племен, вступивших на путь объединения друг с другом.

Социально-правовой в прошлом термин превращается в общий этноним для северных и южных племен. Он использовался как самими древнееврейскими племенами, так и окружавшими их народами. Примечательно, что его упоминали именно в моменты совместных сражений с общим врагом. Например, в конце периода судей, накануне той битвы с филистимлянами, когда теми был захвачен Ковчег Завета, библейский текст дважды упоминает термин «иврим» для обозначения совместного ополчения северных и южных племен: «И когда прибыл Ковчег Завета Господня в стан, весь Израиль поднял такой сильный крик, что земля стонала. И услышали филистимляне этот громкий крик, и сказали: что это за громкие крики в стане иврим?.. Крепитесь и будьте мужественны, филистимляне, дабы не были вы в порабощении у иврим, как были они в порабощении у вас» (1 Цар. 4:5–6, 9).

Позднее этноним «иврим» использовал первый израильский царь в обращении ко всему народу: «И Саул протрубил трубою по всей стране, чтобы сказать: пусть слышат иврим! И весь Израиль услышал о том, что разбил Саул военачальника филистимского и что Израиль стал ненавистен филистимлянам» (1 Цар. 13:3–4). Повествуя о страхе, охватившем народ перед приходом филистимлян, носители традиции опять используют термин «иврим»: «Израильтяне, видя, что они в опасности, потому что народ был стеснен, укрывались в пещерах, и в ущельях, и в скалах, и в башнях, и во рвах.

И переправились иврим за Иордан, в землю Гада и в Гилад» (1 Цар. 13:6–7). Нетрудно заметить, что этноним «иврим» в тексте употребляется практически в том же смысле, что и слова «Израиль» и «израильтяне». Это свидетельствует о двух моментах. Во-первых, что израильтяне имеют прямое отношение к «иврим/ибрим», то есть к «хабиру/апиру», как первоначально звучал этот термин, и во-вторых, о быстрой абсорбции этнонима «Иаков» именем «Израиль», когда имя «израильтяне» стало автоматически обозначать обе группы древнееврейских племен.

Саул и Давид — союзники и соперники

Несмотря на серьезные конфликты между Саулом и Самуилом, подлинным конкурентом израильского царя был все же не первосвященник, а другой, еще более удачливый полководец — Давид. Библия содержит две различные версии о том, как Давид попал в ближайшее окружение Саула. Согласно первой, царь, страдавший периодическими депрессиями, нашел в нем искусного арфиста, способного улучшать его настроение.

По второй, куда более правдоподобной версии, Давид привлек к себе внимание Саула своими военными талантами, и прежде всего, победой над филистимским воином-великаном Голиафом. Хотя в принципе нельзя исключить, что искусство игры на арфе могло и сочетаться в нем с талантами выдающегося полководца и политика.

Вероятнее всего, Давид выдвинулся как военачальник отрядов из племени Йеуда, потому что во времена Саула сохранялось разделение армии на ополчения северных и южных племен. Возможно, первое время он находился как бы в двойном подчинении: под фактической властью Самуила и под номинальной Саула. Однако по мере укрепления позиций первого израильского царя, военные отряды южных племен перешли под непосредственное командование самого Саула. Так было положено начало сближению и последующему неизбежному разрыву двух лидеров.

Соперничество между Саулом и Давидом имело под собой более серьезные основания, чем разногласия между Саулом и Самуилом. Если последний был прежде всего священником и пророком и пытался сохранить свою власть над южными племенами, то Давид являлся таким же военачальником, как и Саул, и так же, как и он, претендовал на военно-политическое руководство всем союзом древнееврейских племен. Более того, если за Давидом стояло самое крупное древнееврейское племя — Йеуда, то Саул опирался на самое маленькое колено — Биньямин.

В условиях нараставшей конфронтации с филистимлянами вожди древнееврейских племен нуждались прежде всего в сильном военном лидере, который смог бы защитить их от порабощения филистимлянами. Они были готовы избрать любого, кто проявил бы необходимые для этого качества. Объективно личный конфликт между Саулом и Давидом выражал также противоречия между интересами северных и южных племен. Каждая из сторон — Иаков и Израиль — пыталась навязать другой свою гегемонию в общем союзе. На роль царя-объединителя древнееврейских племен претендовали два кандидата:Саул — от северных племен, и Давид — от южных. В момент смертельной опасности они объединились и действовали совместно, но затем, по мере отступления внешней угрозы, между ними разгорелась борьба за власть.

Ее инициатором был Саул, который попытался воспользоваться укреплением своего положения, чтобы своевременно избавиться от самого опасного конкурента. Не зря Саул напоминает своему сыну Йонатану, что «во все дни, пока сын Ишая жив, не утвердишься ни ты, ни царство твое» (1 Цар. 20:31). Первоначально побеждает Саул, который, используя военное превосходство северных колен, силой объединяет обе группы племен, отодвигая в сторону Давида и стоявшего за ним Самуила.

Не случайно первым, у кого искал помощи Давид, бежав от царя, был Самуил в Раме. Их близкие отношения и тот факт, что Самуил в тайне от царя помазал Давида на царство, объяснялись весьма прозаическими соображениями, а именно общим племенным происхождением.

Хотя Библия сообщает, что отец Самуила, Элькана, происходил из гор Эфраима, его предки не имели отношения к северным племенам. Те же библейские тексты вскользь упоминают, что роды Самуила и Давида происходят из одного места — из Эфрата (Вифлеем), и что их предки были эфратиянами. Так как Давид и его род, без сомнения, относятся к племени Йеуда, то к нему же должны принадлежать и предки Самуила. Более того, учитывая, что жители одних и тех же небольших поселений в то время чаще всего были связаны друг с другом родством, можно предположить, что предки Давида и Самуила были не только из одного племени, но, возможно, и из одного клана (1 Цар. 1:1; 17:12). В пользу южного проихождения Самуила говорит и тот факт, что его сыновья правили не где-либо, а в Беэр-Шеве, в центральном Негеве.

В результате усиления власти Саула судья и священник южных племен Самуил и его полководец Давид оказались не у дел. Принужденный скрываться, Давид со своим отрядом прячется на территории родного племени Йеуда. Однако племенная аристократия Йеуды не торопилась поддержать собственного кандидата на престол. Влиятельный и богатый клан кеназитов (потомков Калева, сына Йефуне) демонстративно занял сторону царя, а союзник Йеуды — ханаанейский город Кеила, который Давид спас от разгрома филистимлянами, — готов был его выдать армии Саула. Жители труднодоступных областей Зиф и Маон, где скрывался Давид со своими людьми, тоже выразили готовность помочь Саулу выследить и поймать беглецов.

Одним словом, родовая знать колена Йеуды предпочла в тот момент поддержать сильного северного царя, способного защитить их от филистимлян, нежели вступать с ним в конфликт ради главенства в общем союзе. Таким образом, военное преимущество Саула и отказ в поддержке со стороны племенной верхушки южных колен заставляют Давида уйти со своим отрядом на службу к филистимлянам. Первая фаза борьбы за власть окончилась безусловной победой Саула.

В библейских текстах имеются две различные версии эпизода, где Давид мог убить Саула, воспользовавшись нерадивой охраной царя, но, проявив благородство, отказался это сделать сам и не позволил того же своим воинам. Вероятно, подобный эпизод, действительно, имел место в жизни, и Давид проявил себя как дальновидный политик: он ведь хотел быть наследником Саула, а не его убийцей.

Запятнав себя убийством царя, он неизбежно вызвал бы неприязнь или ненависть северных колен и затруднил бы себе достижение главной цели — стать общим царем всех древнееврейских племен после Саула.

Давид и его отряды были далеко не единственными древними евреями, кто находился на военной службе у филистимлян. Библия упоминает и других «иврим», которые находились в стане филистимлян накануне сражения с армией Саула. Правда, как следует из библейского текста, они оказались ненадежными в войне со своими соплеменниками и во время сражения перешли на сторону Саула.

Находясь на службе у Ахиша (Анхуса), правителя главного филистимского города Гат, Давид и его люди жили в качестве военных поселенцев в пограничном городке Циклаг, охраняя филистимские земли от вторжений кочевых племен со стороны Негева и северного Синая. Вероятно, военные поселенцы пользовались достаточной свободой в выборе объектов для своих походов, иначе Давиду не удалось бы избежать столкновений с собственным племенем.

Охота Саула за Давидом на территории южных племен, а затем походы самого Давида в Негев уже в качестве зависимого от филистимлян правителя дают нам интересную информацию о взаимоотношениях колена Йеуды со своими соседями. Прежде всего, обращает на себя внимание полное отсутствие всяких упоминаний о южном племени Шимон.

После прихода в Ханаан оно осело в центральной части северного Негева, в районе Беэр-Шевы. Однако во времена Самуила, Саула и Давида эта область считалась уже территорией колена Йеуда. Очевидно, к концу XI в. до н. э. племя Шимон полностью слилось с окружавшими их родичами из Йеуды. Учитывая, что другое южное племя, Реувен, связало свою судьбу с северными коленами, а племя Леви разделилось еще накануне прихода в Ханаан, можно с достаточной уверенностью утверждать, что в период объединенного царства южные племена («дом Иакова») были представлены фактически только одним племенем Йеуда.

Правда, по своей численности оно могло с полным основанием считаться мегаплеменем. В нем растворились не только колено Шимон и часть племени Леви, но и многие западносемитские кочевые кланы, присоединившиеся к нему в период сорокалетнего скитания по пустыне. Самыми значительными из них были кеназиты — эдомитянское племя, из которого происходил Калев, сын Йефуне, возглавивший завоевание южного Ханаана. Вероятно, к концу XI в. до н. э. кеназиты полностью интегрировались в состав Йеуды, хотя еще и помнили о своем эдомитском происхождении. Богач Навал, упоминаемый в библейском тексте, был потомком Калева и считал свой род выше рода Давида.

В сходном положении находилась и часть кениев (мидьянитян), породнившихся с Моисеем и присоединившихся к южным племенам после их исхода из Египта. Они осели в районе Арада и постепенно слились с коленом Йеуда. Правда, другая часть кениев продолжала и дальше кочевать как на юге, так и на севере Ханаана.

В целом древнееврейские племена рассматривали их как своих союзников и выделяли из других кочевых народов. В первой половине XII в. до н. э., в период войн северных колен с династией Явинов, правивших мощным Хацорским царством, кении, кочевавшие тогда по Галилее, заняли сторону израильских племен. Как повествует Песнь Деборы, жена вождя кениев, Яэль, заманила в свой шатер военачальника Явина, Сисру, и убила его там. Еще одно упоминание о кениях относится уже ко второй половине XI в. до н. э., когда царь Саул вел войну с амалекитянами.

В их среде тогда тоже находились кланы кениев, и Саул, не желая невольно причинить вред кениям, попросил их уйти с территории амалекитян, которых собирался разгромить. Трудно сказать, все ли кении присоединились к древнееврейским племенам, но часть их, безусловно, вошла в состав колена Йеуды.

Следующая группа западносемитских кочевников, влившихся в Йеуду, именуется в Библии «маонянами». Книга Судей называет их в числе тех народов, которые нападали на древних евреев и некоторое время даже властвовали над ними. Вероятнее всего, это были какие-то племена мидьянского или эдомитянского происхождения, обосновавшиеся южнее Мертвого моря. Их влияние вряд ли могло выходить за пределы территории южных колен.

Они населяли труднодоступные и полупустынные области Зиф и Маон, где одно время скрывался Давид со своим отрядом. Примечательно, что маоняне, как и кеназиты, не поддержали Давида. Более того, они были первыми, кто выразил готовность помочь Саулу поймать его врага. Точно так же — враждебно Давиду — повел себя и другой союзник Йеуды — ханаанский город Кеила. Очевидно, эти этнические группы, которые присоединились к племени Йеуда после его исхода из Египта, в конфликте между Саулом и Давидом отнеслись к последнему менее лояльно, чем собственно иудейские кланы.

Трудно судить о позиции еще одной присоединившейся к Йеуде группы — йерахмиэлитов. В отличие от кеназитов и кениев их этническое происхождение неясно, но, учитывая, что они тоже относились к народам пустыни, можно предположить, что и они были западносемитского происхождения. Во всяком случае, Давид, находясь на службе у филистимлян, старался не причинять ущерба не только собственному племени Йеуда, но и йерахмиэлитам, и кениям тоже.

Возможно, что одной из причин присоединения таких кочевых кланов, как кеназиты, кении и йерахмиэлиты, к племени Йеуда было наличие общего культа Яхве. Очевидно, это были те самые «шасу Яхве», о которых упоминают древнеегипетские документы. Кроме того, все они принадлежали ко второй волне кочевых амореев, которых привел в южный Ханаан библейский патриарх Авраам.

Растворение большинства южных колен и присоединившихся кланов в племени Йеуда привело не только к резкому увеличению его численности, но и к закреплению его имени как за южными племенами, так и за территорией южной Палестины. С этого времени носители традиции предпочитают использовать имя Йеуда, или Иудея, не только для обозначения южных племен, но и в качестве названия южной Палестины, ее политической и географической характеристики.

Обращает на себя внимание и другой факт: южные племена, точнее, колено Йеуда поддерживало куда лучшие отношения с Моавом и Аммоном, чем северные. Еще в период судей биньяминянин Эхуд вместе с «домом Иосифа» воевал против моавитского правителя Эглона и его аммонитянских союзников. С аммонитянами был вынужден сражаться и судья Ифтах из Гилада. Аммонитянский правитель Нахаш (Наас) был злейшим врагом царя Саула и северных заиорданских племен, но, как свидетельствует Библия, «оказал милость» Давиду и помог ему (2 Цар. 10:2).

В момент смертельной опасности Давид скрывал своих родителей не где бы то ни было, а именно в Моаве, при содействии местного правителя. Уже одно это свидетельствует об очень тесных отношениях между южными племенами и Моавом. Сказание о моавитянке Руфь (Рут), прабабке самого Давида, подтверждает не только близость между двумя родственными народами, но и факт смешения между ними. Впрочем, разница в отношениях объясняется не столько большей этнической близостью южных племен к Моаву и Аммону, сколько политическим расчетом обеих сторон, согласно которому «враг моего врага — мой друг».

Северные колена были многочисленнее и сильнее южных, поэтому объективно они представляли куда большую угрозу для соседних Моава и Аммона, чем южные племена. К тому же отношения аммонитян и моавитян с северными коленами, жившими в Заиорданье, были отягощены территориальными спорами, коих не существовало между ними и Йеудой.

Интересно и другое: взаимоотношения Эдома с Йеудой — двух самых близкородственных народов — были хуже, чем отношения каждого из них с северными племенами. Взять хотя бы такую мелкую деталь: свои же биньяминяне отказались выдать Саулу тех, кто помог Давиду бежать, но это сделал эдомитянин Доэг. О том же говорят и отношения с амалекитянами.

Если южные племена, близкие к ним, считали этих своих родственников злейшими врагами, то северные колена, более далекие от амалекитян в этническом плане, имели с ними куда более сносные отношения. По крайней мере, как свидетельствует Библия, в армии Саула амалекитяне служили в качестве наемников, в то время как Самуил требовал их поголовно уничтожить как заклятых врагов «дома Иакова».

Примечательно, что стоило Давиду укрепиться и стать царем всех древнееврейских племен, как отношение аммонитян к нему радикально изменилось и сын того самого Нахаша, который помогал ему, стал уже его врагом. То же самое произошло и в отношениях с Моавом. Несомненно, территориальные споры и политические расчеты оказывали куда большее влияние на взаимоотношения соседних народов, чем факт этнической и племенной близости между ними.

Служба у филистимского царя Ахиша в качестве военных колонистов требовала от Давида и его людей участия во всех походах филистимлян. Это рано или поздно должно было привести к столкновению с армией Саула и с ополчением собственного же племени Йеуда. Но, похоже, у филистимлян был уже печальный опыт использования наемников из древнееврейских племен: они считались ненадежными, в случае если им приходилось воевать против своих же соплеменников. Библия упоминает эпизод, когда наемники-иврим перешли в первом же серьезном сражении на сторону царя Саула.

Поэтому, когда Ахиш взял отряд Давида в поход против Саула, это вызвало бурное возражение филистимских военачальников: «И говорили князья филистимские: что это за иврим? И отвечал Ахиш князьям филистимским: ведь это Давид, раб Саула, царя израильского. Он при мне уже более года, и я не нашел в нем ничего худого со времени его прихода до сего дня. И рассердились на него князья филистимские, и сказали ему: отошли назад этого человека, и пусть возвратится он в свое место, где ты поселил его, и пусть не идет с нами на войну, чтоб он не стал врагом нашим, ибо чем приобрести ему милость господина своего, как не головами этих мужей?» (1 Цар. 29:3–4).

Из этой цитаты совершенно ясно, что этноним «иврим» ассоциировался не только с северными, но и с южными древнееврейскими племенами. Он был единственным терг мином, распространявшимся и на «Израиль», и на «Иаков» одновременно, и был в ходу как среди самих древнееврейских племен, так и среди окружавших их народов. Очевидно и другое: «иврим», как и «хабиру» несколькими столетиями раньше, вовсю использовались в качестве военных наемников самыми различными силами. Эволюция произошла только лингвистическая, но не этническая: изменилось только имя, но его носители остались те же.

Однако отсутствие наемников-иврим рядом с филистимлянами не спасло армию Саула. Она потерпела серьезное поражение в битве при горе Гильбоа, а сам царь и три его сына, включая Йонатана, погибли. Эта военная катастрофа полностью изменила расстановку сил среди древнееврейских племен.

Отныне гегемонии «дома Иосифа» был надолго положен конец. Небольшая, но закаленная в боях армия Давида оказалась главной военной силой на территории южных племен, чем он и не замедлил воспользоваться. Давид всту пает в Хеврон и провозглашает себя царем южных колен, точнее, колена Йеуды, в котором уже растворились все члены «дома Иакова» (за исключением племени Реувен и частично Леви).

Библейский текст ничего не говорит о роли филистимлян в воцарении Давида над Йеудой, однако это не могло произойти без их согласия и одобрения. Более того, фактор их поддержки был тогда главным для племенной верхушки в выборе своего царя. Как признавался позднее сам Давид, в его племени были роды куда более знатные и могущественные, как, например, Церуа, но его статус доверенного союзника филистимлян сыграл решающую роль для племенной аристократии Йеуды. Вместе с тем покровительство филистимлян имело и свои границы.

Воцарение их ставленника над Йеудой было, безусловно, в их интересах: это раскалывало древнееврейские племена на прежние составные части — северные и южные колена, и, разумеется, ослабляло и тех, и других. Однако последующая борьба Давида за объединение древних евреев могла встретить только противодействие филистимлян и в случае успеха должна была неизбежно привести к войне с ними, что и случилось в дальнейшем.

Впрочем, тот факт, что Давид был так быстро и легко принят в качестве царя старейшинами своего племени, являлся не только следствием его военной силы и покровительства филистимлян, но и результатом его собственных усилий по поддержанию связей с племенной аристократией. Даже находясь на службе у филистимлян, он не упускал возможности посылать старейшинам Йеуды часть от своей богатой добычи, взятой во время походов на амалекитян и другие народы пустыни.

Воцарение Давида и переход власти к южным коленам

С момента провозглашения Давида царем южных племен между ним и родственниками Саула из колена Биньямин начинается борьба за власть над северными коленами. В конце концов после нескольких лет переговоров с племенными вождями и старейшинами двоюродному брату Саула и его военачальнику Авнеру (Авениру) удается взять вверх и убедить северные племена в необходимости признания Ишбошета (Иевосфея), сына Саула, в качестве нового царя Израиля.

Для племенной верхушки «дома Иосифа» власть родственных им биньяминян была меньшим злом, чем господство южного колена. Однако борьба двух претендентов на этом не закончилась, она как обычно перешла в военную плоскость. Обе армии — северных: и южных племен (Израиля и Иудеи) — скрестили свои мечи в районе города Гивона, на земле хивеев. Судя по некоторым замечаниям, содержащимся в библейских текстах, военные силы обеих сторон были не очень внушительны.

Основу армии Ишбошета составляли члены его же собственного племени Биньямин, а войска Йеуды (Иудеи) состояли из отрядов, которые служили под началом Давида у филистимлян. Остальные племена занимали выжидательную позицию, чтобы, как принято было тогда, вовремя перейти на сторону сильнейшего. Описание битвы в библейском тексте очень интересно с этимологической точки зрения. Здесь, как нигде в другом месте, этнонимы «Израиль» и «израильтяне» распространяются только на армию северных племен, которой противостоят отряды Давида. Однако сражение под Гивоном не выявило победителя, и межплеменные переговоры возобновились опять.

Бедственное положение древнееврейских племен, оказавшихся под гнетом филистимлян, как никогда требовало единства и сильного царя. В одиночку справиться с «народами моря» было невозможно. Не случайно под их ударами пала могущественная Хеттская держава, им не сумел противостоять ни один город, ни одно государство в Сирии и Финикии. Их натиск сдержал только последний великий фараон Рамсес III, и то ценой перенапряжения всех сил Египта.

Но Ишбошет не оправдал надежд северных племен: он оказался слабым царем, жалкой тенью своего героического отца. Фактическим правителем был даже не он, а военачальник Авнер, в чьих руках была реальная военная сила. И хотя Ишбошет стал царем отнюдь не в юном, а в зрелом (сорокалетнем) возрасте, его положение было незавидным. Он во всем зависел от Авнера, и первая же попытка одернуть своего могущественного родственника, когда тот самовольно взял себе бывшую наложницу Саула, привела к тому, что тот вступил в тайные контакты с Давидом.

Однако конфликт из-за женщины Саула был всего лишь предлогом для измены. Подлинная причина заключалась, с одной стороны, в непопулярности Ишбошета, в его неспособности объединить и возглавить древнееврейские племена, с другой — в растущей силе и притягательности Давида, талантливого полководца и политика. Никто кроме Давида, воевавшего с филистимлянами и бывшего у них на службе, не знал так хорошо слабости и достоинства организации их армии. Ничего удивительного, что уже через два года бесцветного царствования Ишбошета выбор вождей северных племен остановился на южном царе — Давиде. Впрочем, сам Давид очень осторожно обставлял свое воцарение над северными коленами: он хотел не узурпировать власть над ними, а унаследовать ее. Главным условием для сделки с Авнером было возвращение Давиду его прежней жены Михали — дочери Саула.

Она давала ему легитимизацию как преемнику и наследнику династии Саула. Давид приказывает казнить убийц Ишбошета, как в свое время жестоко покарал воина, посмевшего помочь Саулу покончить с собой на поле боя. Он старается договориться с родственниками Саула и осыпает милостями сына своего друга Йонатана. Таким образом, Давид завоевал северные племена не военной силой, а искусной дипломатией: он дал им надежду на освобождение от ига филистимлян, он не вырвал, а буквально выкупил право на наследование царской власти у родственников Саула. Если Авнер был вынужден возить Ишбошета в Маханаим (политический центр северных племен) для утверждения его в качестве царя, то в случае с Давидом все было наоборот: сами старейшины израильских колен прибыли к Давиду в Хеврон, чтобы просить его стать их царем.

Следующим шагом Давида (1000–968 гг. до н. э.) стало территориальное объединение северных и южных племен. Земли йевусеев с их главным городом Иерусалимом (Йевусом) вклинивались между Израилем и Иудеей, фактически разделяя две группы древнееврейских племен. Сами йевусеи представляли западносемитский аморейский народ, который был давним соседом и союзником южных колен, точно таким же, как, например, хивеи Шхема были для северных племен. Возвращение «дома Иакова» из Египта привело к возобновлению союзнических отношений с йевусеями.

До завоевания Давидом Иерусалима Библия неоднократно упоминает этот город как принадлежавший или имеющий отношение к колену Йеуда. Например, в эпизоде, связанном с победой Давида над Голиафом, говорится: «Взял Давид голову филистимлянина и принес ее в Иерусалим» (1 Цар. 17:54). Большинство историков считает это явным анахронизмом.

Однако речь идет не об иудейском, а об йевусейском Иерусалиме, который был союзником южных племен и тоже участвовал в отражении филистимского наступления.
Совершенно иначе сложились отношения йевусеев с «домом Иосифа». Согласно книге Судей, колено Биньямин давно покушалось на земли йевусеев и пыталось захватить Иерусалим в период завоеваний Йеошуа. Не исключено, что еще раньше царь Абди-Хеба, правивший этим городом во второй половине XIV в. до н. э., жалуясь египетскому фараону на агрессивные намерения хабиру, имел тогда в виду именно племя Биньямин. Позднее возвратившиеся из Египта южные племена вместе со своими традиционными союзниками, йевусеями, воевали как против ханаанеев и филистимлян, так и против колена Биньямин.

Однако Давиду уже было мало союзных отношений с йевусеями, и он захотел превратить этот анклав в центре древнееврейских племен в свою собственную вотчину, никак не связанную с племенными территориями северных или южных колен.

Сам факт очень быстрого и безболезненного штурма «неприступного» города, который якобы не могли завоевать в течение столетий, свидетельствует о том, что раньше, до прихода к власти Давида, южные племена не хотели сами и не давали другим захватывать своих союзников йевусеев. Не исключено, что внутри йевусейского Иерусалима находилась влиятельная партия сторонников «дома Иакова», которая облегчила переход города в руки Давида.

Примечательно, что никакой мести победителей, резни осажденных или разгрома города не было и в помине. Йевусеи остались на своих местах и быстро стали интегральной частью племени Йеуда и его страны — Иудеи, что разительно отличается от жестоких наказаний, которым Давид подверг родственные Моав и Аммон. Йевусейское жречество слилось в дальнейшем с ааронидами и левитами. Некоторые историки полагают, что сам Цадок, первосвященник при дворе Давида, а затем и Соломона, происходил не из ааронидов, а из йевусейских жрецов, однако доказать или опровергнуть это утверждение не представляется возможным.

Новое объединение северных и южных племен и провозглашение Давида их царем, как и следовало ожидать, привело к войне с филистимлянами. Отныне Давид из опекаемого ими правителя превратился для них в главного врага. К сожалению, Библия очень скупо повествует о двух военных кампаниях, которые привели к освобождению объединенного царства от филистимлян. Вероятно, Давид колебался, какой тактики ему придерживаться — оборонительной или наступательной.

Сначала он заперся в только что завоеванной крепости Иерусалима, но позднее опыт полководца подсказал ему преимущества активных действий, и он поспешил навстречу врагу. Исход обеих войн с филистимлянами решился под Иерусалимом, в долине, которая носила имя исконных жителей Палестины — Рефаим. Здесь, как никогда ранее, царю пригодилась служба у филистимлян и отличное знание особенностей их военной стратегии и тактики.

Первое сражение закончилось настолько полным и сокрушительным разгромом филистимлян, что тем не удалось спасти даже собственных богов. Если во времена первосвященника Эли Ковчег Завета попал в руки филистимлян, то в этот раз филистимские боги стали трофеями армии Давида. Вторая военная кампания филистимлян закончилась для них еще более плачевно, чем первая. Израильская армия совершила глубокий рейд в тыл врага и, разгромив филистимлян, преследовала остатки их сил вплоть до города Гезера. Эти две победы не только освободили древнееврейские племена от унизительной зависимости от филистимлян, но и вообще положили конец экспансии этого народа в Ханаане.

Борьба за Ковчег Завета между северными левитами и южными ааронидами

Победа над самым опасным врагом упрочила положение Давида и позволила ему сделать Иерусалим не только политическим центром объединенного царства, но также и религиозным. Правда, для этого надо было перевезти туда главную святыню яхвизма — Ковчег Завета. Владение ею имело не только чисто религиозное значение, но и политическое, и материальное тоже. Ковчег и его хранители были обязательными участниками всех политических договоров и судьбоносных военных сражений.

Присутствие этой святыни не только укрепляло авторитет власти, но давало и немалый доход всем, кто ее опекал. К священнической династии, которая распоряжалась Ковчегом, стекались как богатые пожертвования и военные трофеи племенных вождей, так и скромные приношения от всех северных и южных племен. Перемещения святыни были своего рода индикатором перемещения центра политического и религиозного влияния среди древнееврейских племен.

После смерти Моисея и раскола левитов Ковчег Завета достался той священнической династии, которая связала свою судьбу с северными племенами. Южные колена (Йеуда, Шимон и часть левитов), скитавшиеся еще несколько десятилетий по пустыне, оставались очень долго без этой святыни. Известно, что с момента завоеваний Йеошуа в Ханаане, Ковчег все время находился на территории северных племен: сначала в Гильгале, затем в Шхеме, некоторое время в Бейт-Эле, пока наконец не нашел свое постоянное место в религиозном центре Шило (Силом).

В конце периода судей, перед смертью первосвященника Эли из Шило, Ковчег Завета попадает в качестве военного трофея к филистимлянам. Согласно библейской версии, филистимляне решили вернуть его обратно, опасаясь, что именно он навлек на них эпидемии и нашествия мышей. Но самое интересное, что они передают его не левитам из северных племен — прежним хозяевам, а ааронидам из южных колен — их соперникам. Напрашивается предположение, что это было сделано умышленно, чтобы поссорить две группы священнослужителей и обострить отношения между Израилем и Иудеей.

Из того, что сообщает библейский текст, видно, что политическая интрига филистимлян вполне удалась. Ковчег Завета был доставлен не просто в Иудею, а в Бейт-Шемеш (Вефсамис), городок, расположенный недалеко от территорий северных племен. Все, что произошло дальше, можно интерпретировать как столкновение между левитами южных и северных племен за право владения самой большой святыней яхвизма.

Разумеется, носители традиции трактуют гибель людей иначе: «И поразил Он [Господь] жителей Бейт-Шемеша, за то что они заглядывали в ковчег Господа, и убил семьдесят человек из пятидесяти тысяч человек народа» (1 Цар. 6:19). Очевидно, своими силами жители Бейт-Шемеша не могли удержать Ковчег, да и не имели соответствующего религиозного центра для его хранения, поэтому обратились за помощью к другому иудейскому городу: «И отправили они послов к жителям Кирьят-Йеарима сказать: возвратили филистимляне ковчег Господа; придите, возьмите его к себе» (1 Цар. 6:21).

Примечательно, что буквально в полусотне километров севернее от них находился религиозный центр в Шило — тот самый, где должен был храниться Ковчег Завета, — но ни у кого не возникло и мысли, что святыню надо вернуть на прежнее место. Даже если принять предположение части историков, что Шило был к этому времени разрушен, то почему ковчег не вернули его прежним хозяевам, обосновавшимся в других местах, например, в городе Нов, который территориально был еще ближе к Бейт-Шемешу, чем Шило? Да и долго ли лежал в развалинах религиозный центр в Шило? Если позднее, в конце X в. до н. э., израильский царь Йаровам посылал свою жену в Шило к пророку Ахия, то, вероятнее всего, этот религиозный центр северных левитов продолжал существовать (3 Цар. 14:2).

«И пришли жители Кирьят-Йеарима, и взяли ковчег Господа, и принесли его в дом Авинадава, что на холме; а Элазара, сына его, посвятили хранить ковчег Господа» (1 Цар. 7:1). Так величайшая святыня со времен Моисея перешла от левитов северных племен к ааронидам южных колен.

Это обстоятельство, как и рассчитывали филистимляне, отравляло отношения между Израилем и Иудеей. Не случайно в библейском тексте появляется такая фраза: «С того дня, как остался ковчег в Кирьят-Йеариме, прошло много времени, лет двадцать. И затосковал весь дом Израиля по Господу» (1 Цар. 7:2). Позднее те, кто редактировал Библию, постарались придать этой фразе тот смысл, что весь народ тосковал по истинному Богу. Однако в первоначальном варианте Ветхого Завета она относилась только к северным племенам, к их левитам, которые лишились своей святыни.

В конце правления царя Саула, когда он сумел распространить свою власть на южные племена, Ковчег был возвращен северным коленам. Но Саул вернул его не в Шило, на территорию колена Эфраим, а к себе в Гиву, в область собственного племени Биньямин. Наверное, тогда же был достигнут хитроумный компромисс, достойный лишь будущего царя Соломона: религиозная святыня возвращалась северным племенам, но оставалась в руках ааронидов из южных колен. Только так можно понять тот факт, что в момент, когда царь Давид решил привезти Ковчег Завета в Иерусалим, святыня, хотя и находилась в доме того же Авинадава, но была уже не в Кирьят-Йеариме, в Иудее, а в Гиве, на территории колена Биньямин: «И поставили ковчег Божий на новую повозку, и вывезли его из дома Авинадава, что в Гиве» (2 Цар. 6:3).

Еще более интересно другое. Чтобы перевезти Ковчег Завета в Иерусалим, Давиду пришлось собрать большую армию: «И собрал снова Давид всех отборных из Израиля, тридцать тысяч человек. И встал, и пошел Давид и весь народ, бывший с ним, из Баалей Йеуды, чтобы перенести ковчег Божий, который назван именем Господа Цеваота (Саваофа. ), обитающего между херувимами» (2 Цар. 6:1–2). Зачем понадобилась целая армия, чтобы перенести религиозную святыню?

Разве не достаточно было бы только священников-левитов и царской охраны? Причина мобилизации всех сил становится более понятной только благодаря событию, происшедшему во время передвижения Ковчега. Перевозом Ковчега руководили преданные Давиду сыновья Авинадава — Узза и Ахйо. «И когда дошли до гумна Нахона, Узза протянул руку свою к ковчегу Бога и поддержал его, ибо волы наклонили его. И воспылал гнев Господа на Уззу, и поразил его Бог там же за его оплошность, и умер он там у ковчега Бога» (2 Цар. 6:6–7).

Вероятно, намерение царя увезти из Гивы, с территории северных колен, самую большую религиозную святыню вызвало не только противодействие левитов северных колен, но и волнения среди местного населения. Несмотря на то что яхвизм был всего лишь одним из популярных культов, северные колена не желали расставаться со святыней, которую они считали своей. В намерении южного царя увезти ее к себе они видели ущемление своих интересов и попытку южных колен господствовать над ними.

Именно поэтому Давиду понадобились большие воинские силы, чтобы обеспечить беспрепятственную перевозку Ковчега в Иерусалим. Но избежать столкновений все равно не удалось. Видимо, среди погибших был не только Узза, руководитель этой операции, но и множество рядовых исполнителей, иначе Давид не отложил бы доставку Ковчега в Иерусалим. «И устрашился Давид в тот день Господа, и сказал: как войти ко мне ковчегу Господню? И не захотел Давид везти ковчег Господень к себе, в город Давида, а повернул его к дому Овед Эдома, гаттиянина» (2 Цар. 6:9–10).

Чтобы успокоить северные племена, Давид как многоопытный политик решил отложить исполнение непопулярного решения. Только через три месяца, когда страсти улеглись, царь сумел перевезти Ковчег Завета в Иерусалим. На этот раз Давид постарался максимально задобрить недовольных, устроив празднества и бесплатную раздачу угощений: «И когда несшие ковчег Господень проходили шесть шагов, он приносил в жертву тельца и овна… И роздал он всему народу, всему множеству израильтян, как мужчинам, так и женщинам, каждому по одному хлебу, и по куску жареного мяса, и по одной лепешке с изюмом. И пошел весь народ, каждый в дом свой» (2 Цар. 6:13, 19).

Трудности, связанные с перевозкой Ковчега Завета в Иерусалим, стали своевременным предупреждением царю, какими опасностями могут быть чреваты конфликты с влиятельными священническими группами. Нежелание Давида портить отношения с северными левитами, как и вообще с северными племенами, было, видимо, главной причиной его отказа от строительства храма для Ковчега Завета.

Помимо соперничества между северными левитами и южными ааронидами существовала еще одна проблема: конкуренция между ааронидами и лояльным Давиду йевусейским жречеством. И те и другие стремились стать главной опорой царя в Иерусалиме. Постройка храма неизбежно заставила бы Давида сделать выбор, какой священнической группе отдать предпочтение, и тем самым принизить значение других, а может быть, и вступить с ними в конфликт. Давид никогда не забывал, что он царь не унитарного государства, а, скорее, конфедеративного, состоящего из двух разных частей, объединенных исключительно внешней угрозой. Исходя из этого, он назначил не одного, а сразу двух первосвященников: Эвйатара (Авиафара) — главу северной священнической династии, потомка первосвященника Эли, и Цадока (Садока), представлявшего южных ааронидов (а может быть, и йевусейское жречество тоже).

Этими соображениями позднее пренебрег Соломон, за что его сыну, Рехаваму, пришлось заплатить расколом объединенного царства. Правда, положение Давида было несравненно лучше, чем Саула. Он не должен был делить власть с первосвященником, за которым стояли влиятельные племена. Более того, Давид не только мог сам выбрать себе первосвященника, но и, не заботясь о его мнении, самостоятельно совершать священнослужения и всесожжения, чего был полностью лишен Саул.

Одним словом, Давид был первым полноправным царем, чьи власть и полномочия никем не ограничивались и не оспаривались. Однако и Давид и Саул не унаследовали власть — оба они были избраны племенными вождями и старейшинами, поэтому и в своей политике они вынуждены были постоянно оглядываться на тех, кто их утвердил на троне.

Расширение державы Давида и недовольство древнееврейских племен: мятежи Авшалома и Шевы

Царство Давида представляло собой не просто объединение северных и южных древнееврейских племен, оно являлось общеханаанской державой, которая впервые в истории этой страны включила в себя все ее исторические области: Израиль, Иудею, Моав, Аммон, Эдом, ханаанские и аморейские города-государства и в некоторой степени Филистию. Создание подобного государства имело, безусловно, положительное значение для Ханаана. Впервые был положен конец бесконечным внутриханаанским войнам, и страна перестала быть объектом грабежа и экспансии своих агрессивных соседей.

В роли объединителей выступили древнееврейские племена — бывшие хабиру, возвратившиеся в разное время в Ханаан из Египта. Хотя в численном отношении хабиру, бесспорно, составляли меньше половины населения Ханаана, но, будучи разбросанными по разным частям этой страны, они более других стремились к объединению и к господству над всей ее территорией.

За небольшим исключением царство Давида представляло собой государство, населенное близкородственными западносемитскими народами, говорившими на разных диалектах одного и того же языка и имевшими общие этнические и культурные корни. Объединение страны ускорило процесс создания единого народа Ханаана на базе древнееврейского этноса.

Очевидно, ханаанейские и аморейские области западной Палестины подчинились Давиду большей частью добровольно. Сложнее дело обстояло с заиорданскими родственниками — Моавом, Аммоном и Эдомом: их пришлось подчинять силой. Дольше всего затянулась война с аммонитянами, которые в период правления царя Нахаша были союзниками Давида. После смерти Нахаша власть в Аммоне захватил один из его сыновей — Ханун, противник объединенного царства. Но Давид считал себя вправе вмешаться в спор о престолонаследии: его военачальники, Йоав и Авишай, были внуками Нахаша, так как их мать, Церуа, приходилась родной дочерью аммонитянскому царю.

Имелись и другие иудейские роды, напрямую связанные с Нахашем, например, полководец Амаса был сыном еще одной дочери аммонитянского правителя.

В конечном счете Давиду удалось посадить на престол Аммона своего ставленника — Шови, другого сына Нахаша. Однако война с аммонитянами столкнула его с более серьезным противником — арамейцами. Подобно аморейским племенам, пришедшим на тысячу лет раньше, новая волна западных семитов — арамейцы — заполонили Сирию и Месопотамию и создали там свои государства. Арамейские царства в Сирии видели в крепнущей державе Давида непосредственную угрозу своим интресам, поэтому поддержка Аммона была для них лишь удобным предлогом для войны с Израильско-Иудейским царством.

Однако неожиданно для всех объединенный Давидом Ханаан оказался грозной военной силой. Арамейские царства Цова, Рехов, Мааха, Тов и Дамаск потерпели ряд поражений и признали власть Давида над собой. Таким образом, Израильско-Иудейское царство превратилось в региональную империю, и его северо-восточной границей стала река Евфрат.

Существенные изменения претерпели и отношения с филистимлянами. После того как Давиду удалось отстоять свою независимость от них, он сам перешел в наступление и захватил главный филистимский город Гат. Бывшие покровители Давида стали его данниками. Однако здесь, в Филистии, царь проявил мягкость и гибкий подход: он не стал мстить своим бывшим врагам и союзникам, а быстро договорился об умеренной дани. Свою роль сыграли и его бывшие связи с командирами филистимских отрядов, которые, судя по сообщению библейских текстов, не очень-то и сопротивлялись власти Давида.

Как бы то ни было, но с этого времени филистимляне больше не представляли серьезной военной угрозы ни для объединенного царства, ни для Израиля и Иудеи в отдельности после его раскола. Вероятнее всего, это было связано отнюдь не с походами Давида, а с внутренними процессами в самих филистимских городах: их прежний союз окончательно распался, а в одиночку они были слишком слабы, чтобы угрожать соседям. К тому же постепенная культурная и физическая ханаанизация филистимлян сделала их больше похожими на соседние западносемитские народы, нежели на своих ахейских и эгейских предков. К этому времени Филистия превратилась для Давида в резервуар, откуда он черпал для своей гвардии воинов-наемников. Впрочем, в численном отношении основу армии Давида, как и его предшественника Саула, составляли по-прежнему военные ополчения северных и южных племен, которые не смешивались даже в период войны. Каждое племя и клан выставляли свои отряды вооруженных воинов, сохранявших собственную организацию и порядок как в походах, так и в бою.

Однако куда большую роль стала играть постоянная наемная армия, которая, в отличие от ополчений Израиля и Иудеи, подчинялась только царю и не имела никакого отношения к племенной организации. По сравнению с временами Саула, постоянная армия при Давиде была существенно увеличена. Если у Саула она состояла в основном из его же соплеменников-биньяминян, то Давид набирал себе людей из всех древнееврейских племен, причем оказывал предпочтение наемникам ахейского, эгейского и хеттского происхождения.

Наиболее боеспособную и опытную часть постоянной армии составляла его собственная гвардия — несколько сот человек так называемых «храбрецов» и «героев», которые сопровождали его всегда и всюду: воевали совместно с армией Саула, скрывались от нее, служили с Давидом у филистимлян и участвовали во всех его военных кампаниях. Со временем личная гвардия Давида в большинстве своем стала состоять из воинов-наемников эгейского и малоазийского происхождения. Царь отдавал должное их военному опыту и организации, а главное, считал их более надежными и преданными ему, чем собственных соплеменников. Жизнь полностью подтвердила обоснованность его предпочтений.

Военные успехи Давида объяснялись не только объединением сил древнееврейских племен и организаторскими способностями самого царя, но и благоприятной внешнеполитической обстановкой в этом регионе в первой половине X в. до н. э. Это было время, когда ни государства Митанни, ни Хеттской державы уже давно не существовало, соседний Египет потерял свою былую мощь и не помышлял о завоевательных походах в Ханаан, а Вавилонское и Ассирийское царства в Месопотамии еще не превратились в военных гигантов, опасных для окружавших их народов. Новые западносемитские пришельцы-арамейцы уже доминировали в Сирии, но тоже еще не стали серьезными противниками Израиля.

Непрерывная череда впечатляющих успехов Давида полностью диссонирует с сообщениями Библии о двух крупных мятежах против его власти. Причем оба они были результатом недовольства не вновь присоединенных народов на окраинах державы Давида, а самих древнееврейских племен в центре страны. Первый и самый серьезный мятеж организовал любимый сын царя — Авшалом (Авессалом). Библейский текст ничего не говорит о подлинных причинах заговора, объясняя все лишь честолюбивыми замыслами Авшалома и его желанием захватить власть из рук отца.

Однако размеры и характер недовольства Давидом впечатляют: против него выступили не только северные племена, что было бы понятно, но прежде всего его собственное колено Йеуда. «А заговор был сильным, и все больше народу стекалось к Авшалому. И пришел к Давиду вестник, и сказал: сердца израильтян расположены к Авшалому» (2 Цар. 15:12–18). Ополчения северных и южных племен перешли на сторону Авшалома, и тот, как ранее Давид, был «помазан на царство» в Хевроне — политическом центре Иудеи.

Можно предположить, что среди иудейской аристократии, недовольной Давидом, тон задавали кеназиты, господствовавшие тогда в Хевроне. Потомки Калева, сына Йефуне, считали себя обделенными в царстве Давида и ждали лишь подходящего случая, чтобы свести счеты с неугодным им царем. Давид был вынужден бежать из Иерусалима в Маханаим — заиорданский центр северных племен, где в свое время был помазан на царство его неудачливый соперник Ишбошет. Царю осталась верна лишь его собственная гвардия, армия иноземных наемников, да оба первосвященника, которых он сам выбирал. Авшалом захватывает без боя Иерусалим, дом царя и даже его наложниц.

Почему же Давид, столь успешный царь, защитивший свой народ от филистимлян, становится неугодным в глазах древнееврейских племен, включая собственное колено Йеуда? Как бы ни был искусен в интригах Авшалом, его заговор против отца никогда бы не получил столь широкой поддержки, если бы для этого не было причин. Но каковы они, и почему библейский текст обходит их полным молчанием?

Судя по библейским описаниям царства Давида, родная Иудея царя «потерялась» в его общеханаанском государстве. При дворе, в царской гвардии, в постоянной армии преобладали чужестранцы: критяне, пеласги, ахейцы (из «народов моря»), хетты, лувийцы (из Малой Азии), гатияне (из филистимского города Гат) и арамейцы. Не случайно большинство имен, связанных с этим периодом, принадлежит не иудеям и даже не израильтянам, а чужеземцам.

Армейский офицер, у которого Давид уводит полюбившуюся ему женщину, — хетт Урия. Командующий наемниками, сохранивший во время мятежа верность Давиду, — гатиянин Иттай. Даже Ковчег Завета Давид временно оставляет на попечение не у левитов или ааронидов, а у преданного ему гатиянина Овед Эдома. Его военачальники, Йоав и Авишай (Авесса), — внуки аммонитского царя Нахаша; главный советник и друг царя, Хушай, аркиянин, — тоже не иудей, как, впрочем, большинство жен и наложниц Давида. Один из двух первосвященников, Эвйатар, происходил из северной священнической династии, а второй, Цадок, как предполагают некоторые историки, был по происхождению йевусеем. Таким образом, Иудея вообще не была представлена в наиболее важных сферах власти.

Правда, одно только засилье иноземцев, хотя оно и вызывало недовольство, не могло толкнуть соплеменников Давида на вооруженное выступление против собственного царя. Для этого должна была быть более веская причина. Вероятнее всего, ею являлось тяжелое финансовое и экономическое бремя, которое Давид возложил на все древнееврейские колена, включая собственное племя. Если первый израильский царь Саул сам пахал на волах, не имел собственного дворца, обходился более чем скромным придворным окружением и маленькой армией, состоявшей из его же соплеменников, то Давид при помощи финикийских мастеров построил себе роскошный дом, завел большой двор и содержал значительную наемную армию.

Если Саул вел только оборонительные войны, ограничиваясь защитой древнееврейских племен, то Давид совершал завоевательные походы вплоть до Евфрата и создал настоящую региональную империю, содержание которой обходилось недешево. Ни в период судей, ни во времена правления Саула древнееврейские колена не знали такого тяжелого налогообложения и повинностей, как при Давиде. Нуждаясь в дополнительных средствах, он пошел на такую крайне непопулярную меру, как всеобщая перепись, которую вынуждены были осуществлять не чиновники, а его военачальники с помощью целой армии. В этих условиях Авшалому было достаточно обещать племенным вождям существенно уменьшить экономическое бремя, возложенное на них его отцом, чтобы заручиться их полной поддержкой.

Однако Авшалом, будучи искусным интриганом, оказался плохим стратегом: захватив власть, он упустил время, дав своему отцу бежать и собраться с силами. На стороне Давида, кроме его собственной наемной армии, выступил аммонитянский правитель Шови, один из сыновей Нахаша, которого Давид после долгих войн посадил на трон, и два израильских заиорданских племени из Гилада — Гад и восточная половина колена Менаше. В отличие от остальных древнееврейских племен эти два колена имели свои основания поддержать Давида.

Гиладяне издавна имели напряженные отношения с главным племенем «дома Иосифа» — Эфраимом. Первый конфликт произошел еще во времена Йеошуа, когда от них потребовали обязательного участия во всех военных походах к западу от Иордана и запретили создание собственного религиозного центра в Заиорданье. Позднее судья Ифтах из Гилада был вынужден вести жестокую войну с эфраимлянами, которые оспаривали у него власть. Даже Гидеон, судья из самого близкого к Эфраиму племени — Менаше, столкнулся с их претензиями на главенство.

Само собой разумеется, что потеря Давидом власти привела бы к усилению позиций «дома Иосифа» и, прежде всего, его лидера — Эфраима, что противоречило бы интересам Гилада. К тому же изначально аморейское племя Гад, ушедшее из Египта вместе с южными коленами Моисея, в своей политической ориентации периодически колебалось между израильскими племенами и Аммоном. Гиладяне, как свидетельствует Песнь Деборы, оказались среди тех, кто отказался прийти на помощь северным племенам в их войне с Явином и Сисрой. Могущественный аммонитский царь Нахаш, чтобы заставить гиладян сделать выбор между ним и Израилем, пригрозил лишить их правого глаза — того самого, который был повернут в сторону израильских племен к западу от Иордана. В любом случае, для гиладян всегда была важна позиция их ближайшего соседа — Аммона.

Не менее важная причина поддержать Давида против Авшалома была и у заиорданской половины крупнейшего северного племени Менаше. Авшалом был сыном Давида от его жены Маахи, дочери правителя небольшого арамейского царства Гешур. Близкородственные отношения с арамейцами Гешура позволили Авшалому три года скрываться у них, когда ему грозило наказание за убийство старшего сына Давида — Амнона. Но заиорданская часть племени Менаше была непосредственным соседом арамейского Гешура и страдала от его постоянных притязаний на свою территорию.

Естественно, члены этого племени опасались, что в случае победы Авшалома, тот пожертвует их землями в пользу своих арамейских родственников и покровителей. Как и гиладяне, колено Менаше тоже не желало чрезмерного усиления родственного племени Эфраим. Не случайно один из его вождей укрывал у себя внука Саула, Мефивошета (Мефибаала), в надежде, что сохранение династии Саула помешает эфраимлянам захватить власть над северными племенами.

Трудно придумать более образную характеристику отношениям между этими родственными племенами, чем ту, что дал иудейский пророк Исайя: «…каждый будет пожирать плоть мышцы своей: Менаше — Эфраима, и Эфраим — Менаше, оба вместе — Йеуду» (Ис. 9:20–21).

Очень показательно, что библейский текст называет «израильтянами» только армию Авшалома, состоявшую из племенных ополчений Израиля и Иудеи, но не распространяет данное имя на отряды Давида. Вероятно, это было оправдано, так как основная боевая сила Давида — его наемники и аммонитяне — представляли собой иноземцев, которые были усилены отрядами двух заиорданских племен. Не зря Давид предпочел не брать с собой Ковчег Завета, а оставить его и священников в Иерусалиме, так как отлично сознавал, что процессия левитов лишь замедлит его продвижение и что его наемники-чужестранцы вряд ли нуждаются в этой религиозной святыне. Оставив священников и левитов в Иерусалиме, он сохранил маневренность своих сил и получил союзников и информаторов в стане Авшалома.

Чтобы свести на нет численное превосходство противника, более опытные в военном деле полководцы Давида навязали армии Авшалома сражение в лесной местности, в так называемом Эфраимовом лесу: «И разбит там был народ израильский рабами Давида… и лес погубил в тот день больше народу, чем меч» (2 Цар. 18:7–8). Густые деревья оказались роковыми и для самого Авшалома: зацепившись головой за ветви, «он повис между небом и землей» и был убит.

Мятеж Авшалома был частью борьбы за власть между сыновьями Давида в последние годы правления царя. Согласно Библии, Давид стал царем в тридцатилетнем возрасте и правил сорок лет (семь с половиной лет — только Иудеей, а потом еще тридцать три года — объединенным Израильско-Иудейским царством). Таким образом, он умер в возрасте приблизительно семидесяти лет, прожив меньше, чем многие его сподвижники, например военачальник Йоав или первосвященник Эвйатар.

В последние годы жизни Давид был серьезно болен, что не могло пройти незамеченным для его сыновей и придворных. Вероломное убийство его первенца Амнона, сына от ханаанеянки, было лишь первым шагом в борьбе за трон. Болезнь Давида заставила различные партии в его окружении ускорить свои шаги по захвату власти. Это же обстоятельство окрылило и его противников из северных племен, которые рассматривали союз с южными коленами как временный и вынужденный внешними обстоятельствами.

Тот факт, что мятеж Авшалома поддержало собственное племя Давида, заставил царя пойти на серьезный компромисс с племенной аристократией Иудеи: он облегчил ее налоговое бремя в ущерб северным племенам. Возмущение северян привело к спонтанному бунту и «биньяминянин по имени Шева, сын Бихри, затрубил в шофар и сказал: нет нам доли у Давида и нет удела нам у сына Ишая! Все по шатрам своим, израильтяне! И отошли все израильтяне от Давида, [последовав] за Шевою, сыном Бихри. Иудеи же остались на стороне царя своего…» (2 Цар. 20:1–2).

Но в отличие от хорошо спланированного мятежа Авшалома восстание северян было плохо организовано, и в нем приняла участие лишь часть израильских племен. На этот раз численное превосходство оказалось на стороне Давида, который старался действовать как можно быстрее, чтобы не дать мятежу разрастись и удержать от участия в нем колебавшихся племенных вождей.

Хотя второй мятеж имел более скромные размеры, чем первый, он по сути своей был намного опаснее. Если заговор Авшалома был направлен лишь против Давида и его наемников, то восстание Шевы (Савея) грозило развалом всего объединенного царства, расколом между северными и южными племенами, между Израилем и Иудеей. Отлично понимая это, Давид признавался одному из своих военачальников: «Теперь Шева, сын Бихри, наделает нам зла больше, чем Авшалом» (2 Цар. 20:6).

В отличие от повествования о мятеже царского сына библейский текст обходит полным молчанием ход восстания Шевы, сообщая лишь о его начале и конце. Такой подход носителей традиции не случаен, ибо выступление северных племен свидетельствовало о существенных различиях в историческом прошлом и родоплеменном происхождении двух групп древнееврейских колен, напоминало, что их объединение являлось не столько закономерностью, сколько случайностью, вызванной внешней угрозой.

Однако первая попытка северных племен избавиться от гегемонии южных колен над ними закончилась неудачно. Видя, что у их восстания нет шансов на победу, старейшины города, где укрылись повстанцы, казнили Шеву и выдали его голову армии Давида.

Мятеж Шевы побудил Давида совершенно иначе взглянуть на династию Саула. В условиях недовольства и ропота среди северных племен она представляла для него реальную угрозу в двух отношениях. Во-первых, она оставалась символом суверенитета северных колен и их былой гегемонии над южными. Во-вторых, она являлась главным конкурентом для династии самого Давида.

Потомки Саула могли либо оторвать северные племена от царства Давида, либо сами возглавить объединенное царство, как это и было раньше. Израиль преобладал над Иудеей во всех отношениях, и прежде всего, в численном и экономическом, поэтому без людских и материальных ресурсов северных племен Давид был бы не в состоянии контролировать весь Ханаан. Однако Давиду не удалось отнять «первородство» у династии Саула, как когда-то это сделал Иаков в отношении Эсава, поэтому он решил физически устранить опасных для его династии потомков первого царя.

Предлог нашелся без труда. Три года засухи были истолкованы пророками Давида как Божье наказание за преступления дома Саула против хивеев Гивона. Советники царя вдруг «вспомнили», что биньяминяне, и прежде всего Саул, нарушили договор о мире, заключенный между жителями города Гивона и Йеошуа двумя столетиями раньше. Искушенный в политике Давид не стал сам казнить оставшихся в живых потомков Саула, а передал почти всех — двух сыновей и пять внуков — их врагам, хивеям Гивона. Он пощадил только одного из них, инвалида Мефивошета (Мемфивосфея), который находился в особом положении. Будучи сыном Йонатана, официального наследника Саула, Мефивошет имел преимущественные права на престол перед всеми остальными потомками первого царя.

После убийства Ишбошета у Саула осталось только два сына от наложницы Рицпы. Но из-за низкого социального статуса матери их шансы на трон были невелики. В лучшем положении находились законные внуки Саула, но и они были всего лишь от его дочери. Поэтому сын Йонатана, Мефивошет, несмотря на то что он был хромоног с детства, являлся самым вероятным претендентом на престол от династии Саула. Но казнить его царь не посмел, так как тот был сыном его лучшего друга, который неоднократно спасал Давида и которому он клялся в верности. Поэтому Давид нашел своеобразный выход из положения: он оказал Мефивошету особую честь — находиться постоянно при царе и на глазах его слуг.

Зато в отношении других потомков Саула у Давида не было никаких обязательств, чем он не замедлил воспользоваться. Месть царя носила не только политический, но и личный характер. На смерть были отданы все сыновья старшей дочери Саула, Мерав, той самой, которая была обещана Давиду, но отдана его более богатому и влиятельному сопернику — Адриэлю из Мехолы. Уничтожение династии Саула избавило Давида от претензий колена Биньямин на власть, но не оградило его и его собственную династию от растущего недовольства северных племен.

Дворцовый переворот Соломона и изменение политического курса

В конце своей жизни Давид был настолько болен, что фактически отстранился от управления страной. Правда, библейский текст, сообщая о тяжелом состоянии царя, делает упор не на болезнь, а на его старость: «И состарился царь Давид, вошел в [преклонные] лета; и покрывали его одеяниями, но не становилось ему теплее» (3 Цар. 1:1). Учитывая, что это говорится о человеке, которому едва минуло 70 лет, его нездоровье скорее объяснялось болезнью, нежели чрезмерной дряхлостью. Приближение кончины царя привело к возобновлению борьбы за власть между его сыновьями.

На этот раз престол еще при живом отце оспаривали два кандидата — Адония и Соломон; у каждого из них была своя группа сторонников, своего рода политическая партия. Речь шла не только о личных амбициях этих людей, но и об интересах тех групп, которые за ними стояли.

Так, Адонию поддерживали два наиболее известных соратника Давида — священник Эвйатар и военачальник Йоав. Первый представлял интересы северной священнической династии из Шило и тех левитов, которые присоединились к северным племенам. Второй командовал племенным военным ополчением Израиля и Иудеи. Эта партия ориентировалась на интересы всех древнееврейских племен и хотела продолжить политику Давида, характерную больше для первого периода его царствования, то есть когда она была сбалансированной и отвечала потребностям как южных, так и северных колен. В какой-то степени это была общенациональная партия, если подобное определение может быть применимо к группе сановников того времени.

Ей противостояли сторонники Соломона: священник Цадок, пророк Натан и начальник наемной гвардии Бенаяху (Ванея). Цадок и Натан выражали интересы ааронидов, йевусейского жречества и той части левитов, которые после раскола колена Леви остались с южными племенами. Бенаяху и его гвардейцы-наемники были естественными конкурентами Йоава и племенного ополчения. Давид всегда старался, чтобы обе эти силы уравновешивали и дополняли друг друга, но когда он из-за старости и болезни фактически устранился от управления государством, обе армии и их командующие стали соперничать друг с другом за влияние на царя и его политику.

В любом случае, интересы племенной аристократии и наемной гвардии царя были противоположны. Если первая боролась за максимально большую автономию, то вторая — за усиление царской власти и бюрократического аппарата. Сторонники Соломона представляли интересы исключительно южных племен, точнее, Иудеи, поэтому его партию можно было бы определить как проиудейскую. Она больше всех нуждалась в наемной гвардии Давида, зависела от нее, что соответствовало интересам самих наемников. К тому же для гвардии, желавшей сохранить свое привилегированное положение, было выгодно поддерживать и привилегированное положение Иудеи среди древнееврейских племен — это усиливало ее зависимость от них и ослабляло позиции племенного ополчения в случае его противостояния с наемниками.

Общенациональная партия, напротив, предпочитала опираться на племенное ополчение северных и южных племен и опасалась чрезмерного усиления наемной гвардии. Нам не известно, насколько полно Адония выражал интересы северных племен, но, безусловно, он их учитывал несравненно больше, чем Соломон, представлявший проиудейскую партию. Не исключено, что если бы победил Адония, то объединенное царство не распалось бы вслед за смертью Соломона.

Адония был старшим и согласно правовым нормам того времени считался официальным наследником отца. Вероятно, сам Давид хотел передать ему власть. По крайней мере, то, что сообщает Библия, лишь подтверждает это предположение: «Адония, сын от Хаггит, возгордившись, говорил: я буду царем. И завел себе колесницы, и всадников, и пятьдесят человек скороходов. Отец же никогда не стеснял его вопросом: почему ты так делаешь?» (3 Цар. 1:5–6). О том, что Адония был главным кандидатом на престол, говорит и его собственное красноречивое признание, сделанное в разговоре с Бат-Шевой, матерью Соломона: «Ты знаешь, что царство принадлежало мне, и весь Израиль обращал на меня взоры свои, как на будущего царя; но царство отошло от меня и досталось брату моему, ибо от Господа это было ему» (3 Цар. 2:15).

Именно Адония занимался государственными делами в периоды обострения болезни отца, на что указывает тот факт, что «он советовался с Йоавом, сыном Церуи, и с Эвйатаром, священником; и они помогали Адонии» (3 Цар. 1:7). Вряд ли сын царя, не имея согласия отца, осмелился бы устроить всенародное празднество по случаю своего восхождения на престол, и тем более сомнительно, чтобы преданные Давиду сановники и другие сыновья царя (кроме Соломона) позволили бы себе провозглашать здравицы: «Да живет царь Адония!», не зная об окончательном выборе царя.

Однако другой кандидат на престол оказался расторопнее своего брата. Пока Адония вместе с большинством сановников Давида и старейшинами Иудеи праздновал свое воцарение неподалеку от Иерусалима, в опустевшей столице происходили драматические события совсем иного рода. Сторонники Соломона, заручившись поддержкой наемной гвардии Давида (главной военной силы в городе), совершили дворцовый переворот, провозгласив своего кандидата новым царем. Воспользовавшись беспомощным состоянием смертельно больного Давида, они вынудили его изменить решение и дать согласие на провозглашение царем другого сына — Соломона.

В ход были пущены все средства: мольбы и упреки его жены Бат-Шевы (Вирсавии) — матери Соломона, грозные предупреждения пророка Натана и дворцовые интриги начальника гвардии Бенаяху. Таким образом, пока Адония праздновал, Соломона помазали на царство. То обстоятельство, что это произошло еще при жизни Давида и с его формального согласия, давало полную легитимизацию Соломону и лишало сторонников Адонии всяких шансов на успех. Любая попытка сопротивления с их стороны была бы истолкована как мятеж и была бы жестоко подавлена наемной гвардией Давида.
Новый царь не обладал великодушием своего отца и после прихода к власти жестоко расправился со своим братом-соперником и с теми, кто его поддерживал. Хотя Адонии удалось спрятаться в святилище-убежище при Ковчеге Завета, его сначала выманили оттуда ложными обещаниями, а потом убили под предлогом того, что он не отказался от мысли о престоле. Военачальник Йоав, уже старик, был убит прямо у жертвенника Господу, где он пользовался законным правом неприкосновенности.

Биньяминитского вождя Шимри, которого в свое время великодушно простил Давид, заставили жить только в Иерусалиме под присмотром царских слуг, а затем казнили под тем предлогом, что он ненадолго отлучался из города. Другой сподвижник Давида, священник Эвйатар, весь род которого был наказан смертью за помощь Давиду, был изгнан Соломоном в свою вотчину, городок Анатот. В этой связи позднейшие редакторы Ветхого Завета, аарониды, не удержались от комментария, выражавшего удовлетворение тем, что с этих пор первосвященство перешло от северной династии к их, южной.

Именно редакторы-аарониды вложили в уста умиравшего Давида наказы, которых: он, видимо, никогда не отдавал: казнить военачальника Йоава и вождя биньяминян Шимри. Тот факт, что Соломон был всего лишь одним из самых младших сыновей Давида, уже не смущал носителей традиции. Судя по всему, у «дома Иакова» всегда были проблемы с «первородством», поэтому аарониды привыкли прибегать к всевозможным ухищрениям, чтобы оправдать главенство младших над старшими. Началось все с основателя дома — патриарха Иакова, который далеко не самым честным путем обошел своего старшего брата Эсава. Его примеру последовал Йеуда, возобладавший над более старшими Реувеном, Шимоном и Леви. Ничего удивительного, что и царь Давид оказался самым младшим из своих братьев.

Поэтому воцарение Соломона было безусловным продолжением этой традиции «дома Иакова», когда младшие по различным причинам и предлогам обходят старших.
Главной заслугой правления Соломона (968–928 гг. до н. э.?) носители традиции считают возведение великолепного Храма в Иерусалиме. Однако строительство Храма не означало усиления тенденции монотеизма, оно в действительности преследовало совсем другую задачу, чисто политическую: сделать Иерусалим, город царя, главным религиозным центром в стране и подчинить основной государственный культ его полному контролю. Одновременно имелась в виду и другая цель: поднять значение Иудеи, родной области царя, в тогда еще обширном государстве Соломона.

Новый царь пренебрег осторожностью Давида, который в свое время отказался от мысли строить центральный храм, чтобы не осложнять отношения с влиятельными священническими династиями, оспаривавшими первенство друг у друга. Новый религиозный центр в Иерусалиме ущемил интересы северных племен и лишь укрепил у них намерение положить конец гегемонии южных колен даже ценой полного разрыва с ними.
Годы правления Соломона, как, впрочем, и время Давида, вовсе не были периодом господства монотеизма ни в объединенном царстве, ни в самом Иерусалиме.

Носители традиции, восхваляющие Соломона, вынуждены были признать, что «сердце его не было полностью предано Господу, Богу своему, как сердце Давида, отца его. И стал Соломон служить Ашторет — божеству Сидонскому, и Милькому — мерзости Аммонитской. И делал Соломон неугодное пред очами Господа, и не следовал полностью за Господом, как Давид, отец его. И построил Соломон капище Кемошу — мерзости Моавитской, на горе, которая перед Иерусалимом, и Молоху — мерзости сынов Аммона. Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые приносили воскурения и жертвы своим богам» (3 Цар. 11:4–8).

Откровенное идолопоклонство Соломона приводило его к столкновениям даже с верными ему священниками-яхвистами. Не случайно в библейском тексте имеется следующая цитата: «И разгневался Господь на Соломона за то, что отклонилось сердце его от Господа, Бога Израилева, Который два раза являлся ему, и заповедал ему, чтобы он не следовал иным богам; но он не исполнил того, что заповедал ему Господь» (3 Цар. 11:9–10). Естественно, что последовавший после смерти Соломона раскол его царства носители традиции интерпретировали, как наказание Господа за идолопоклонство. Точно так же они объясняли и неудачи в его внешней политике, приведшие к потери многих владений, завоеванных еще Давидом.

Если Давид завоевал огромные территории и провел большую часть жизни в войнах, то внешняя политика Соломона носила ярко выраженный мирный, оборонительный характер. Соломон предпочитал строить крепости и крепостные стены, в отличие от своего отца, который брад их штурмом и разрушал. Правда, политика мира имела свою цену, и немалую. Практически все сорок лет правления Соломона представляли собой череду территориальных утрат и отступлений, поэтому обширная держава Давида в конце жизни его сына превратилась в скромное государство, чьи границы не выходили за пределы собственно Ханаана.

Соломон потерял все приобретения Давида в Сирии, но самой большой трагедией стала утрата Дамаска. С этого времени непрерывно усиливавшееся арамейское Дамасское царство стало главным врагом северных племен. Второй по значению неудачей Соломона стала его неспособность быстро справиться с мятежом в Эдоме, который возглавил царь Адад. Эдомитяне, разгромленные и покоренные Давидом и его военачальником Йоавом, воспряли духом после их смерти и сумели доставить немало неприятностей Соломону.

Куда более удачно складывались отношения с Египтом. Очевидно, египтяне были серьезно встревожены возникновением у своей северо-восточной границы мощной державы Давида, поэтому постарались наладить тесные связи с его наследником. Вероятно, брак Соломона с дочерью фараона объяснялся не столько его собственными внешнеполитическими успехами, сколько тем впечатлением, которое произвели на египтян военные победы его отца. Но, пожалуй, успешнее всего развивались отношения с небольшим северным соседом — финикийским городом Тир, хотя они и не имели существенного военного и политического значения, а ограничивались лишь сферой торговли.

В целом, внешнюю политику Соломона вряд ли можно назвать впечатляющей или успешной. Его главным достижением было сохранение мира с соседями, пусть и ценой уступок. Правда, заплатить за этот относительный мир пришлось уже не самому царю, а его преемникам. Соломона мало привлекали территории соседних государств или военные походы с целью их грабежа, зато он очень интересовался международной торговлей. Именно в этой области он достиг наибольших успехов.

С помощью финикийского царя Хирама, правителя города Тира, он построил морской флот в Эцион-Гевере, близ современного Эйлата, и осуществил целый ряд прибыльных торговых экспедиций в экзотические страны Офир и Таршиш (пока окончательно не идентифицированные). Вероятно, только при Соломоне объединенное царство включилось в активную международную торговлю. Отголоском этой деятельности царя является упоминание в Библии о визите в Иерусалим правительницы Саббейского царства (из южной Аравии).

Внутренняя политика Соломона характеризовалась широкомасштабным строительством по всей стране, созданием пышного и многочисленного царского двора и содержанием дорогостоящей наемной армии. Царь построил не только знаменитый Храм, который, судя по библейским описаниям, мог считаться одним из богатейших и красивейших сооружений того времени; он возвел не менее роскошный дворец для самого себя, не пожалев средств для приглашения мастеров из Финикии и закупки материалов со всех концов древнего мира.

Он усилил крепостные стены Иерусалима и вел обширное строительство в Хацоре, Мегиддо, Гезере, Бейт-Хороне, Баалот и даже в далеком Тадморе. Библейский текст сообщает, что Соломон построил «города для запасов, которые у него были, и города для колесниц, и города для конницы» (3 Цар. 9:19). Все эти склады, казармы и конюшни были необходимы для постоянной армии царя, «у которого было тысяча четыреста колесниц, двенадцать тысяч всадников и сорок тысяч стойл с лошадьми для колесниц» (3 Цар. 4:26; 10:26).

Чтобы понять, как дорого обошлось создание подобной армии, можно воспользоваться теми же библейскими данными: «Колесница из Египта получаема и доставляема была за шестьсот [шекелей] серебра, а конь — за сто пятьдесят» (3 Цар. 10:29). Что можно было купить за эти деньги в то время, говорит нам следующий пример. В конце своей жизни царь Давид для постройки жертвенника Господу приобрел за пятьдесят серебряных шекелей большой участок земли вместе с гумном и стадом скота у йевусея Аравены (Орны) под Иерусалимом. То есть вся собственность зажиточного крестьянина составляла лишь двенадцатую часть от стоимости одной боевой колесницы!

Не ограничиваясь дорогостоящей сухопутной армией, Соломон позволил себе построить собственный торговый флот в Эцион-Гевере на Красном море, опять-таки наняв для этого многочисленных мастеров из Финикии. Массу средств должен был пожирать и огромный двор Соломона, ведь «у царя было семьсот жен и триста наложниц» (3 Цар. 11:3). Естественно, чтобы иметь возможность вести грандиозное строительство, содержать большую армию и флот, пышный восточный двор с огромным гаремом, нужно было обложить все население страны тяжелыми налогами и заставить его нести нелегкие трудовые повинности.

И, действительно, Библия достаточно подробно сообщает об этом: «И царь Соломон наложил повинность на весь Израиль, повинность же составляла тридцать тысяч человек. И посылал он их в Ливан по десять тысяч в месяц попеременно… Еще было у Соломона семьдесят тысяч носильщиков и восемьдесят тысяч каменотесов в горах; кроме начальников, поставленных Соломоном над работой, три тысячи триста надсмотрщиков управляли народом, выполнявшим работы» (3 Цар. 5:13–16).

Кроме того, в уплату за кедровые и кипарисовые деревья, доставленные с гор Ливана, за золото и мастеров из Финикии, Соломон отдал царю Хираму 20 израильских городов в Галилее, на севере страны. Даже если все эти цифры, приведенные Библией, сильно преувеличены, все равно речь идет о колоссальном налоговом бремени и изнурительных трудовых повинностях, наложенных только на северные племена и ханаанское население. Не приходится удивляться, что именно пышность двора Соломона, его большая армия и широкий размах строительства в сочетании с пренебрежением интересами северных племен заложили предпосылки для политического кризиса объединенного царства. Новый мятеж северных колен был лишь вопросом времени.

На этот раз (после уничтожения династии Саула) руководство северянами перешло снова к традиционному лидеру «дома Иосифа» — колену Эфраим. Недовольных возглавил один из его вождей — Йаровам, сын Невата. Однако восстание было подавлено в самом начале, и Йаровам бежал в Египет, где находился вплоть до смерти Соломона.

Правда и мифы об эпохе Давида и Соломона

Некоторые историки, не находя достаточных археологических подтверждений, ставят под сомнение как военную мощь и завоевания царя Давида, так и грандиозное строительство и экономический расцвет эпохи Соломона. Они считают это явной идеализацией или сильным преувеличением со стороны носителей традиции более позднего времени. С точки зрения этих историков, постройки в Мегиддо, Хацоре и в Гезере, приписанные Соломону, на самом деле были возведены на столетие позже израильским царем Ахавом, поскольку Иудея и Иерусалим X в. до н. э. были слишком слабо заселены и недостаточно развиты экономически, чтобы стать центром крупной державы того времени.

В качестве доказательств своей позиции они указывают на продолжение ханаанского культурного слоя в долинах Палестины и на отсутствие следов монументальных сооружений в Иерусалиме того времени[43].
Действительно, археологические данные, относящиеся к этому периоду, противоречивы и явно недостаточны, чтобы подтвердить сообщения Библии, которая по-прежнему является пока единственным письменным источником об объединенном царстве. Однако нельзя забывать, что Ханаан всегда был культурной и политической периферией древней ближневосточной цивилизации. Ее главные центры находились в Месопотамии и долине Нила.

Поэтому того, кто ищет в объединенном государстве Давида и Соломона развитую монархию наподобие Вавилонии, Ассирии или Нового царства в Египте, ждет непременное разочарование. Развитые в социально-экономическом и культурном плане монархии в Ханаане возникли существенно позднее. Северное царство, Израиль, стало таким к IX–VIII вв. до н. э., а южное, Иудея, еще позже — в VII–VI вв. до н. э. Кроме того, объединенное царство Давида и Соломона было государством племен хабиру, которые впервые в истории Ханаана объединили всю эту страну. Эти бывшие полукочевники окончательно осели на землю лишь в XII–XI вв. до н. э. и представляли собой крестьян, пастухов и воинов. Ремесло и торговля были в то время уделом ханаанеев, но не хабиру.

Не зря же Соломон приглашал мастеров всех видов из Финикии; своих ремесленников, а тем более искусных, у него не было. Именно финикийцы стали учителями израильтян во всех видах ремесла, искусства и торговли. К тому же южные древнееврейские племена, населявшие Иудею, являлись наименее развитой частью хабиру, теми, кто позднее всех вернулся из Египта и позже других осел на землю. А если учесть присоединившиеся к ним мидьянские и эдомитские кочевые кланы, то Иудею вполне можно определить как государство хабиру и суту. Поэтому объединенное царство, а тем более родная Давиду и Соломону Иудея, никак не могли представлять собой развитого и зрелого царства.

Но это вовсе не означало, что армия Давида, включавшая ополчения не только южных, но и более многочисленных северных племен, не могла завоевать обширные территории вплоть до реки Евфрат. История знает множество примеров, когда кочевники или бывшие кочевники овладевали огромными территориями и господствовали над более развитыми в экономическом и культурном плане народами, хотя их собственные области и столицы производили убогое впечатление. Нельзя забывать, что, хотя хабиру в военном плане были господствующим этносом в Ханаане, они уступали другим ханаанейским и аморейским народам в социальном и культурном развитии. Тот факт, что многие ханаанейские города оставались нетронутыми в период объединенного царства, отнюдь не свидетельствует о том, что они не подчинялись ему или не входили в его состав.

Наоборот, Библия подчеркивает, что уже в конце эпохи судей наступил мир между древнееврейскими племенами и местными аморейскими и ханаанейскими народами, особенно в годы филистимской экспансии в Ханаане. Лучший пример тому — ханаанейский город Кеила в Иудее, на который Давид не нападал, а, напротив, оборонял его от филистимлян. Еще один пример являют собой хивейские города Шхем и Гивон, которые израильтяне со времен Йеошуа не только не разрушали, а защищали от их врагов. Если Моав, Аммон, Эдом и арамейские царства в Сирии были включены в состав государства Давида насильственным путем, то для ханаанейских и аморейских городов более характерно было мирное, добровольное присоединение к объединенному царству. В нем они видели силу, способную защитить их от врагов и положить конец междоусобным войнам.

К тому же Давид оставлял им достаточную внутреннюю автономию. Показательно, что Библия, повествуя о походах на Филистию, о завоеваниях Заиорданья и Сирии, совершенно безмолвствует относительно ханаанейских и аморейских соседей. Нет ничего удивительного в том, что в период объединенного царства они избежали разрушений и потрясений. Завоевание йевусейского Иерусалима являлось скорее исключением из общего правила, да и то в силу особого географического положения этого города, вклинившегося между областями южных и северных племен.

Что касается последнего аргумента — отсутствия следов монументальных сооружений, относящихся к Иерусалиму X в. до н. э., — то он мало что доказывает. Известно, что Иерусалим неоднократно полностью разрушался врагами, а затем заново отстраивался его новыми правителями, которые использовали фундаменты и камни прежних построек. Кроме того, сегодняшний Иерусалим стоит непосредственно на месте древнего города, что делает невозможным проведение там полномасштабных археологических раскопок, а следовательно, любые выводы об отсутствии следов монументальных построек являются преждевременными.

Интересно, что все местные народы Ханаана, которые Пятикнижие и книга Йеошуа призывали изгнать за идолопоклонство, в действительности не только благополучно остались на своих местах, но и преимущественно мирно вошли в состав объединенного царства. Это касается ханаанеев, эмореев, хивеев, йевусеев, перизеев, гиргашеев и хеттов. Даже амалекитяне, злейшие враги «дома Иакова», продолжали как ни в чем ни бывало кочевать в Негеве. Вероятно, все призывы к изгнанию идолопоклонников были добавлены в библейские тексты намного позднее, в VI–V вв. до н. э., когда происходила окончательная редакция Ветхого Завета.

Но большинство этих народов тогда уже полностью смешались с древнееврейскими племенами. Если так, то для чего же в повествование о прошлом были внесены столь суровые предписания? Только для того, чтобы повлиять на настоящее и будущее, оградить еще неустоявшуюся монотеистическую веру от влияния языческих религий через смешение с другими народами.

У нас есть все основания полагать, что, несмотря на жестокие нравы того времени, этнические процессы в Ханаане определялись не изгнаниями и уничтожениями, а сближением и смешением близкородственных западносемитских народов. В отличие от куда более поздних времен, войны тогда велись не ради физического истребления и изгнания народов, а ради их ограбления и эксплуатации. Различия в религиозных верованиях тоже не были препятствием для ассимиляции племен и народов. Душераздирающие описания того, как Давид поступал с эдомитянами, аммонитянами и моавитянами, скорее всего, крайне преувеличены и добавлены в библейский текст уже в период вавилонского пленения или даже после него.

Оскорбленные предательским поведением своих родственников, носители традиции включили эти пассажи в книги Царств в качестве назидания, как надо поступать с плохими соседями и идолопоклонниками. В любом случае, они полностью противоречат как предыдущим, так и последующим событиям. Трудно принять утверждение, что «военачальник Йоав и все израильтяне шесть месяцев оставались в Эдоме, пока не истребили всех мужчин [там]» (3 Цар. 11:16).

Если это действительно было так, то каким образом давно перебитые эдомитяне продолжали жить в Эдоме и, более того, заняли южную Иудею после разрушения Первого Храма? То же самое касается аммонитян, которых Давид вывел из Раббы «и положил под пилы и бороны железные, и под железные секиры; и таскали их по кирпичам улиц. И так поступал он со всеми городами сынов Аммона» (2 Цар. 12:31). Вряд ли бы после этого аммонитяне самоотверженно поспешили на помощь Давиду, который бежал из Иерусалима, спасаясь от собственного сына Авшалома.

Столь же трудно поверить, что он, поразив моавитян, «смерил их веревкою, положив их на землю; и отмерил две (длины) веревки — на убиение, а (длину) одной веревки, — чтоб оставить в живых» (2 Цар. 8:2). Ведь речь идет о том же самом Давиде, правнуке моавитянки, который прятал своих родителей от царя Саула именно у моавитян, так как больше всего доверял им и имел добрососедские отношения с ними.

Более того, сам факт включения книги Руфь в библейский канон свидетельствовал не только о смешении между моавитянами и племенем Йеуда, но и о признании особых отношений между моавитянами и южными племенами. Вероятнее всего, эти жестокости представляли собой не массовое явление, а месть Давида отдельным группам своих противников среди заиорданских народов, однако из назидательных соображений носители традиции абсолютизировали их вне всяких пропорций.

В повествовании о последних годах царствования Давида в библейском тексте упоминается йевусей Аравена, на земле которого царь построил жертвенник по случаю окончания мора. Это имя явно не семитского происхождения, а, скорее, индоарийского, хотя сами йевусеи являлись западными семитами. Здесь мы имеем подтверждение того факта, что арийским и хурритским группам населения удалось проникнуть и осесть в разных частях Ханаана, вероятно, в период, когда гиксосы уже потеряли власть над этой страной, а египтяне еще не захватили ее.

В этнической картине Ханаана времен объединенного царства имеется еще одна проблема, связанная с местоположением Гешура и гешуреев. Как известно, одной из жен царя Давида и матерью его мятежного сына Авшалома была Мааха, дочь правителя Гешура, Талмая. Библейский текст, с одной стороны, помещает Гешур в Арам, то есть на северо-восток, с другой — говорит о гешуреях, как об одном из враждебных народов пустыни, который вместе с амалекитянами жил в Негеве и на Синае (2 Цар. 15:8; 1 Цар. 27:8). Очевидно, своевременно поправить данную ошибку было невозможно, так как эта часть Ветхого Завета составлялась и редактировалась в VI–V вв. до н. э., когда гешуреев как отдельного народа уже давно не существовало.

В любом случае, они представляли небольшой западносемитский народ, слившийся со своими более крупными соседями.

Вероятно, именно в период правления Давида и Соломона была написана начальная версия первых четырех книг Пятикнижия. Их авторы, очевидно, использовали немногочисленные письменные тексты, оставленные Моисеем и его последователями — первыми носителями традиции, а также устные предания из эпоса как южных, так и северных племен. Политические интересы объединенного царства требовали обоснования необходимости единства двух главных партнеров по союзу — Израиля и Иудеи — и легитимизации ведущей роли последней. Новое государство и его цари нуждались не только в пышном дворе, но и в собственной истории, которая бы подтверждала их право на суверенную власть в глазах как жителей страны, так и внешнего мира. Да и сами носители традиции — левиты и аарониды — были заинтересованы в освящении корней яхвизма и соединении их с глубинными пластами истории не только южных, но и северных колен.

Поэтому перед первыми составителями Торы (Пятикнижия) стояла нелегкая задача: создать единую историю и родословие двух разных групп древнееврейских племен. Они справились с этой задачей блестяще.

Им удалось необычайно искусно соединить эпос двух групп: патриархи южных племен — Авраам, Исаак и Иаков — стали одновременно и праотцами северных, а родоначальник северных колен — Израиль — слился в одном лице с патриархом южных — Иаковом. «Дом Иосифа» стал частью большой семьи того же Иакова.
Общее родословие потребовало и унификации истории обеих групп.

Так появилась версия об одновременном уходе в Египет, о совместном пребывании там в течение четырех столетий и общем исходе под руководством Моисея. В этой новой истории вождь северных племен Йеошуа оказался преемником лидера южных — Моисея, а его завоевания в Ханаане стали совместным делом обеих племенных групп. С другой стороны, принятие синайских заповедей и монотеизм Моисея превратились в общее достояние как южных, так и северных колен. Этот симбиоз культурного и исторического наследия двух различных групп обогатил каждую из них, как, впрочем, и духовную жизнь всего человечества, но поставил в тупик современных историков и археологов. Ибо там, где они ищут исторический путь одного народа, скрыты фактически две истории и два народа.

Позднее, уже после раскола объединенного государства, на основе этой изначальной единой версии возникли два источника современных библейских текстов: «Яхвист» (J) — в Южном царстве и «Элохист» (E) — в Северном. Скорее всего, эта первоначальная версия была знакома и авторам третьего, еще более позднего библейского источника — так называемого «Дейтерономиста» (D), — создавшим последующие книги: Второзаконие (последнюю часть Пятикнижия), книгу Иисуса Навина и четыре книги Царств. Так было положено начало уникальному историко-литературному и религиозно-философскому произведению, которое не имеет себе равных ни в древнем мире, ни в современном.

Раскол объединенного царства

Разрыв между северными и южными коленами. Причины и следствия

Объединенное царство существовало недолго, всего около ста лет. Из них Давид и Соломон правили примерно по 40 лет каждый и приблизительно 20–25 лет пришлось на время Саула. Согласно Библии, а других источников по этому периоду у нас нет, конец союза южных и северных племен наступил со смертью Соломона, где-то около 928 г. до н. э. Сын Соломона, Рехавам (Ровоам), отправился в Шхем, где должен был заручиться согласием старейшин на свое царствование.

Здесь представители северных племен попросили его уменьшить налоговое бремя, наложенное на них его отцом. Три дня размышлял Рехавам над этой просьбой. Опытные советники, служившие еще его отцу, убеждали нового царя пойти навстречу вождям северных племен, однако друзья Рехавама считали всякие уступки недопустимыми. В конечном счете победило мнение последних, и Рехавам высокомерно заявил, что он не только не уменьшит подати и повинности, а еще больше увеличит их:

«Отец мой возложил на вас тяжкое иго, а я сделаю его еще тяжелее; отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас тернием… И увидели все израильтяне, что царь не внял им. И отвечал народ царю, и сказал: что за доля у нас в Давиде? Нет нам удела у сына Ишая! По шатрам своим, Израиль!» (3 Цар. 12:14–16).
Так снова разошлись пути северных и южных племен, исторические судьбы Израиля и Иудеи. Согласно одной библейской версии Рехавам, «послушав слово Господа» через пророка Шемайю, отказался от своего намерения силой подчинить взбунтовавшихся израильтян. Однако по другой версии «была война между Рехавамом и Йаровамом (царем Израиля. ) во все дни жизни его» (3 Цар. 12:24; 14:30; 15:6).

Очевидно, истина лежит где-то посередине этих противоположных по смыслу утверждений. Рехавам не мог не попытаться военным путем подавить мятеж северных племен, но их численное преимущество было столь значительно, что иудейский царь очень быстро отказался от всяких попыток восстановить свою власть силой. Вместе с тем враждебные отношения между двумя бывшими союзниками продолжались все семнадцать лет правления Рехавама. Именно это имела в виду вторая версия.

Все, что нам известно из Библии о расколе объединенного царства, — это лишь небольшие фрагменты истории того времени, да и записаны они были только в VII–V вв. до н. э., то есть через 300–500 лет после произошедших событий, когда составителям текстов был уже известен печальный конец обоих царств, сначала северного, а потом и южного. Знание прошедшей истории позволило составителям, а позднее и редакторам книг Царств построить свое повествование таким образом, чтобы придать ему как можно больший дидактический характер в назидание будущим поколениям.

Естественно, что главным принципом в подборе древних текстов и их редакции был не исторический, а религиозный. Авторов интересовала не столько история, сколько возможность на ее примерах обличать идолопоклонство и проповедовать монотеизм, а также сводить счеты с противниками яхвизма как в северном, так и в южном царстве.

Поэтому перед нами стоит нелегкая задача: реконструировать подлинные события того периода на основе очень немногих фрагментов, причем больше дидактического, чем исторического характера.
Прежде всего, обращает на себя внимание то обстоятельство, что Рехаваму в отличие от Давида и Соломона пришлось прибыть в Шхем — главный город северных племен, — чтобы получить согласие старейшин на царствование. Как известно, его дед Давид никуда не ездил, чтобы быть помазанным на царство, наоборот, вожди северных племен сами приезжали к нему в Хеврон, чтобы просить его стать их царем.

Да и его отцу Соломону тоже не понадобилось представляться перед израильтянами — его утвердили на престоле в самом Иерусалиме по решению Давида. В этом смысле позиции Рехавама оказались несравненно слабее и больше напоминали положение первого израильского царя Саула, зависившего от одобрения племенных вождей. Не случайно умудренные опытом советники рекомендовали ему быть «слугою этим людям» — старейшинам северных колен, видя в этом единственную возможность предотвратить раскол. Таким образом, абсолютная, ничем не ограниченная монархия при Давиде и Соломоне снова стала ограниченной и условной, как это было при Сауле.

Все это наводит на мысль, что переговоры в Шхеме произошли в действительности не до, а после восстания северных племен, так как их представители разговаривали с новым царем уже с позиции силы, заставив его самолично явиться к ним в Шхем и пройти унизительную для восточного деспота церемонию утверждения в должности. Тот факт, что эфраимлянин Йаровам, считавшийся при Соломоне беглым преступником, успел вернуться из Египта и присутствовал на переговорах в качестве одного из вождей северян, только подтверждает предположение, что встреча с царем произошла уже после того, как северные колена взбунтовались. Не исключено, что Рехавам был вынужден пойти на эти переговоры, потому что его предыдущие попытки использовать силу не увенчались успехом, это же, в свою очередь, объясняет, почему он послушал пророка Шемайю и не стал воевать с израильтянами.

Очень вероятно и другое, что аарониды, редактировавшие библейские тексты, из сочувствия к близкой им династии давидидов скрасили незавидное положение Рехавама и объяснили раскол ошибками молодого царя и его друзей. Правда, молодым Рехавама назвать было трудно: когда он вступил на престол ему уже был 41 год. Царь понимал, что израильтяне добивались воссоздания союза в форме конфедеративного государства, каким оно было в первый период царствования Саула. Однако он не мог существенно уменьшить налоговый пресс на северные племена, ведь это означало для него либо отказаться от пышного двора и большей части наемной армии, либо переложить непосильное бремя на собственное племя Йеуда. Оба эти варианта были неприемлемы для царя.

Интересно, что в момент раскола объединенного царства племя Биньямин поддержало не родственные ему северные колена и даже не «дом Иосифа», частью которого оно являлось, а Иудею и династию Давида, то есть главных соперников династии Саула. Этот парадоксальный факт подтверждает серьезный конфликт внутри «дома Иосифа» между коленом Эфраим, которое всегда претендовало на роль лидера, и племенами Менаше и Биньямин, опасавшимися чрезмерного усиления своих честолюбивых сородичей. Очевидно, именно эфраимляне были теми «негодяями», которые не хотели признавать власть биньяминянина Саула. В свете данного факта становится понятно, почему один из вождей племени Менаше — Махир, сын Аммиэля — поддержал царя Давида, когда против него выступили северные племена, признавшие власть Авшалома.

Можно ли было избежать раскола объединенного царства? Скорее всего, нет. И тот факт, что за двести лет (928–722 гг. до н. э.) своего раздельного существования Израиль и Иудея ни разу больше не пытались объединиться, причем даже в лучший период отношений между ними, лишний раз свидетельствует об объективном и неизбежном характере раскола.

Собственно, что соединило южные и северные племена? Близкое родство? Вероятнее всего, нет. С точки зрения родоплеменного происхождения к «дому Иакова» был гораздо ближе его заклятый враг Амалек, нежели «дом Иосифа». Версия об общих патриархах двух различных племенных групп, о 12 сыновьях Иакова, родоначальниках северных и южных племен, возникла в период объединенного царства по совершенно понятным политическим соображениям.

Почему же «дом Иакова» объединился с «домом Иосифа», а не с более близкими ему Эдомом, Моавом и Аммоном? Ответ на этот вопрос может быть только один: северные и южные племена, вернувшись из Египта в Ханаан, оказались там в положении «хабиру», то есть фактически бездомными, лишенными своей прежней племенной территории.

Таким образом, именно длительная жизнь в Египте, а затем вынужденная бездомность в Ханаане были теми политическими и социальными факторами, которые заставили объединиться две разные племенные группы, а также те аморейские племена, которые к ним примкнули в момент исхода из Египта. Воспоминания о превратностях судьбы в Египте оказались столь важным обстоятельством для обеих групп, что даже после раскола объединенного государства в обоих царствах — Иудее и Израиле — главным праздником остался песах — праздник, связанный с исходом из Египта.

Однако не сентиментальные воспоминания о прошлом соединяют народы, а вполне материальные интересы настоящего, поэтому, после того как северные, а затем южные племена сумели отвоевать часть Ханаана и обрести там свою территорию, их союз, естественно, распался. Не исключено, что ни во времена Йеошуа, ни в период судей вообще не существовало сколь-нибудь постоянного союза между северными и южными племенами. И известный нам израильский племенной союз представлял собой объединение не двенадцати, а только десяти племен: «дома Иосифа», уже бывшего в Ханаане, а также тех аморейские племен, включая южное колено Реувен, которые вывел из Египта Моисей.

В объединенном царстве интересы северян ущемлялись не только с точки зрения справедливого распределения повинностей и привилегий, но и в плане обороноспособности. Соломон уделял главное внимание защите юга страны; он, например, не жалел средств на ведение войны с эдомитянским правителем Ададом, но равнодушно смотрел на возраставшую арамейскую угрозу с севера. Его пассивность на северных рубежах привела к тому, что он позволил укрепиться арамейскому Дамасскому царству, которое стало главным врагом северных племен. Если бы военная мощь и авторитет Соломона были меньше, то союз северных и южных племен распался бы уже при его правлении.

Возможно, союз оказался бы более жизнеспособным, если бы во главе его стояли представители северных племен, например «дома Иосифа», а не южная династия давидидов. Ведь каким бы многочисленным не было южное колено Йеуда, оно все равно представляло собой меньшинство среди древнееврейских племен. Если бы северной династии Саула удалось удержаться у власти, у нее объективно было бы больше возможностей проводить сбалансированную политику, чем у давидидов.

Династия Саула удачно выражала интересы как северных племен в целом, так и «дома Иосифа» в частности. Вместе с тем, будучи представлена самым маленьким коленом, она была вынуждена считаться с интересами других племен, от отношений с которыми всецело зависела ее судьба. К тому же биньяминяне были не только самой южной частью северных племен, но и непосредственными соседями Иудеи, поэтому больше других учитывали ее интересы. Возможно, именно этими соображениями руководствовались вожди древнееврейских племен, остановив когда-то свой выбор на Сауле.

В экономическом и социальном отношении Израиль был гораздо более развит, чем Иудея. Северные и центральные области Ханаана, которые он занимал, представляли собой густонаселенные земледельческие районы с большим количеством городов. И напротив, южные области страны, принадлежавшие Иудее, имели куда более редкое население, занимавшееся преимущественно скотоводством.

Здесь было несравненно меньше городов, да и те, что имелись, за исключением Иерусалима, уступали по своим размерам городам севера и центра. Этот контраст в развитии между севером и югом Ханаана объяснялся прежде всего различными природными условиями. Наиболее плодородные и удобные для земледелия районы лежали в северной части Ханаана, там же выпадало больше всего дождей и находились основные источники воды, в то время как юг страны представлял собой гористые засушливые области, больше пригодные для разведения скота, чем для земледелия.

Естественно, столь же велик был контраст и в численности населения: северные племена раза в два превосходили своих южных собратьев. Но этим не ограничивалось численное превосходство Израиля над Иудеей. Собственно израильские племена составляли лишь господствующее меньшинство среди населения Северного царства. На средиземноморском побережье, в Галилее, в Изреэльской и Иорданской долинах преобладали ханаанейские и аморейские народы.

Разумеется, они проживали и на территории Иудеи, но из-за более суровых природных условий их численность там была невелика. По этой причине южные древнееврейские племена составляли в Иудее более высокий процент, чем северные в Израиле, но, вероятно, тоже не больше половины от всего населения. На основании археологических данных о плотности населения Ханаана того времени можно предположить, что по числу жителей Израиль превосходил Иудею по меньшей мере в 5–6 раз. В свете столь значительной разницы в людских ресурсах между двумя частями объединенного царства, фактическая гегемония южных колен над северными являлась противоестественной и обреченной на неизбежный конец.

Различия между Израилем и Иудеей не исчерпывались только разницей в уровне социально-экономического развития и в численности населения. Есть основания полагать, что между этими племенными группами существовали даже антропологические отличия. Так, например, среди северных племен преобладала тенденция к брахокефалии, в то время как среди южных — к долихокефалии.

А ведь и те и другие имели одинаковые этнические корни, пришли из северо-западной Месопотамии, общей прародины семитов, и в антропологическом отношении должны были быть идентичны. Где же южные древнееврейские племена приобрели признаки долихокефалии? Очень вероятно, что это произошло в Египте. Как известно, древние египтяне являлись ярко выраженными долихокефалами, и даже некоторое смешение с ними могло привести к появлению тех же качеств и у древних евреев.

Учитывая, что южные племена провели в Египте 430 лет, а северные — не более 250, можно однозначно утверждать, что у «дома Иакова» было куда больше шансов на смешение с египтянами, чем у «дома Иосифа». Следует обратить внимание и на то, что согласно книге Исход древние евреи жили совместно с египтянами. Не случайно Моисей приказал пометить дома своих соплеменников кровью жертвенных животных, чтобы «ангел смерти» поразил только первенцев египтян.

Если бы южные древнееврейские племена жили отдельно от египтян, то выделять их дома среди жилищ египтян не понадобилось бы. Не исключено и другое — что часть кочевых групп, присоединившихся к южным коленам в период их скитания по пустыне, были долихокефальны. В любом случае ясно, что разные исторические пути двух древнееврейских групп привели к накоплению между ними и некоторых антропологических различий.
Вообще в исторических путях «дома Иосифа» и «дома Иакова» было больше отличного друг от друга, чем общего.

По выходу из своей прародины — верховьев Тигра и Евфрата — их дороги сразу разошлись: первые направились на юго-запад, в Сирию и Ханаан, а вторые — на юго-восток, в Месопотамию. Если северные племена пришли в Ханаан уже в XXIII в. до н. э., то южные появились там не раньше XX в. до н. э., успев до этого пройти всю Месопотамию и побывать на ее самом юге — в Шумере.

Если предки израильтян силой овладели северной и центральной частью Ханаана, то праотцы иудеев осели — довольно мирно — в южных полупустынных областях этой страны. «Дом Иосифа» и «дом Иакова» в разное время ушли в Египет и в разное время вернулись обратно в Ханаан. Если «дом Иосифа» был частью гиксосских завоевателей Египта и разделил с ними общую судьбу в победах и поражениях, то «дом Иакова» мирно пришел в нильскую дельту и не имел ничего общего с гиксосами. Правда, в Египте обе эти племенные группы пережили очень много сходного: вначале покровительство фараонов и процветание, потом притеснения и страдания. Одинаково тяжким был исход, и столь же нелегким возвращение на давно покинутую родину — Ханаан.

Два с половиной столетия (XV–XII вв. до н. э.) они были оторваны друг от друга: «дом Иакова» оказался в порабощении в Египте, а «дом Иосифа» превратился в бездомных хабиру в Ханаане. Смутные годы и закат Нового царства в Египте дали возможность Моисею увести древнееврейские племена из дельты Нила, а Йеошуа — отвоевать для них часть Ханаана. В первый и последний раз «дом Иосифа» и «дом Иакова» по-настоящему соединились лишь в рамках объединенного царства — государства северных и южных хабиру, да и то главным образом из-за филистимской угрозы.

Тогда же носители традиции — левиты и аарониды — соединили родословную и эпос северных и южных племен воедино. Так южные патриархи Авраам и Исаак стали предками и «дома Иосифа», а имя родоначальника северных племен — Израиль — распространилось и на праотца южных колен — Иакова. Но два разных народа не могли долго находиться в одной упряжке, тем более, когда младший партнер повелевал старшим. Союз распался, притом навсегда.

Раскол привел к образованию двух, далеко не равных царств — Израильского, крупного и мощного в военном отношении, и Иудейского, значительно более меньшего и слабого.

Оба они представляли собой отдельные государства северных и южных древнееврейских племен. Рехаваму, сыну Соломона, суждено было стать первым иудейским царем, а первым израильским царем был выбран Йаровам, один из вождей колена Эфраим. Союзная столица — Иерусалим — осталась главным городом Иудеи, а Йаровам сделал своей резиденцией Шхем — крупнейший город центрального Ханаана, бывший оплотом «дома Иосифа» еще до завоеваний Йеошуа.

Однако раскол между древнееврейскими племенами имел серьезные последствия не только для них самих, но и для всего Ханаана. Разделившись, Израиль и Иудея не смогли долго удерживать в своих руках Заиорданье; и родичи южных колен — Эдом, Моав и Аммон — постепенно восстановили свою независимость. Таким образом, вместо одного объединенного царства в Ханаане появилось пять небольших государств аморейского происхождения.

Если мы добавим к ним города Филистии, которые тоже после раскола объединенного царства стали полностью независимыми, то увидим, что еще недавно единый Ханаан разделился на шесть силовых центров, которые постоянно враждовали между собой. Самым крупным из них был Израиль, контролировавший наиболее развитые северные и центральные районы этой страны. За ним в порядке своей значимости и военных возможностей следовали: Иудея, Филистия, Моав, Аммон и Эдом. Попеременное усиление одних и ослабление других приводило к периодическим войнам между ними и переделам территории, так что Ханаан вернулся к хронической нестабильности, столь характерной для всей истории этой страны.

Но главная проблема заключалась в том, что после раскола объединенного царства Ханаан стал вновь уязвим для чужеземных вторжений. Примечательно, что в период правления Соломона ни Египет с юга, ни арамейские государства с севера не осмеливались нападать на объединенное царство. Но уже через пять лет после раскола египетский фараон Шешонк I (библейский Шишак) отважился совершить грабительский набег на Иудею и Израиль, так как порознь эти царства не представляли для него серьезной угрозы. Точно так же арамейцы из соседнего Дамасского царства перешли в наступление на северные районы Израиля почти сразу же после распада союза между северными и южными племенами.

Почему Ханаан в отличие от великих речных цивилизаций Египта и Месопотамии почти никогда не представлял собой единого целого? Почему он всегда был разделен на враждующие государства и племена, хотя абсолютное большинство из них имело общие этнические корни и культуру? Вероятно, одним из важнейших факторов, разделившим эти родственные народы, являлись различные природные условия, в которых они жили. На сравнительно небольшой территории, которую занимал Ханаан, рядом друг с другом соседствуют области, совершенно разные по своему климату, почвам и рельефу.

Например, обильная осадками и водными ресурсами Галилея контрастирует с засушливым и полупу стынным Негевом; выжженые солнцем Иудейские горы на юге «противостоят» заснеженному Хермону на севере, и в тб же время оба этих горных массива непосредственно граничат со впадиной Гхор — самой глубокой в мире; живописное и богатое рыбой пресноводное озеро Кинерет являет собой полную противоположность самому соленому и безжизненному озеру в мире — Мертвому морю; плодородные долины, такие как прибрежная Шфела, Изреэльская и Иорданская, представляли идеальные условия для земледелия, в то время как большая часть Заиорданья и юг страны были пригодны только для скотоводства; если прибрежные районы были открыты и удобны для сообщения, то многие внутренние области Иудеи, Моава и Аммона считались труднодоступными.

И все это многообразие помещалось на очень небольшой территории, лишь немного большей по площади, чем дельта Нила. Эти совершенно разные природные и климатические условия определяли различия в экономическом и социальном укладе жизни населения, а особенности сильно пересеченного рельефа местности препятствовали смешению этносов Ханаана.

Вторым важным фактором, разъединившим родственные народы Ханаана, были серьезные отличия в путях их исторического развития. Хотя ханаанеи и амореи представляли собой две группы народов, имевших общие этнические корни, их исторические пути были далеко не одинаковы. Первые появились в Ханаане на тысячу лет раньше вторых и, заняв самые удобные для земледелия долины, сумели опередить их в социально-экономическом и культурном развитии. Ощутимая разница прослеживается и между самими аморейскими народами Ханаана.

Одни из них сразу осели на землю, как, например, хивеи, перизеи, йевусеи и амореи Хацора; другие продолжали еще долго кочевать. Но даже среди кочевых амореев существовали немалые различия. Часть из них — северные (Израиль) и южные (Иаков) хабиру — ушли в Египет и прожили там сотни лет, другая часть — шасу (суту) — остались кочевать на своих племенных территориях в Заиорданье, образовав впоследствии Аммон, Моав и Эдом. Возможно, к таким шасу относились и полукочевые амореи из «царства Сихона», упоминаемого в Библии.

Таким образом, несмотря на общий язык и происхождение, исторические пути многих ханаанейских и аморейских народов различались между собой не меньше, чем такие географические районы как Галилея и Негев. Различия как в природной среде, так и в истории народов Ханаана привели к невозможности объединения этой страны. Только чужеземная власть Египта, Ассирии и Вавилона была в состоянии объединить разделенный Ханаан, но цена такого «объединения» оказалась чрезмерно высокой. В аналогичном положении находились соседняя Сирия и Финикия, тоже расколотые на ряд небольших государств, которые объединялись только под властью завоевателей.

Впрочем, даже в истории египетской и месопотамской цивилизаций есть достаточно примеров, подтверждающих важность влияния природных условий. Так, хотя в климате и рельефе Верхнего и Нижнего Египта было значительно меньше различий, чем в природных условиях Галилеи и Негева, между этими частями одной и той же нильской речной цивилизации тоже существовали соперничество и антагонизм, которые приводили к периодическим расколам Египта на два царства. То же самое можно сказать и о Междуречьи Тигра и Евфрата.

Природно-исторические различия между южной, центральной и северной Месопотамией постоянно приводили к образованию там враждующих между собою государств: сначала это были Шумер и Аккад, позднее — Вавилония, Ассирия и Митанни. Если население Шумера и Митанни не имело отношения к семитам, то большинство жителей двух соседних, наиболее враждебных друг другу месопотамских государств — Ассирии и Вавилонии — принадлежали к одной и той же группе семитских народов. Точно так же этнически близки к друг другу были египтяне Верхнего и Нижнего Египта, что, однако, не помешало им вести войны между собой за господство над страной.

В отличие от Иудеи политическая власть в Израиле страдала хронической нестабильностью. Если в Иудее после раскола объединенного царства и до разрушения Первого Храма, то есть в течение почти трех с половиной веков, правила одна и та же династия давидидов, то в Израиле единая правящая династия так и не сложилась. За два столетия существования Северного царства на его престоле сменилось 19 царей, но только двум из них — Омри и Йеху (Ииуй) — удалось основать династии, которые правили более или менее продолжительное время. Династия Омри дала Израилю четырех царей, а Йеху — пять.

Остальные правители не смогли учредить собственные династии: их сыновья были свергнуты почти сразу после восхождения на трон. Как правило, большинство израильских царей представляли собой удачливых военачальников, которым удалось захватить власть при тех или иных обстоятельствах. Главной проблемой было удержать эту власть и оградить своих наследников от таких же жаждущих власти военачальников, как и они сами.
Отсутствие укоренившейся династии и, как следствие, нестабильность верховной власти в Северном царстве имели свои объективные причины.

Если Иудея была представлена в основном одним большим племенем, то Израиль состоял из десятка древнееврейских племен, которые оспаривали верховную власть друг у друга. Удельный вес даже таких значительных колен, как Эфраим или Менаше, был не столь велик, чтобы монополизировать власть в Северном царстве. Поэтому в отличие от колена Йеуда в Южном царстве ни одно из северных племен не обладало «критическим весом», который позволил бы ему задавать тон в Израиле. Кроме того, именно на территории Северного царства были особенно многочисленны ханаанейские и аморейские народы, которые благополучно остались там после всех завоеваний Йеошуа.

По мере их культурной и физической ассимиляции с израильскими племенами они тоже стали требовать своей доли в управлении Северным царством. Нельзя забывать и другое: к моменту распада объединенного царства только Иудея имела укоренившуюся царскую династию — давидидов. Северные племена после истребления Давидом потомков царя Саула были фактически обезглавлены, что затруднило и первоначальный выбор царя, и последовательную смену власти. Наконец, Иудея оставалась долгое время куда более патриархальным, менее развитым и динамичным государством, поэтому все политические процессы и изменения там происходили медленнее и не так драматично, как в соседнем Израиле.

Религиозный раскол

Покончив с властью давидидов на территории северных племен, израильский царь поторопился избавиться и от религиозного влияния ааронидов из иерусалимского Храма. С этой целью он создает два собственно израильских религиозных центра — один на юге, в Бейт-Эле, а другой на севере, в Дане, где устанавливает золотых тельцов. Нет сомнения, что эти тельцы представляли языческие культы, не имевшие ничего общего с монотеизмом Моисея. Тельцы Йаровама скорее были сродни тому золотому тельцу, которого сотворил первосвященник Аарон в синайской пустыне.

Вероятно, они отражали религиозные верования, близкие к традиционному ханаанскому культу Баала, который был так распространен тогда среди северных племен и их ханаанских соседей. В лучшем случае этих тельцов можно рассматривать как возвращение к языческой концепции раннего яхвизма, против которой боролся Моисей.

И хотя некоторые историки пытаются утверждать, что золотые тельцы были поставлены только для того, чтобы на них покоился дух Божий, то есть в качестве трона для того же самого невидимого и неосязаемого Бога, эти ухищрения вряд ли убедительны. Сравнение золотых тельцов в Бейт-Эле и Дане с херувимами Ковчега Завета в данном случае неуместно, тем более что сам израильский царь Йаровам, имея в виду этих тельцов, утверждал: «Вот боги твои, Израиль, которые вывели тебя из земли Египетской» (3 Цар. 12:28).

Правда, критика языческих культов в Северном царстве исходила из-под пера носителей традиции в куда более поздний период, когда идея монотеизма успела существенно окрепнуть. Кроме того, главными критиками языческих культов северян были аарониды из Южного царства, которые в ту эпоху и сами были еще далеки от подлинного монотеизма. Библия свидетельствует, что в то же самое время, когда в Израиле установили золотых тельцов, в Иудее идолопоклонство было распространено ничуть не меньше:

«И делали иудеи неугодное пред очами Господа, и гневили Его грехами своими, какими они грешили более отцов своих. И построили они себе капища, и [поставили] истуканов Ашейры на каждом высоком холме и под каждым лиственным деревом» (3 Цар. 14:22–23).

Да и сам иудейский царь Рехавам был не меньшим идолопоклонником, чем беспощадно критикуемый израильский царь Йаровам. Библейский текст признает, что Рехавам «следовал всем грехам отца своего, которые тот совершал до него; и сердце его не было предано Господу, Богу его…» (3 Цар. 15:3). Говоря об идолопоклонстве иудейского царя, носители традиции делают многозначительный намек на то, что его мать была аммонитянкой. Однако это обстоятельство не только не извиняет Рехавама, но и бросает тень на его отца — Соломона, ибо всеведущий царь не мог не знать предписания Торы: не вступать в браки с аммонитянами и моавитянами из-за допущенного ими кровосмешения.

Если же сам Соломон не считал нужным его выполнять, значит, оно не существовало в то время вообще и было добавлено намного позднее. Впрочем, чтимый традицией Соломон всего лишь следовал примеру своего куда более праведного отца Давида, который тоже был женат и на ханаанеянке Ахиноам, и на гешуреянке Маахе, хотя он обязан был знать, что религиозный закон предписывал не только не родниться с этими народами, а вообще изгнать их из Ханаана за идолопоклонство.

Есть все основания полагать, что жесткие предписания против любого родства с народами Ханаана и абсолютная нетерпимость к идолопоклонству пришли отнюдь не от законодателя Моисея, который сам был женат на мидьянитянке, а от ревнителей традиции послевавилонского периода. Именно они, редактируя Ветхий Завет, добавили туда бескомпромиссные требования, которые были не известны ни царям, ни левитам того времени.
Существовала еще одна причина, породившая крайнюю неприязнь левитов к израильскому царю Йароваму: в новые религиозные центры и святилища он назначил жрецов не из левитов, а «из среды всех колен народа» (3 Цар. 13:33).

Этот шаг царя больше всего задел северных левитов, связанных с религиозным центром в Шило. Они оказали поддержку Йароваму в период его противостояния сначала с Соломоном, а потом и с Рехавамом. Их помощь объяснялась не только исторической близостью к интересам северных племен, но и тем, что они были отстранены от всякого участия в священнослужении при иерусалимском Храме. После того как Соломон подверг опале Эвйатара, главу северной священнической династии, южные аарониды лишили своих конкурентов из Шило всех сколь-нибудь значительных постов в Иерусалиме.

Весьма показательно, что первым, кто предсказал Йароваму, что он станет царем северных племен, был пророк Ахия из Шило.
Однако новый израильский царь не оправдал надежд левитов и оставил их не у дел в Северном царстве. С тех пор Йаровам и его дом стали ненавистны не только ааронидам Иудеи, но и северным левитам. Некоторые авторы полагают, что Йаровам не доверял левитам, потому что рассматривал их в качестве проводников влияния Иудеи и династии давидидов.

Однако подобное опасение вряд ли могло повлиять на решение израильского царя. Ведь левиты из Шило связали свою судьбу с северными племенами со времени завоеваний Йеошуа, и факт их соперничества с южными ааронидами был хорошо известен. К тому же тот же Йаровам оставил на своем месте главного священника религиозного центра в Дане, который вел свое родословие не просто от левитов, а от южных левитов. Скорее всего, нежелание израильского царя отдать священнослужение в руки левитов из Шило объясняется не столько его недоверием к ним, сколько слабостью позиций яхвизма в Северном царстве.

Этот культ, принесенный южными племенами, оставался главным (хотя и далеко не единственным) только в Иудее. В Израиле же преобладали ханаанские божества: верховный бог Эль, могущественный бог грозы Баал и богиня плодородия Ашейра. Жреческие корпорации, связанные с этими культами, были более влиятельны, и Йаровам предпочитал опираться на тех, кто имел наибольшее влияние на северные племена. Поэтому левиты из Шило всегда осуждали идолопоклонство израильских царей и постоянно боролись со своими более удачливыми конкурентами — жрецами Баала и Ашейры.

Их отношения с левитами и ааронидами Иудеи тоже оставались весьма напряженными вплоть до падения Северного царства.
Библейский эпизод, повествующий о создании Йаровамом самостоятельного религиозного центра в Бейт-Эле, содержит пространное сказание о «человеке Божием», который «по слову Господню» пришел в Бейт-Эль из Иудеи, чтобы дать пророчество о том, что через три с лишним столетия иудейский царь Иосия зарежет жрецов-идолопоклонников и сожжет их кости на этом же жертвеннике.

Однако введенный в заблуждение местным пророком — очевидно, северным левитом — «человек Божий из Иудеи» не смог исполнить одно из повелений Господа и поэтому погиб (3 Цар. 13:1–34). Это сказание, добавленное в древние тексты в VI–V вв. до н. э., с одной стороны, предостерегает идолопоклонников, их жрецов и царей, а с другой — представляет собой завуалированное обвинение в адрес северных левитов в том, что, помогая Йароваму расколоть объединенное царство, они вводили в грех невинных людей и тем самым способствовали идолопоклонству.

Не исключено, что эта история основывалась изначально на каком-то реальном конфликте между северными и южными яхвистами в период распада объединенного государства.

Между миром и войной

Вражда между Израилем и Иудеей продолжалась не только при жизни Йаровама и Рехавама, но и при их наследниках. Камнем преткновения стали земли колена Биньямин, расположенные между Северным и Южным царствами. Часть биньямитских кланов, приближенных к царскому двору в Иерусалиме, ориентировалась на Иудею, другие предпочитали родственный им Израиль.

На территориальные споры наложились и старые обиды, накопившиеся за время союза обеих сторон. Однако соотношение сил было, безусловно, в пользу Северного царства, чем оно не замедлило воспользоваться.

Израильский царь Баша (Вааса) захватил часть Иудеи и осадил Иерусалим. Считая свое положение безнадежным, иудейский царь Аса посредством богатых даров фактически купил помощь арамейцев Дамаска. Те неожиданно обрушились на северные области Израиля и тем самым заставили израильтян снять осаду с Иерусалима и уйти из Иудеи. Есть основания полагать, что этот сценарий неоднократно повторялся и в прошлом, тем более что отец царя Асы, Авия, был в союзе с Дамаском, и, очевидно, только угроза со стороны Дамасского царства удерживала Израиль от поглощения Иудеи.

Арамейцы Дамаска были своего рода гарантом независимого существования как для Иудеи, так и для городов Филистии в конце X–IX в. до н. э., иначе Израиль, как наиболее мощное в военном отношении государство в Ханаане, давно завоевал бы их. Вообще Израильское царство являлось ключевым государством Палестины в X–VIII вв. до н. э., поэтому конфликт с ним заставлял Иудею поддерживать союз с его главным врагом — Дамаском. С другой стороны, арамейцы Дамаска тоже нуждались в дружбе с Иудеей, ибо она отвлекала на себя часть израильских военных сил и позволяла держать в «клещах» Северное царство.

Таким образом, первые 50–60 лет после раскола объединенного царства политическая и военная ситуация в Палестине определялась противостоянием двух блоков: один состоял из Израиля и зависимых от него Аммона и Моава, другой — из арамейского Дамаска и Иудеи, владевшей тогда Эдомом. Города Филистии, вероятно, лавировали между этими блоками, хотя объективно больше тяготели к союзу с Израилем, так как постоянно конфликтовали с Иудеей из-за пограничных областей.

Положение в корне меняется после прихода к власти династии Омри (Амврия), особенно после вступления на израильский престол второго и самого известного царя из этой династии — Ахава. Бесконечные войны с Дамаском заставили израильских царей по-новому взглянуть на своего южного соседа Иудею. Чтобы избежать войны на два фронта, они предпочли наладить мирные отношения с бывшим партнером по объединенному царству. Стремление к миру с Израилем появилось и в Южном царстве, особенно после прихода к власти иудейского царя Йеошафата. Помощь арамейцев обходилась слишком дорого, поэтому, чтобы не платить Дамаску, Йеошафат предпочел дружить с Северным царством.

Союз Йеошафата с Ахавом полностью изменил расстановку сил в регионе, разрушил прежние блоки и создал новые. Теперь Израилю и Иудее противостояли все остальные участники региональной политики. Дамаск сблизился с городами Филистии, помогал Аммону и Моаву освободиться от власти Израиля, а Эдому — покончить с зависимостью от Иудеи.

С другой стороны, Израилю, благодаря союзу с Иудеей, удалось нанести целый ряд чувствительных поражений арамейцам Дамаска, а Иудея смогла потеснить города Филистии на западе и вернуть себе доступ к Красному морю на юге. Союз между Северным и Южным царствами был скреплен и родственными узами: Аталия (Гофолия), по одной версии дочь Ахава, по другой — его сестра, была выдана замуж за Йеорама, сына Йеошафата. Таким образом, из врага Израиля Иудея превратилась в его преданного союзника.

Союз между Израилем и Иудеей сохранился и при наследниках Йеошафата — его сыне Йеораме, а затем и внуке Ахазии. Иудейский царь Ахазия, как и его дед Йеошафат, тоже принял участие в военном походе израильтян: «И пошел он с Йорамом, сыном Ахава, на войну против Хазаэля, царя арамейского, в Рамот-Гилад». Когда же израильский царь был ранен и увезен своими слугами в Изреэльскую долину, «то иудейский царь отправился к нему, чтобы навестить его» (4 Цар. 8:28–29).

Однако эти теплые, дружеские, можно сказать, родственные отношения между двумя царствами продолжались сравнительно недолго — только до тех пор, пока в Израиле правила династия Омри, то есть меньше полувека. Восшествие на израильский престол новой династии — Йеху (Ииуй) — вернуло отношения двух государств в прежнее русло неприязни и вражды.

Основатель династии, военачальник Йеху, захватив власть, расправился не только с раненым царем Йорамом и всей его семьей, но приказал убить и иудейского царя Ахазию, который гостил у своего союзника. Мало того, стремясь по обычаям своего времени истребить всех родственников свергнутой династии, он приказал зарезать и братьев иудейского царя Ахазии, которые, не подозревая ни о чем, приехали проведать сыновей израильского царя.

Естественно, после этой резни отношения между двумя царг ствами стали глубоко враждебными.

Однако возобновление прежней вражды не привело ни к новым войнам между ними, ни к появлению противостоящих друг другу союзов. На этот раз ситуация в регионе опять драматическим образом изменилась, причем далеко не в пользу обоих древнееврейских государств. Резкое усиление военной мощи Дамасского царства сделало теперь ненужным для него какие-либо союзы с Иудеей или городами Филистии.

Отныне дамасский царь Хазаэль мог самостоятельно справиться не только с Израилем, но и со всеми государствами Палестины, а также южной и центральной Сирии. Он присоединил к своему царству большинство израильских земель, подчинил себе Аммон, Моав, захватил города Филистии и собирался уже идти на Иерусалим, но иудейский царь Йеоаш, собрав все ценности из Храма и царского дворца, сумел от него откупиться, и тот отступил от Иудеи. Разумеется, в таком положении ни Северному, ни Южному царствам было не до войны друг с другом, но продолжавшаяся конфронтация между ними ослабляла их и делала невозможной организацию совместного сопротивления арамейской экспансии.

Спасение от арамейцев Дамаска пришло в лице других завоевателей — ассирийцев. Царь Ассирии Адад-нирари III разгромил сына Хазаэля, Бен-Хадада III и, захватив Дамаск, наложил на него большую дань. Тяжелое поражение Дамаска снова меняет всю расстановку сил в регионе: Израиль возвращает потерянные территории и опять подчиняет Аммон и Моав, а Иудея восстанавливает свою власть над Эдомом.

Отныне древнееврейские царства господствуют почти над всей Палестиной, однако их усиление, как и следовало ожидать, не улучшает взаимоотношений друг с другом, напротив, оно приводит лишь к новым войнам между ними. Переоценив свои силы после победы над Эдомом, иудейский царь Амация затевает войну с Израилем и терпит полное поражение, которое стало роковым и для самого Амации. Придворные царя, недовольные его безрассудными действиями, организовали заговор и убили его. Наследники незадачливого царя не осмеливались больше воевать с Израилем, но отношения между древнееврейскими царствами оставались по-прежнему напряженными.

Новое наступление ассирийцев на Сирию и Палестину во второй половине VIII в. до н. э. привело к очередному изменению в расстановке сил и конфигурации союзов. Израиль, сильно пострадавший от войн с Ассирией, стал заметно слабеть; с другой стороны, Иудея, сумевшая избежать многих столкновений с этой державой, начала усиливаться. Впервые соотношение сил между Северным и Южным царствами стало выравниваться.

В то же время войны с Ассирией сблизили двух непримиримых в прошлом врагов — Израиль и Дамаск; между ними воцарился мир, и они стали действовать совместно. Оба государства были обескровлены тяжелыми войнами с Ассирией и, чтобы держаться «на плаву», нуждались в союзе друг с другом. Одной из главных целей их совместных походов стала Иудея. Израильтяне и арамейцы осадили Иерусалим, но взять его не смогли. Тем временем эдомитяне перестали платить дань Иудее и стали независимыми.

Так сложился временный альянс против Южного царства, состоявший из Дамаска, Израиля и Эдома. Перед лицом этого нового опасного для нее блока Иудея, со своей стороны, стала искать могучего союзника и покровителя, и нашла его в лице все той же Ассирии. Вмешательство ассирийцев привело к разгрому Дамаска и Израиля, но обошлось очень дорого: Иудея надолго попала в зависимость от Ассирии.

Враждебные отношения между Израилем и Иудеей продолжались вплоть до падения Самарии в 722 г. до н. э. Только гибель Израильского царства под ударами ассирийской державы изменила отношение Иудеи к своему северному соседу. Пытаясь распространить свое политическое влияние на население бывшего Северного царства, иудейские цари стали аппелировать к общим традициям и историческому прошлому северных и южных племен, старались привлечь к себе на юг жителей наиболее пострадавших от войны районов, приглашали их в иерусалимский Храм отмечать общие праздники.

Эта политика имела известный успех и привела к значительному приливу населения в Иудею и к усилению влияния яхвизма в центральной и северной Палестине. Существенно улучшились отношения между северными и южными левитами. Позднее, после падения ненавистной всем Ассирии, иудейский царь Иосия даже присоединил к своему царству часть областей, принадлежавших ранее Израилю. Однако политический и военный вакуум, возникший после гибели ассирийской империи, был очень быстро заполнен другой крупной военной державой — Вавилонией, и планы присоединения к Иудее территорий бывшего Северного царства оказались неосуществимыми.

Израиль — главная держава Ханаана

Исторические и этнические корни Северного царства. Политика первых царей

Северные колена, известные под названием Израиль, состояли из трех различных ветвей. Первая, и самая важная, «дом Иосифа», представляла собой три близкородственных племени — Эфраим, Менаше и Биньямин. Очевидно, они первыми из древнееврейских племен ушли в Египет и первыми вернулись оттуда в Ханаан, причем не позднее середины XV в. до н. э. В качестве младшего партнера к «дому Иосифа» примкнуло еще одно племя, Нафтали, которое, возможно, вернулось вместе с ним из Египта.

Вторую ветвь северных колен составили четыре аморейских племени — Исахар, Звулун, Гад, Ашер — и одно предположительно индоевропейское (ахейское?) племя — Дан, которые ушли из Египта вместе с южными коленами Моисея в начале XII в. до н. э. Наконец, еще один, третий, компонент северных колен образовали сами южане — племя Реувен и большинство левитов, представлявших часть «дома Иакова».

Присоединение новых племен к израильскому союзу в начале XII в. до н. э. существенно усилило его и позволило перейти к завоеванию Ханаана, которое осуществил Йеошуа.
После овладения частью Ханаана и окончательного оседания на землю древнееврейских колен израильский племенной союз ослаб и даже временно распался. Эти годы известны нам как библейский период судей, «когда каждый делал, что он хотел». Но внешняя угроза в лице филистимлян не только вновь сплотила израильские племена, но и добавила к ним новых союзников — южные колена Йеуду, Шимон и часть левитов, осевших в южном Ханаане после четырех десятилетий скитаний по пустыне.

Расширенный союз возглавил биньяминянин Саул, который стал первым царем сначала северных, а потом и южных племен. Однако поражение и смерть Саула в войне с филистимлянами привело к подчинению древнееврейских племен завоевателям и к новому распаду израильского союза.
На этот раз инициативу в воссоздании союза взяли на себя младшие партнеры — южане — и их военный лидер Давид. Южному царю удалось сделать то, что не сумел северянин Саул: создать мощное объединенное царство, которое не только защитило, но и раздвинуло далеко на северо-восток границы древнееврейских племен.

Однако южная династия давидидов откровенно пренебрегала интересами северных племен, младший партнер понукал старшим, поэтому этот союз был обречен на распад. Интересно, что политические интересы племенной аристократии оказались важнее племенного родства: южное племя Реувен, обделенное в «доме Иакова», вновь предпочло северян, а часть кланов из северного колена Биньямин, конфликтовавших с эфраимлянами, остались вместе с южанами.

Первый собственно израильский царь Йаровам (928–910 гг. до н. э.) был не военачальником, а одним из вождей колена Эфраим. Его избрание удовлетворило притязания племени Эфраим на главенство как в «доме Иосифа», так и среди израильских колен. Однако прерогативы Йаровама были весьма ограничены, и их нельзя было сравнить с безусловной властью его соперника — иудейского царя Рехавама.

Чтобы угодить вождям и старейшинам северных племен, новый царь отменил трудовые повинности, наложенные на них давидидами, и существенно снизил налоги. Он не мог позволить себе содержание пышного двора или сколь-нибудь значительной наемной армии, более того, он вынужден был мириться с немалой степенью внутренней автономии израильских племен. Такова была цена избрания на царство, цена «условной» монархии.

Во внешней политике перед Йаровамом встали три серьезные проблемы: хронический конфликт с Иудеей из-за территории колена Биньямин, нараставшая военная угроза со стороны арамейского Дамасского царства и неожиданное вторжение египетского фараона Шешонка. Первые две задачи так и не нашли своего разрешения за годы его правления. Конфликт с Иудеей затянулся надолго — по меньшей мере на полвека, а для разгрома арамейцев требовались куда большие силы, чем те, которыми располагал Йаровам.

Что касается нападения египетской армии, то Библия сообщает лишь немногие подробности, касающиеся Иудеи и Иерусалима, и ничего не говорит относительно похода египтян на Израиль. Весьма скудную информацию об этом можно почерпнуть только из египетских источников. Шешонк I оставил барельеф в храме бога Амона в Карнаке, где перечислил все города, захваченные им в Ханаане.

Если этот список верен (хотя нельзя исключить и сильные преувеличения), то, значит, от египетского вторжения пострадала не столько Иудея, сколько Израиль. Во время раскопок 1925–34 гг. в районе Мегиддо был обнаружен фрагмент стелы Шешонка, подтверждающий факт захвата этого израильского города египтянами. Очевидно, ставя стелу под Мегиддо, египтяне рассчитывали на продолжительную оккупацию захваченных областей Ханаана, но повторить успехи фараонов XVIII и XIX династий им не удалось, и этот поход оказался лишь однократным грабительским рейдом.

Вопреки надеждам левитов из Шило, раскол объединенного царства не только не укрепил их положение, а, наоборот, ослабил его. Более того, объективно он понизил и роль яхвизма в новообразовавшемся Северном царстве. Как бы ни были напряжены отношения между северными левитами и южными ааронидами, сам факт того, что культ Яхве считался главным в объединенном царстве, помогал поддерживать позиции левитов из Шило. Теперь, после разрыва союза с яхвистской Иудеей, Йаровам не был больше связан никакими обязательствами ни с ааронидами, ни с яхвизмом.

Поэтому он вернулся к традиционным языческим культам, заимствованным у ханаанеев за столетия совместной жизни с ними, а также к старой языческой форме яхвизма, куда более доступной и понятной народу, чем абстрактный монотеизм Моисея. Вероятнее всего, Йаровам вообще ничего не менял; он просто узаконил то, что уже существовало в религиозной практике северных племен, легитимизировал уже имевшиеся культы и их жрецов нелевитского происхождения. Главным изменением стал фактический разрыв с главенствующей ролью ааронидов и левитов.

Их религиозная гегемония сначала была условием союза с южанами, а потом уже навязывалась Иерусалимом. Яхвизм остался, но уже не в качестве главного, а всего лишь как один из существовавших тогда культов, причем в той, старой языческой или полуязыческой форме, которая была ближе всего народу. Религиозная реформа Йаровама свелась не столько к изменению в самом культе, сколько к устранению из него аарот нидов и левитов. Этим-то и объясняется крайняя неприязнь носителей традиции — тех же левитов и ааронидов — к личности Йаровама и его делам.

Институт царской власти предполагал и наличие столи цы, которая была бы целиком и полностью во власти самого царя, а не какого-либо племени, поэтому как в свое время Давид сделал своей вотчиной иевусейский Иерусалим, так и Йаровам избрал своей резиденцией хивейский Шхем. Правда, позднее он перенес свою столицу в небольшой городок Тирца, немного севернее Шхема.

Возможно, это было связано с конфликтом из-за хивейских областей между Северным и Южным царствами. Как известно, в период завоевания Ханаана Йеошуа заключил мир с хивеями Гивона и обязался не посягать на их земли. Однако несмотря на это, северное племя Биньямин не отказалось от своих претензий на территории южных хивеев — Гивон, Беэрот, Кирьят-Йеарим — и во времена судей неоднократно пыталось их захватить.

Со своей стороны, хивеи обращались за помощью к своему традиционному союзнику и покровителю — южному колену Йеуда, которое в годы правления судьи Отниэля воевало на их стороне против биньяминян. Хотя в результате этих столкновений южнохивейские земли были фактически поделены между Йеудой и Биньямином, они еще долгое время служили яблоком раздора между этими племенами. В период царствования Саула биньяминяне лишили всякой самостоятельности южнохивейские города, в том числе самый крупный из них — Гивон.

Когда царская власть перешла в руки Давида, то он использовал обиды, нанесенные хивеям, чтобы их руками уничтожить потомков Саула. После раскола объединенного царства южные хивеи, естественно, предпочли остаться с Иудеей, а не с Израилем, претендовавшим на их земли. Вероятно, те биньяминяне, которые, согласно Библии, выступили совместно с иудеями против отколовшихся северных племен, в действительности относились не столько к самому племени Биньямин, сколько к южным хивеям.

Длительный конфликт из-за хивейских земель вызвал напряженность в отношениях с населением Шхема, которое в большинстве своем было тоже хивейского происхождения и симпатизировало династии давидидов за поддержку хивеев против колена Биньямин. Не желая подвергать опасности свою резиденцию, Йаровам счел за лучшее перенести ее в близлежащую и более надежную Тирцу, находившуюся на племенной территории «дома Иосифа».

Другим объектом градостроительства Йаровама стал древний город Пенуэль в Заиорданье. Раскол объединенного государства привел к восстановлению независимости Аммона и Моава, поэтому возникла насущная потребность укрепить восточную границу Израильского царства. Пенуэль прикрывал с востока проход в Иорданскую долину, и Йаровам решил его срочно укрепить, опасаясь, что соседний Аммон может в будущем присоединиться к врагам Израиля — арамейцам Дамаска.

Согласно библейской книге Царств, Йаровам правил 21 год, однако его надеждам основать собственную династию не суждено было осуществиться. Буквально через год после вступления на престол сын Йаровама, Надав, пал жертвою кровавого переворота, устроенного его собственным военачальником: «И Баша, сын Ахии, из дома Исахарова, устроил заговор против него, и убил его Баша в Гиптоне филистимском, когда Надав и все израильтяне осаждали Гиптон… И было, когда он (Баша. ) стал царем, то перебил весь дом Йаровама: не оставил ни души у Йаровама, пока не истребил его…» (3 Цар. 15:27, 29).

Новый царь не имел никакого отношения к «дому Иосифа»; он происходил из колена Исахар, земли которого находились поблизости от тогдашней израильской столицы Тирцы. Это северное колено ушло из Египта вместе с южными племенами Моисея и Аарона и благодаря своей многочисленности и высокому положению в аморейской племенной иерархии было «усыновлено» в пустыне «домом Иакова»: его родословие возвели к сынам Леи, старшей жены праотца Иакова.

Не исключено, что приход к власти царя из этого племени стал возможен за счет поддержки противников гегемонии эфраимлян. Воцарение Баши показало, что — в отличие от монопольного положения колена Йеуды среди южных племен — ни «дом Иосифа», ни тем более колено Эфраим не обладали влиянием, которое бы давало исключительное право на власть среди племен северных.

Правление Баши (909–886 гг. до н. э.) существенно отличалось от царствования Йаровама. Новый царь, как военачальник, опирался не на договоренности со старейшинами племен, а на грубую военную силу, поэтому он, не нуждаясь в одобрении своих действий, обладал куда более широкими полномочиями, чем его предшественник — племенной вождь Йаровам.

Баша существенно усилил центральную власть за счет сужения рамок племенной автономии, что дало ему возможность увеличить постоянную наемную армию и завести пышный двор восточного деспота. Как военный стратег он предпочел обеспечить себе тыл с севера, заключив мир с арамейцами Дамаска, чтобы сосредоточить все силы для покорения более слабого южного соседа — Иудеи. Казалось, его расчеты должны были полностью оправдаться: ему удалось отнять у Иудеи все спорные области на территории колена Биньямин и, более того, окружить Иерусалим. Чтобы принудить город к сдаче, он построил Раму — крепость, контролировавшую подходы к Иерусалиму.

Положение южан стало безнадежным. Но тут в военную стратегию вмешалась политика: иудейскому царю Асе удалось купить расположение Дамасского царства и втянуть его в войну на своей стороне. Победоносная кампания Баши превратилась в долгую и тяжелую войну на два фронта.
Очевидно, политические просчеты Баши сказались и на его наследнике, которого постигла та же печальная участь, что и сына Йаровама. Едва вступив на престол, Эйла, сын Баши, был убит собственным военачальником:

«И составил против него заговор раб его Зимри, начальствовавший над половиною колесниц…» По обычаю того времени новый властитель уничтожил всех родственников прежнего царя: «Когда он воцарился и сел на престоле его, то истребил весь дом Баши, не оставив ему мочащегося к стене, ни родственников его, ни друзей его» (3 Цар. 16:9, 11).

Однако и сам Зимри сумел удержаться у власти всего лишь семь дней. Узнав о дворцовом перевороте в столице, израильские полководцы, осаждавшие в то время города Филистии, поспешили со своими войсками в Тирцу и, быстро взяв ее, убили узурпатора. Вслед за этим начались новые распри по поводу того, кому из израильских военачальников надлежало занять освободившийся престол.

На трон претендовали сразу двое из них — Омри и Тивни. Армия и двор разделились в своих симпатиях приблизительно поровну: «половина народа стояла за Тивни, сына Гината, чтобы его сделать царем, а половина — за Омри» (3 Цар. 16:21). Вспыхнула ожесточенная гражданская война, которая в конце концов привела к победе Омри и гибели его соперника.

Под властью «дома Омри»

Библейский текст ничего не сообщает о племенной принадлежности Омри (884–873 гг. до н. э.), более того, он даже не указывает имя его отца, что совершенно не характерно для носителей традиции, тем более что речь идет не о простом человеке, а об израильском царе. На фоне исчерпывающих сведений о племенном и родовом происхождении Саула, Давида, Йаровама и даже Баши, то есть всех властителей, основавших или пытавшихся основать свои династии, полное молчание о родословии одного из самых известных израильских царей выглядит подозрительным.

Это дало повод ряду историков предполагать, что основатель знаменитой династии был неизраильского происхождения. Учитывая особую привязанность Омри и его сына Ахава к ханаанейскому культу Баала, не исключено, что новый царь, действительно, мог происходить из ханаанеев или амореев, которые составляли большинство населения Северного царства.

Интересно и другое: после Баши носители традиции вообще перестали указывать племенное или этническое происхождение очередного израильского царя, хотя и продолжали называть имя его отца. Очевидно, с течением времени различия как между самими северными племенами, так и между ними и ханаанейско-аморейским населением настолько стерлись, что акцент сместился на территориальную, областную принадлежность новых царей. Все это свидетельствует о глубокой культурной и физической ассимиляции между израильскими племенами и ханаанейско-аморейским населением.

Если ханаанейские и аморейские народы пережили «израилизацию», то древнееврейские племена, в свою очередь, сильно «ханаанизировались». Впрочем, по-другому и быть не могло, так как все эти западносемитские народы имели общее происхождение и говорили на одном и том же языке.
Новому царю потребовалась и новая столица: Тирца, детище Йаровама и Баши, его больше не устраивала. «И купил он у Шемера гору Шомрон за два таланта серебра, и застроил эту гору, и назвал город, который он построил, Шомроном (Самарией), по имени Шемера, владельца горы» (3 Цар. 16:24).

Таким образом, вся территория новой столицы стала личным владением дома Омри, что давало царю явные преимущества перед тем, что он имел в Тирце, обустроенной и населенной по потребностям Йаровама и Баши. Все три столицы Северного царства — Шхем, Тирца и Самария — были расположены неподалеку друг от друга, следовательно, отнюдь не их географическое положение являлось причиной переноса резиденции царя. Как Йаровам в свое время, так и Омри хотели после расколов и гражданских войн обезопасить свою резиденцию от населения, связанного своими интересами с прежними царями и их политикой.

Однако то обстоятельство, что новая израильская столица Самария находилась опять-таки на территории «дома Иосифа», свидетельствовало о полной поддержке, которой пользовалась новая династия со стороны этих влиятельных племен: вряд ли Омри рискнул бы построить свою новую резиденцию в окружении враждебного ему населения.

Новый царь был, несомненно, выдающимся политиком и полководцем своего времени. Не случайно он стал первым израильским царем, упомянутым в небиблейских источниках. Стела моавитского царя Меши называет его победителем и поработителем Моава, а ассирийские надписи времен царя Тиглатпаласара III величают Израильское царство не иначе как «домом Омри». Этот царь оставил столь глубокий след в памяти других народов, что на протяжении многих лет Израиль ассоциировался в их глазах прежде всего с династией Омри.

Вместе с тем библейский текст поразительно скупо говорит об этом выдающемся человеке, основателе одной из двух самых значительных династий израильских царей. Крайняя неприязнь левитов к царям этой династии — сторонникам культа Баала — вряд ли может что-либо объяснить. Ведь сыну Омри, Ахаву, наиболее ревностному поклоннику Баала, носители традиции тем не менее посвятили несравненно больше внимания. Одной из возможных причин непонятного молчания о самом Омри является, вероятно, его неизраильское происхождение.

Как бы то ни было, Израильское царство даже при сравнительно недолгом двенадцатилетнем правлении Омри сумело не только стабилизироваться после переворота и гражданской войны, но и существенно усилиться в военном отношении. Израиль снова подчиняет себе заиорданские государства Моав и Аммон и успешно отражает атаки арамейского Дамасского царства.

Омри в корне меняет израильскую политику в отношении Иудеи: он отказывается от вражды и войн, характерных для правления Йаровама и Баши, и начинает строить с ней добрососедские взаимоотношения. Как ни парадоксально, но подлинный мир с Иудеей был еще одним косвенным свидетельством в пользу неизраильского происхождения Омри. Ведь всем остальным царям — выходцам из израильских племен — была свойственна откровенная враждебность к своим южным собратьям.

Новым направлением во внешней политике стал и союз с царем финикийского города Сидон Этбаалом. Этот союз был выгоден Израилю: он гарантировал надежный, дружеский тыл с севера и открывал новые возможности для участия в международной торговле, включая морскую. Омри и его сын Ахав, как в свое время Соломон, вели обширное строительство и нуждались в большом количестве высококвалифицированных мастеров, которых можно было заполучить из финикийских городов.

Ахав (873–852 гг. до н. э.) стал самым известным и самым успешным царем из династии Омри. В своей внешней и внутренней политике он последовательно продолжал дело отца. Прежде всего, он укрепил союз с Финикией, женившись на Изевели, дочери сидонского царя Этбаала. Содействие финикийцев помогло ему осуществить грандиозные планы строительства, в частности в новой столице — Самарии, в Мегиддо и Хацоре. Не меньшие усилия Ахав приложил для улучшения отношений с южным соседом — Иудеей.

Чтобы упрочить новый союз, Ахав отдал свою дочь Аталию замуж за сына иудейского царя Йеошафата, который в дальнейшем стал не только политическим, но и военным союзником Израиля. Оба эти союза — с Финикией и Иудеей — были призваны обеспечить тылы Израиля в его конфронтации с главным противником — Дамасским царством. Объективно противостояние Израиля и Дамаска представляло собой борьбу за гегемонию во всем сиро-палестинском регионе.

К сожалению, абсолютное большинство сведений, которые мы имеем об Ахаве, почерпнуты из Библии, а ее авторы были озабочены не столько политическими и военными, сколько религиозно-философскими проблемами того времени. Естественно, все царствование Ахава они рассматривали через призму его религиозной политики, в частности с позиций его отношения к культу Яхве и к северным левитам. Но этот царь, как прагматик, ориентировался не на яхвизм и левитов, а на культ Баала и его жрецов, имевших тогда куда большее влияние на население его царства.

Ничего удивительного, что он стал наиболее ненавистной для левитов фигурой, и библейский текст буквально переполнен беспощадной критикой в его адрес. «И делал Ахав, сын Омри, неугодное пред очами Господа более всех бывших прежде него» (3 Цар. 16:30). Женитьба Ахава на язычнице, финикийской принцессе Изевели, была отрицательно воспринята носителями традиции, но еще большее их возмущение вызвало покровительство царицы ханаанскому культу Баала, главному в ее родной Финикии. В годы правления Ахава этот культ стал основным и в Израильском царстве; вторым по значению стало поклонение Ашейре, ханаанской богине плодородия, которая рассматривалась в качестве супруги Баала:

«И поставил он (Ахав.) Баалу жертвенник в капище Баала, которое построил в Самарии. И сделал Ахав Ашейру, и делал Ахав то, что гневило Господа, Бога Израилева, больше, чем все цари израильские, которые были до него» (3 Цар. 16:32–33).

Менее влиятельный тогда культ Яхве и его жрецы-левиты были оттеснены в сторону, на второстепенные позиции, а храм Баала в Самарии стал претендовать на ту же роль в Израиле, которую играл иерусалимский Храм в Иудее. Естественно, что левиты не могли смириться с подобной ситуацией и выступили если и не прямо против Ахава, то, по крайней мере, против царицы-язычницы. В ответ царь начал гонения на северных левитов, посмевших вмешаться в его политику и семейные дела, а Изевель, для которой левиты стали личными врагами, «убивала пророков Господних» (3 Цар. 18:13). Впервые в истории северных племен левиты были не только лишены всякого покровительства, но и вынуждены были скрываться, чтобы спасти свою жизнь.

На фоне этих преследований началась отшельническая жизнь самого известного пророка Северного царства Илии (Элияху).
Но тут в историю вмешалась природа. Словно в наказание за преследование левитов, страну постигла сильнейшая засуха, начался голод. Это было бедствие, которое не раз происходило в Ханаане и в прошлом, заставляя предков израильтян уходить в Египет. Засуха и голод привели к народным волнениям и были истолкованы как наказание Господа за гонения на яхвистов, по крайней мере, левиты усиленно поддерживали эту версию в народе.

Часть населения и даже придворных царя была недовольна монопольным положением культа Баала и засилием сидонских жрецов. В стране вспыхнули голодные бунты, пусть и ограниченные по своим размерам, которые левиты сумели направить на жрецов Баала, не сумевших вызвать дожди. Ахав не захотел в это время открыто встать на сторону жрецов Баала, чтобы не обратить на себя гнев народа, и многие служители этого культа были убиты.

Самое крупное волнение у горы Кармель, близ современной Хайфы, возглавил пророк Илия. Он организовал там массовое избиение жрецов Баала и Ашейры и вынудил Ахава отказаться от преследований левитов. Начавшиеся дожди способствовали полному триумфу яхвистов, которые не только восстановили свои позиции, но и на короткое время вытеснили культ Баала с позиций главной религии. Однако прекращение засухи и голода привело к умиротворению населения и к концу народных бунтов. После этого царская семья осмелилась снова обрушиться на левитов как на зачинщиков мятежей. Многие левиты были вынуждены опять скрываться, а их лидер и пророк Илия бежал на время в Иудею.

Воспользовавшись бурными событиями в Израиле, дамасский царь Бен-Хадад с огромным войском, включавшим армии зависимых от него правителей, вторгся на израильскую территорию и осаждил столицу Самарию. Ахав, сознавая неравенство сил, попытался примириться с арамейцами и выразил готовность стать их данником. Однако Бен-Хадад, видя затруднительное положение израильтян, ужесточил свои условия: он потребовал огромную дань и семью Ахава в качестве заложников будущей лояльности израильского царя.

Ахав отверг эти кабальные условия, и осада Самарии возобновилась. Тем временем на помощь израильскому царю подошли ополчения северных племен, и Ахав решился первым атаковать осаждавших его арамейцев. Сражение произошло в сильно пересеченной местности, где арамейцы не смогли должным образом использовать свое численное превосходство. С другой стороны, гористая поверхность благоприятствовала израильскому племенному ополчению, состоявшему в большинстве своем из пехотинцев. В результате неожиданной атаки израильтян арамейцы потерпели полное поражение, а остатки их армии бежали в Дамаск.

Однако уже через год Бен-Хадад предпринял новое наступление на Израиль. На этот раз он, по совету опытных полководцев, поставил армии союзников под непосредственное командование своих военачальников, а главное, задумал устроить решающее сражение не в гористой местности, а на равнине, где он мог бы в полной мере использовать численное превосходство своей армии. Новое столкновение произошло на равнине близ города Афек, на восточной стороне Тивериадского озера. Израильское войско, как и в прошлый раз, состояло из двух частей — постоянной армии царя и племенного (областного) ополчения.

Вот как библейский текст описывает сражение:

«И стали лагерем против них [арамейцев] сыны Израиля, как два [малых] стада коз, а арамейцы наполнили страну… И стояли станом одни против других семь дней. В седьмой день началась битва, и сыны Израиля поразили сто тысяч пеших арамейцев в один день. Остальные убежали в город Афек» (3 Цар. 20:27, 29–30).

Вопреки ожиданиям арамейцев, равнинный характер местности им не помог. Сегодня, используя ассирийские источники, можно предположить, что численному превосходству арамейцев в коннице и пехоте израильтяне противопоставили собственное превосходство в колесницах. Израильские колесницы, их возничие и кони считались одними из лучших на древнем Ближнем Востоке, ими восторгались даже ассирийцы, имевшие огромный опыт в военном деле.

За разгромом арамейцев под Афеком последовал штурм самого города и капитуляция Бен-Хадада.

Ахав, однако, не жаждал мести. Победа над Дамаском привела не к подчинению бывшего врага, а к союзу с ним. Столь неожиданный поворот событий объяснялся появлением нового, куда более страшного и могущественного противника — Ассирии. Ассирийский царь Салманасар III (859–824 гг. до н. э.) уже вторгся в северную и центральную Сирию, и ни одно государство региона не могло противостоять ему в одиночку. Необычайная жестокость ассирийцев, страшные опустошения, которые они производили, заставили объединиться между собой многие сирийские, финикийские и палестинские государства. Израиль, Дамаск и Хамат стали во главе антиассирийской коалиции, объединившей 12 государств.

Эта коалиция успешно отразила несколько наступлений ассирийской армии и на некоторое время задержала продвижение Ассирии на запад: в южную Сирию, Финикию и Палестину.

К сожалению, все эти сведения известны нам только из небиблейских, точнее, из ассирийских источников. (Библия ничего не сообщает об антиассирийской коалиции, в которой главную роль играли Израиль и Дамаск.) В частности, ассирийские тексты дают очень интересную информацию о битве под Каркаром в 853 г. до н. э., в которой принимал участие и Израиль.

Согласно сведениям ассирийцев, Израиль выставил против них 2000 боевых колесниц и 10 000 пехотинцев, в то время как другой лидер коалиции, Дамаск, смог предоставить в распоряжение союзников 1200 колесниц и 20 000 пехотинцев. Вклад остальных участников антиассирийской коалиции был неизмеримо меньше[44]. Эти данные красноречиво говорят о значительной военной и экономической мощи Израильского царства. Очевидно, в период правления Омри и Ахава Израиль превратился в одно из сильнейших государств Сирии, Финикии и Палестины и, скорее всего, ничем не уступал своему традиционному врагу — Дамасскому царству.

На основании этих данных историки сомневаются в точности библейской информации о том, что в период царствования Омри Дамаску удалось захватить некоторые израильские города и заполучить выгодные условия для торговли. Как известно, после разгрома арамейцев под Афеком плененный израильтянами царь Бен-Хадад сказал Ахаву: «Города, которые взял мой отец у твоего отца, я возвращу, и рыночные площади ты можешь иметь для себя в Дамаске, как отец мой имел в Самарии» (3 Цар. 20:34).

Есть предположение, что эти слова попали в хронику царствования Ахава из периода правления другого израильского царя, тем более что составлялась книга Царств столетия спустя после описываемых событий[45]. Не исключено, что и неудачный военный поход на Рамот-Гилад, приписываемый Ахаву, тоже происходил в период правления другого царя, например его сына Йорама. Возможно, то же самое подозревали и сами составители книги Царств, поэтому в большинстве эпизодов и старались предусмотрительно не называть имени израильского царя.

Крайне неодобрительное отношение носителей традиции к Ахаву явно принижает и умаляет величие этого политика и полководца. Но как бы отрицательно не относились к нему библейские авторы, нельзя не признать, что объективно период его правления был годами экономического и военного могущества Израильского царства. После смерти Ахава начинается быстрый упадок династии Омри и ослабление Северного царства. Сыну Ахава, Ахазии (852–851 гг. до н. э.), не удалось процарствовать и двух полных лет. Он получил серьезную травму при падении из верхней комнаты дворца и вплоть до своей смерти не мог подняться с постели.

Беспомощным состоянием царя воспользовались его данники, в частности Моав, который отпал от Израильского царства почти сразу же после смерти Ахава. Неудачно окончилась для Ахазии и попытка организации совместной с Иудеей торговой экспедиции в Офир за золотом. Корабли, предназначенные для плавания, были разбиты бурей в Эцион Гебере (район современного израильского порта Эйлат), а от новой экспедиции иудейский царь отказался. Болезнь и краткосрочный характер правления не дали Ахазии должным образом проявить себя в качестве государственного деятеля. Но, судя по тому немногому, что известно о нем, он пытался продолжать политику своего отца и деда, правда, куда менее успешно, чем они. Как и его отец, Ахазия отдавал предпочтение культу Баала, который и при нем оставался главным в Северном царстве.

Не случайно Библия проводит прямую параллель между Ахазией и Ахавом: «Он служил Баалу, и поклонялся ему, и прогневал Господа, Бога Израилева, всем тем, что делал отец его» (3 Цар. 22:53). В правление Ахазии тоже имели место гонения на левитов, в частности на их лидера — пророка Илию. Слуги царя не раз пытались заставить замолчать непокорного пророка, но расправиться с ним не решались, опасаясь народных волнений. В свою очередь, Илия не побоялся публично предсказать скорую смерть царя в качестве наказания за его слепую веру языческим богам.

Преждевременная смерть молодого царя оставила его без сыновей-наследников, поэтому израильский престол перешел к его брату Йораму (851–842 гг. до н. э.). Новый и одновременно последний царь из династии Омри первым делом постарался улучшить отношения с левитами. Примечательно, что Библия признает: «он, хотя и делал злое в очах Господних, но не так, как отец и мать его. Он убрал статую Баала, которую сделал отец его» (4 Цар. 3:2). Если Ахав и Ахазия открыто конфликтовали с левитами и преследовали их главного пророка Илию, то Йорам не только отказался от гонений на яхвистов, но даже приблизил к себе их нового лидера — пророка Элишу (Елисея).

Но культ Баала остался по-прежнему основным в Самарии, а Элиша, хоть и получил легитимизацию при царском дворе, отнюдь не пользовался статусом первосвященника или главного пророка. Таким образом, не стоит переоценивать примирительные жесты израильского царя. И все же тот факт, что Йорам вынужден был считаться с левитами, свидетельствовал о росте влияния яхвизма, его священнослужителей и пророков среди населения Северного царства.

В любом случае, достаточно прочное положение Элиши коренным образом отличалось от тяжелой доли Илии. Если Илия вынужден был скрываться от преследований большую часть своей жизни, то Элиша был столь почитаем при царском дворе, что мог предлагать другим покровительство царя и его военачальников.

Главной задачей внешней политики Йорама было сдерживание Дамаска. Если в первую половину его правления войны с арамейцами шли с переменным успехом, то позднее их исход все чаще был не в пользу Израиля. Царствование Йорама пришлось на годы власти Бен-Хадада II и Хазаэля, когда арамейское Дамасское царство неуклонно набирало силу, постепенно превращаясь в главную державу Сирии и Финикии. В этот период баланс сил между Израилем и Дамаском существенно меняется в пользу последнего, и Северное царство переходит от активной наступательной политики, характерной для времен Омри и Ахава, к глухой обороне. Арамейцы неоднократно осаждают Самарию, однако взять ее им не удается.

Противоборство с арамейцами осложнялось и природными бедствиями в Северном царстве. Как и во времена Ахава, страну постигла целая череда засушливых лет, которые привели к голоду и массовому оттоку населения в соседние государства. Библейский текст (4 Цар. 8:1) говорит о семи годах голода, и это только за двенадцать лет правления Йорама! Как и при Ахаве, арамейцы прекращали военные действия против Израиля лишь тогда, когда Дамаску угрожала Ассирия или ее союзники. Но перемирия и дружественные отношения с ними моментально заканчивались, как только отпадала непосредственная угроза Дамаску. В библейском тексте остались неясные упоминания о том, что арамейцам приходилось снимать осаду с Самарии, когда они получали известия о вторжениях вражеских войск в их земли (4 Цар. 7:6–7).

В те годы Израиль и Ассирийскую державу разделяли земли южной и центральной Сирии, которые находились под властью Дамаска, так что на первых порах наступление ассирийской армии угрожало не столько Израилю, сколько Дамаску, и тем самым спасало Северное царство от агрессивного соседа.
На некоторое время вторжения арамейцев прекратились из-за внутренних неурядиц в Дамаске.

Тяжелобольной царь Бен-Хадад II был убит своим же военачальником Хазаэлем, но у узурпатора нашлись и другие соперники, оспаривавшие его права на престол. Воспользовавшись междоусобной борьбой в Дамаске, израильский царь Йорам попытался отвоевать у арамейцев часть северного Заиорданья — Рамот-Гилад, принадлежавший ранее Израилю.

Однако Хазаэль сумел быстро взять верх над своими внутренними противниками и встретил Йорама во главе большого войска. Нам неясен исход битвы под Рамот-Гиладом, но известно, что израильская армия оставалась в этом районе и после сражения с арамейцами. Сам Йорам был серьезно ранен и увезен в свою резиденцию в Изреэль, город, расположенный в одноименной долине.

Еще до сражения под Рамот-Гиладом Йорам предпринял попытку вновь подчинить Моав, отпавший от Израиля после смерти Ахава. В поход против взбунтовавшихся моавитян Йорам пригласил и своего союзника, иудейского царя Йеошафата. Обоих царей сопровождали отряды правителя Эдома, зависимого тогда от Иудеи. В библейском тексте уделено немало внимания этому совместному походу, что связано с присутствием в войске пророка Элиши. Сам факт его участия в военном походе Йорама говорит об официальном статусе Элиши в качестве пророка царя.

Вместе с тем в этом же походе участвовали и пророки Баала, с которыми израильский царь советовался в первую очередь (4 Цар. 3:11–13). Библейское изложение этой военной экспедиции носит крайне противоречивый и запутанный характер. Вероятно, война сопровождалась большими трудностями. Войска сильно страдали от жажды в пустыне, и между союзниками вспыхивали разногласия как из-за раздела добычи, так и по поводу тактики ведения войны. Очевидно и другое: несмотря на тяжелые климатические условия и ожесточенное сопротивление моавитян, союзники одержали ряд побед над ними. Моавитяне явно были на грани полного поражения, если их царь в отчаянии был вынужден принести во всесожжение своего сына-первенца прямо на крепостной стене последнего оставшегося у него города.

Но дальше произошло нечто непонятное. Книга Царств обрывает изложение похода и заканчивет повествование неясной фразой:

«И был гнев большой на израильтян, и они отступили от него, и возвратились в свою землю» (4 Цар. 3:27).

К счастью, имеется еще один, небиблейский, источник, который может прояснить случившееся. Речь идет о стеле Меши — того самого моавитского царя, против которого и был направлен совместный поход.

Согласно надписям Меши, относящимся примерно к 840–830 гг. до н. э., Моав был завоеван израильским царем Омри, а освободился в середине царствования сына Омри, имя которого не названо. Царь Меша говорит о 40 годах, в течение которых Моав оставался данником Израиля. Если исходить из этой цифры, то тогда получается, что освобождение этой страны пришлось не на время царствования сына Омри, Ахава, а на период правления его внука Йорама.

Согласно Библии, основатель династии — Омри — правил 12 лет, его сын Ахав — 22 года, его первый внук Ахазия — менее двух лет, а второй внук Йорам — 12 лет. Таким образом, окончание сорокалетнего периода зависимости Моава приходится приблизительно на середину правления Йорама. Скорее всего, поход Йорама в Моав, о котором повествует Библия, действительно произошел именно в это время.

Но что же собственно спасло царя Мешу от полного поражения, после того как он принес в жертву своего сына-наследника? И как понять неожиданный уход израильтян накануне их полного военного триумфа? Библия объясняет это «большим гневом на израильтян», и, как ни странно, царь Меша приводит объяснение того же рода: он благодарит бога Кемоша за его вмешательство.

Кто же на самом деле пришел на спасение моавитянам? Зная политическую обстановку того времени, нетрудно догадаться, что, вероятнее всего, это были арамейцы, которые, воспользовавшись уходом Йорама в Моав, вторглись на территорию Израиля. Было ли это нападение совершено по собственной инициативе Дамаска или по просьбе царя Моава, нам вряд ли когда-нибудь будет известно. Но мы знаем, что подобный сценарий уже не раз повторялся в истории этого региона. Например, когда израильский царь Баша напал на Иудею и пытался взять Иерусалим, иудейский царь Аса с помощью богатых даров склонил арамейцев к вторжению в Израиль и тем самым заставил израильтян поспешно уйти из его страны.

Нечто подобное имело место и в этом случае: получив известие о нападении врагов на его страну, Йорам немедленно снял осаду и поспешил навстречу арамейцам.

Между прочим, в библейской версии имеется косвенное подтверждение именно такого сценария: «И увидел царь Моава, что битва одолевает его, и взял он с собою семьсот человек, владеющих мечом, чтобы пробиться к царю Эдома, но не смогли они» (4 Цар. 3:26). Почему моавитяне, пытаясь переломить ход сражения, стремились убить именно правителя Эдома, второстепенную фигуру, данника Иудеи, а не израильского или иудейского царей, тех, кто на самом деле командовал армией? Ответ напрашивается сам собой: потому что ни израильского, ни иудейского царей уже не было; они поспешно ушли, оставив вместо себя небольшие силы под командованием наместника Эдома.

Именно ему было приказано добить моавитян, чего он так и не сумел сделать. Как известно из дальнейшей истории, ни у Йорама, ни тем более у его непосредственных преемников уже не имелось возможностей для нового покорения Моава; все они с трудом сдерживали возраставшую экспансию Дамасского царства. Царь Меша был совершенно прав, давая понять в своей стеле, что он получил полную свободу рук в отношении соседних израильских городов, относившихся к заиорданскому племени Гад. Израильтяне из этого племени остались, действительно, без поддержки своего царя, армия которого была занята либо в войнах с арамейцами, либо в совместной коалиции с ними против наступавшей Ассирии.

Именно здесь лежит разгадка чудесного спасения Меши и его побед над израильскими городами в центральном Заиорданье. Ничего удивительного, что об этом важном обстоятельстве царь Меша умолчал: трудно хвастаться чужой поддержкой; но с другой стороны, он был по-своему прав, когда благодарил моавитянского бога Кемоша за посланную ему помощь.

Почему же библейский текст не указал подлинную причину ухода израильтян из Моава? Вероятно, обрыв повествования с неясной концовкой напрямую связан с престижем пророка Элиши, который предсказал, что «Моав будет предан в руки израильтян» (4 Цар. 3:18). Однако, несмотря на ряд побед, пророчество не сбылось, а как бы критически авторы Библии не относились к царям из династии Омри, пророческий дар Элиши был для них вне всякого сомнения.

Некоторые историки противопоставляют данные стелы Меши библейскому повествованию о походе царя Йорама в Моав, утверждая, что более достоверный, с их точки зрения, моавитский источник опровергает библейскую версию. Однако такое противопоставление является результатом формального подхода к источникам.

Нужно принять во внимание, что царь Меша дает своего рода краткий исторический обзор покорения Моава Израилем и освобождения страны от подчинения израильским царям, в то время как библейская версия представляет собой всего лишь один из эпизодов этой чуть ли не полувековой эпопеи. Естественно, приравнивать целое к одной из его частей невозможно — два этих источника не противоречат друг другу, а взаимодополняют. Причем, оба они не сообщают подлинную причину поспешного ухода израильтян из Моава и ссылаются либо на гнев всемогущего Бога, либо на милость языческого божества.

Йорам оказался последним израильским царем из династии Омри. Его ранение в битве с арамейцами и вынужденное отстранение от управления государственными делами сыграли роковую для него роль: приближенные царя составили заговор и лишили его престола и жизни.
Многие историки полагают, что причины свержения династии Омри кроются в социальной напряженности в стране и в недовольстве населения насаждением культа Баала. Эта точка зрения навеяна библейским повествованием о борьбе израильских пророков Илии и Элиши против языческих культов, доминировавших в период правления царей этой династии, и основана на обличении ими несправедливости и произвола со стороны Ахава и Изевели.

В действительности, заговор, который возглавил военачальник царя, Йеху, вряд ли серьезно отличался от предшествующих переворотов, совершенных Башой или Зимри. Реальным отличием можно считать лишь активное участие в нем левитов, включая самого Элишу. Переворот не был результатом народного восстания или социального движения, а представлял собой не более чем борьбу за власть внутри правящей элиты. Участие в нем левитов добавило лишь религиозную окраску, которая отсутствовала в предыдущих переворотах.

Сам Йеху в отличие от Омри был израильского происхождения, но этот факт вряд ли имел серьезное значение во второй половине IX в. до н. э., так как процесс взаимной ассимиляции между древнееврейскими племенами и ханаанейско-аморейским населением зашел уже настолько далеко, что этнические и культурные различия между ними стали несущественны. Куда более важными вещами считались престиж самого царя, поддержка армии, племенной и областной аристократии. В этом плане Йораму повезло значительно меньше, чем его отцу и деду: ему тоже пришлось вести много войн, но они были куда менее успешными.

При нем сократилась территория Израильского царства: отпал Моав, арамейцы захватили часть северного Заиорданья. Как следствие, уменьшились доходы и военная добыча. В отличие от Иудеи в Израиле не укоренилась ни одна царская династия, подобная давидидам, поэтому каждый влиятельный военачальник считал себя вправе лишить престола царя, потерявшего поддержку армии и придворных.

Что касается социальных и религиозных протестов, то они были гораздо сильнее выражены во времена отца Йорама, Ахава, но это тем не менее не лишило последнего власти, так как он проявил себя удачливым полководцем и успешным государственным деятелем. Йорам, со своей стороны, улучшил отношения с левитами и в период своего правления куда меньше сталкивался с социальными и религиозными волнениями, чем его отец. Однако это не спасло его от переворота и кровавой расправы.

Самым значительным достижением Йорама было поддержание хороших, в прямом смысле родственных, отношений с Иудеей и укрепление военно-политического союза с ней. Именно в годы правления Йорама царские дворы обеих стран максимально сблизились и породнились: иудейский престол принадлежал тогда зятю Йорама, Йеораму, женатому на дочери Ахава, Аталии. Оба царя, израильский и иудейский, имели одно и то же имя, которое произносилось двояко (Йорам-Йеорам).

Несколько позднее царем Иудеи стал Ахазия, который приходился родным племянником израильскому царю Йораму. Оба царства настолько сблизились, что это дало почву для спекуляций историков о подчинении Израилем Иудеи и даже о том, что израильский царь Йорам и иудейский Йеорам были якобы одним и тем же лицом[46]. Если бы первое или второе действительно имело место, то носители традиции не оставили бы без внимания столь вопиющий шаг ненавистной им династии Омри — поклонников культа Баала.

Тесные союзнические отношения, установившиеся между Израилем и Иудеей, родство между их правящими династиями были идеальной формой союза между северными и южными племенами. В историческом плане как объединение в рамках одного государства, так и вражда между этими племенными группами представляли собой крайности; куда более естественными являлись союзнические отношения, скрепленные родственными узами. Возможно, что такой характер отношений между ними преобладал в доегипетский период жизни в Ханаане и во время пребывания в Египте.

Однако израильская племенная аристократия, помнившая об унижениях, нанесенных ей давидидами, рассматривала породнение царских дворов не столько как политический успех Йорама, сколько как опасную связь с домом Давида, направленнную против ее собственных интересов.

Взлеты и падения династии Йеху

Из-за полученных ранений Йорам находился в Изреэле — неофициальной столице ханаанской части Северного царства. Йорам, как собственно и его отец Ахав, предпочитали проводить время не в Самарии, построенной на территории израильских племен, а в этом ханаанском городе. Удаленностью царя как от столицы — Самарии, так и от главных военных сил, располагавшихся в Рамот-Гиладе, воспользовался израильский военачальник Йеху. Он составил заговор против царя и, заручившись поддержкой армии, двинулся к резиденции Йорама.

Быстрый переход армии Йеху к Изреэлю застал врасплох еще не оправившегося от ран царя. Он не только не знал о готовившемся перевороте, но и не имел достаточно сил для обороны города. Библейский текст не без торжества отмечает, что Йорам нашел свою смерть на том самом поле, которое его отец, Ахав, отобрал у невинно убиенного им Навота из Изреэля. Как о справедливом возмездии носители традиции упоминают о сбывшемся пророчестве Илии — ужасной расправе над Изевелью на том же «поле изреэльском».

В ходе кровавой вакханалии погиб весь дом Ахава, а также его друзья и сановники. Очень мужественно встретила свою смерть Изевель. Дочь финикийского царя, мать израильского и бабушка иудейского царей, она не пыталась скрыться или бежать. Вместо этого она тщательно накрасилась и, надев свои лучшие одежды, встретила мятежного полководца с презрительной насмешкой:

«С миром ли, Зимри, убийца господина своего?» (4 Цар. 9:30–31).

По приказу Йеху убивают и иудейского царя Ахазию, который приехал навестить своего родственника Йорама.

Йеху обращается к напуганным придворным в Самарии, предлагая им либо добровольно выдать головы семидесяти сыновей Ахава, либо сопротивляться вместе с ними. Однако соотношение сил было настолько неравным — армия стояла целиком на стороне своего военачальника, — что окружение бывшего царя сочло за благо покориться новому лидеру. Из послания Йеху, направленного в Самарию, следует, что власть в столице, как, впрочем, и все сыновья Ахава, находились тогда в руках «князей и старейшин Изреэля», выходцев из той области, которая была населена преимущественно ханаанеями (4 Цар. 10:1–3).

Возможно, это является подтверждением того, что сам основатель династии, Омри, происходил из ханаанеев Изреэльской долины. Обычная в таких случаях резня всех членов свергнутой царской династии дополнилась убийством царских сыновей из Иудеи, которые, ничего не подозревая, приехали навестить своих израильских родственников. Наконец, кровавая вакханалия закончилась совершенно новым для дворцовых переворотов явлением: истреблением жрецов Баала и разрушением храма этого божества в Самарии: «И разбили они статую Баала, и разрушили капище Баала; и сделали из него отхожее место, до сего дня.

И истребил Иеху Баала с земли израильской» (4 Цар. 10:27–28). Присутствовать на этом избиении «врагов Господних» Йеху пригласил Ионадава, главу рехавитов — яхвистского клана, известного своими пуританскими взглядами. Таким образом, Йеху подтвердил как свою принадлежность к сторонникам яхвизма в Северном царстве, так и свой союз с левитами. Носители традиции ставят эти действия в заслугу новому царю:

«И сказал Господь Йеху: за то, что ты охотно сделал, что было праведно в очах Моих, выполнил над домом Ахава все, что было на сердце у Меня, сыновья твои до четвертого поколения будут сидеть на престоле Израиля» (4 Цар. 10:30).

Казалось, левиты должны были торжествовать: они полностью победили и политических, и идеологических противников. Но, странное дело, вопреки всем ожиданиям левитов храмы в Бейт-Эле и Дане не были отданы в их распоряжение. Носители традиции не могли скрыть своего разочарования поступком Йеху: «Впрочем, от грехов Йаровама, сына Невата, который ввел Израиль в грех, от них не отступал Йеху, от золотых тельцов, которые в Бейт-Эле и которые в Дане» (4 Цар. 10:29).

Вероятно, Йеху вынужден был считаться с теми же обстоятельствами, что и его далекий предшественник Йаровам. С одной стороны, он не захотел идти на конфликт с теми израильскими племенами, на земле которых находились эти храмы, и чьи жрецы выполняли там функции левитов. С другой — он не был готов отказаться от старой, языческой формы яхвизма, популярной среди северных племен, которая связывала этот культ с традиционными ханаанскими верованиями. Монотеизм Моисея был по-прежнему чужд и непонятен большинству населения, и новый царь не мог с этим не считаться.

Было бы также наивным полагать, что истребление жрецов Баала и разрушение храма Баала в Самарии положили конец этому культу на всей территории Северного царства. Скорее всего, за пределами Самарии как в ханаанских, так и в израильских областях культ Баала продолжал существовать и дальше, однако его жрецы утратили главенствующую роль в Северном царстве, уступив ее яхвистам. Как Ахав и Изевель не смогли истребить левитов, так и Йеху не сумел покончить с культом Баала в масштабах всего Северного царства.

Действия Йеху можно сравнить с поступком легендарного израильского судьи Гидеона, который, воспротивившись поклонению этому ханаанейскому божеству, совратил израильтян службой другим языческим богам. Библейский текст прямо связывает неудачи Йеху в войнах с арамейцами с тем, что он фактически продолжил грехи Йаровама:

«Но Йеху не придерживался того, чтобы следовать законам Господа, Бога Израилева, от всего сердца своего. Он не отступал от грехов Йаровама, который ввел Израиль в грех. В те дни начал Господь отрезать части от Израиля, и поражал их Хазаэль во всем пределе Израилевом, на восток от Иордана, всю землю Гилад, [колена] Гада, Реувена, Менаше, от Ароэра, который при потоке Арнон, и Гилад, и Башан» (4 Цар. 10:31–33).

Йеху (842–814 гг. до н. э.) стал основателем самой значительной династии в истории Северного царства: он и его потомки находились на израильском престоле почти целое столетие. В то же время Библия не сообщает почти никаких сведений о его 28-летнем правлении, хотя Йеху пришел к власти при полной поддержке левитов, то есть самих носителей традиции, и, следовательно, не должен был быть обделен их вниманием. Почти вся информация о Йеху связана с подробностями свержения динасуии Омри и истребления служителей Баала.

Единственное, что можно почерпнуть из библейского текста, так это то, что годы правления Йеху совпали с периодом наступления арамейцев на Израиль, и что Хазаэлю, наиболее воинственному царю Дамаска, удалось оторвать от Северного царства все заиорданские области. Другим источником, который может дополнить в этом плане Библию, являются ассирийские документы, хотя сам Израиль упоминается в них очень скупо.

Йеху и его наследники существенно изменили политический курс Северного царства и отказались от участия в антиассирийской коалиции. Как известно, во времена Ахава Израиль был одним из главных участников, а возможно, (судя по количеству боевых колесниц) и лидером этой коалиции. Сын Ахава, Йорам, продолжал политику своего отца в отношении Ассирии. Однако, несмотря на максимальный вклад Израиля в дело отражения ассирийской агрессии, последняя в тот период меньше всего задевала его собственные интересы. Военные походы Салманасара III были направлены прежде всего против государств северной и центральной Сирии, Финикии и Дамасского царства.

Кто втянул Ахава в дорогостоящие и кровопролитные войны по защите финикийских городов и враждебного ему Дамаска? Скорее всего, сидонские родственники по линии его жены Изевели. Как недвусмысленно следует из библейского текста, яхвисты Северного царства и их пророки были категорически против союза Ахава с его потенциальным врагом Бен-Хададом II, и дальнейшие события подтвердили, что собственно израильские интересы тогда вовсе не требовали воевать против Ассирии на стороне Финикии и Дамаска. Йеху вышел из антиассирийской коалиции, и без участия Израиля та быстро развалилась.

Значительное различие в политике династий Йеху и Омри было отнюдь не случайным, оно объяснялось их разной религиозной и культурной ориентацией. Какого бы этнического происхождения ни была династия Омри, она являлась безусловно ханаанской по своему характеру. Это нашло свое выражение и в выборе культа Баала, и в политическом союзе с Финикией, и в концентрации власти в руках ханаанеев Изреэльской долины. Наконец, как ни парадоксально, родственные узы и союз с домом Давида стали возможны лишь потому, что династия Омри не была отягощена старыми обидами и опасениями племенной аристократии северных колен.

В отличие от нее династия Йеху не только была чисто израильского происхождения, но и выражала прежде всего интересы северных племен. Именно поэтому она поторопилась восстановить союз с северными левитами, вернуться к яхвизму — пусть в его старой языческой форме — и порвать родственные связи с «домом Давида», которого опасалась израильская племенная аристократия.

Точно так же Йеху отказался и от союза с городами-государствами Финикии. В отличие от Омри и Ахава он в них не нуждался: ему было не до широкомасштабного строительства и морской торговли, а в военном отношении эти полисы были слишком маломощны.

Однако серьезные изменения произошли не только в Израиле, но и во всем сиро-финикийском регионе. После захвата Хазаэлем власти в Дамаске это арамейское царство стало резко усиливаться: оно подмяло под себя всю южную и центральную Сирию и пыталось подчинить Финикию и Израиль. Военные возможности Северного царства оказались недостаточны, чтобы сдерживать экспансию Дамаска, обладавшего несравненно большими людскими и материальными ресурсами, поэтому Йеху решил найти могущественного союзника в лице Ассирии — врага своего врага.

Знаменитый черный обелиск, содержащий перечень побед ассирийского царя Салманасара III (858–824 гг. до н. э.), сообщает, что на восемнадцатом году его правления израильский царь «Йеху, сын Омри» принес ему богатую дань. На этом же обелиске высечена сцена аудиенции Салманасара III с коленопреклоненным Йеху или его посланником. Одновременно ассирийский царь повествует, что он взял дань с финикийских городов Тир и Сидон, но ничего не говорит о царях этих городов и не называет их имен.

В другом сообщении — о своем втором походе на юго-запад, предпринятом через три года после первого, — Салманасар III говорит о взятии им дани с финикийских городов Тир, Сидон и Библос, но уже не упоминает в качестве данника Израиль, хотя ассирийская армия как и раньше стояла у границ Северного царства. Очевидно, Йеху удалось к тому времени стать младшим партнером и союзником Ассирийской державы, иначе он не смог бы избежать тяжелой дани. Вероятно, еще в первый поход ассирийского царя Йеху опередил всех и, не дожидаясь подхода ассирийской армии, по собственной инициативе поспешил принести богатые дары Салманасару III.

Судя по всему, он был единственным из царей своего региона, кто удостоился личной встречи с ассирийским царем и добился его расположения. Именно поэтому черный обелиск уделил особое внимание израильскому царю, так как речь шла не столько о даннике, сколько о потенциальном союзнике в очень важном для Ассирии регионе. Примечательно, что ни один финикийский правитель, принесший дань, не только не изображается, но даже не упоминается. Таким образом, стратегия Йеху — превратить врага своего врага в собственного друга — очевидно, сработала.

Изначально все шло так, как и рассчитывал Йеху: в первом же походе Салманасара III против Дамаска, около 840 г. до н. э., он уничтожил, согласно ассирийским данным, 16 000 воинов и захватил 1121 колесницу, а самого Хазаэля осадил в Дамаске. Однако взять столицу арамейцев ассирийский царь в то время не сумел и вынужден был ограничиться опустошением ее окрестностей. Через три года ассирийцы снова появились у стен Дамаска и опять нанесли тяжелые потери армии Хазаэля, но, как и в первый раз, не смогли захватить город.

Тот факт, что мощнейшая по тем временам ассирийская армия, сражаясь один на один с арамейцами, дважды была не в состоянии переломить хребет Дамасскому царству, безусловно, свидетельствует о военной силе последнего и о полководческих талантах самого Хазаэля. Интересно, что в своих надписях на черном обелиске Салманасар III презрительно называет Хазаэля «простолюдином» и «узурпатором», напоминая о захвате им власти в Дамаске. Однако Йеху, который захватил израильский престол примерно в то же время и при аналогичных обстоятельствах, почтительно именуется им как «сын Омри», то есть как законный царь признанной и уважаемой династии, хотя Салманасар III, зная все о Хазаэле, не мог не иметь сведений о подлинном происхождении и обстоятельствах прихода к власти нового израильского царя.

Как и ожидал Йеху, ослабленный войнами с Ассирией Дамаск перестал беспокоить Израиль. Однако мир продолжался недолго. Вопреки расчетам Йеху, его могущественный союзник почти на три десятилетия прекратил свой натиск на Дамаск, как и вообще все свои походы на юго-запад. Ассирия оказалось занятой другими, более неотложными проблемами: в ее тылу вспыхнули восстания покоренных народов, против Салманасара III поднял мятеж его собственный сын-наследник, а затем начались длительные и изматывающие войны с государством Урарту. Избавившись от угрозы со стороны Ассирии, Хазаэль с новой силой обрушился на Израиль, и для Северного царства наступил один из самых тяжелых периодов в его истории.

За годы правления Йеху израильская территория существенно сократилась: арамейцы постепенно захватили все Заиорданье и даже Галилею. Многие историки объясняют военные неудачи Северного царства кровавым переворотом Йеху, его нетерпимой религиозной политикой, оттолкнувшей ханаанейско-аморейское население, а также разрывом союза с Финикией и Иудеей. Однако, истребляя своих противников, Йеху поступал точно так же, как и все его предшественники, захватывавшие трон; он действовал так, как это было принято в его время. Он не был и яхвистом-пуританином, что видно из критики со стороны носителей традиции. Что же касается финикийских городов и Иудеи, то они тогда представляли собой слабые в военном отношении государства, и их поддержка не могла изменить неблагоприятный для Израиля баланс сил.

Проблема заключалась не в личности Йеху, не в смене правящей династии и даже не в переориентации политического курса. Бедственное положение Северного царства, как уже говорилось, объяснялось изменением геополитической ситуации во всем сиро-палестинском регионе. Хотя Израиль оставался по-прежнему самым сильным из всех палестински х государств — Иудеи, Филистии, Моава, Аммона и Эдома, — он уже не мог тягаться с резко возросшей мощью Дамасского царства. Пожалуй, напротив, следует поставить Йеху в заслугу то, что, несмотря на серьезные территориальные потери, ему вообще удалось сохранить независимость Израильского царства.

Ситуация значительно ухудшилась при сыне Йеху, Йеоахазе (817–800 гг. до н. э.), семнадцатилетний период правления которого стал временем глубочайшего упадка Северного царства. Ему не удалось сдержать натиска Дамаска, и он стал его данником. Как обычно в таких случаях, носители традиции связали неудачи Йеоахаза в войнах с арамейцами с его отступлениями от Господа: «И делал он неугодное в очах Господних, и следовал грехам Йаровама, сына Невата, которыми тот ввел во грех Израиль; он не отступал от них.

И воспылал гнев Господа на израильтян, и Он предавал их в руки Хазаэля, царя арамейского, и в руки Бен-Хадада, сына Хазаэля, во все дни» (4 Цар. 13:2–3). Упрекая Йеоахаза «грехами Йаровама», носители традиции имели в виду не только золотых тельцов в Бейт-Эле и Дане, но прежде всего устранение северных левитов от службы в этих храмах. Вместе с тем, хотя Йеху и уничтожил храм Баала в Самарии, это не помешало процветанию в израильской столице других языческих культов. Библейский текст напоминает, что во времена Йеоахаза «ашейра (кумирное дерево) стояла в Самарии» (4 Цар. 13:6). Не следует забывать, что «кумирное дерево» являлось символом ханаанской богини плодородия Ашейры, которая считалась супругой верховного бога Эля, а иногда почиталась и как супруга того же самого Баала, с которым расправился Йеху, отец Йеоахаза.

Положение Йеоахаза было более чем незавидным: арамейцы не только захватили большую часть его царства, но и, наложив ограничения на его армию, лишили его почти всей конницы и колесниц.

«И осталось у Йеоахаза лишь пятьдесят всадников, десять колесниц и десять тысяч пеших, так как погубил их царь арамейский и обратил их в прах на попрание» (4 Цар. 13:7).

Если сравнить десять оставшихся колесниц Йеоахаза с двумя тысячами, которыми располагал Ахав, то станет ясен размер военной катастрофы, постигшей Северное царство. Почти полным отсутствием кавалерии и колесниц у израильского царя воспользовались его восточные соседи — моавитяне и аммонитяне: их мобильные отряды периодически вторгались на территорию страны и подвергали ее грабежам и опустошениям. Позднее, имея в виду это тяжелое время, пророк Амос писал, что арамейцы Дамаска «молотили Гилад железными молотилами», а аммонитяне «рассекали беременных в Гиладе, чтобы расширить пределы свои» (Ам. 1:3; 1:13).

Как и во времена Йеху, спасение пришло со стороны Ассирии, которая снова вернулась к завоевательной политике в Сирии и Финикии. В 805–801 гг. до н. э. ассирийский царь Адад-нирари III наносит ряд серьезных поражений сыну Хазаэля, Бен-Хададу III, захватывает Дамаск и взимает огромную дань. Мощный удар ассирийцев по Дамаску освобождает Израиль как от уплаты дани, так и от всякой зависимости от арамейцев. Йеоахазу под конец своего правления удается восстановить былой союз с Ассирией, поэтому Израиль в отличие от своих соседей не только не стал объектом военных походов ассирийской армии, но и сумел в дальнейшем избежать обложения данью.

Библейский текст, не называя ассирийцев по имени, дает понять, что они были посланы самим Господом для спасения от арамейцев: «И молился Йеоахаз пред Господом, и услышал его Господь, потому что видел угнетение израильтян, как угнетал их царь арамейский. И дал Господь израильтянам избавителя, и вышли они из-под руки арамейцев…» (4 Цар. 13:4–5).

Однако самому Йеоахазу уже не суждено было воспользоваться благоприятными для Северного царства обстоятельствами. Куда больше повезло его сыну Йеоашу (800–784 гг. до н. э.), шестнадцать лет царствования которого стали периодом быстрого восстановления экономической и военной мощи Израиля. Он нанес три серьезных поражения арамейцам, причем самое важное и решающее — при Афеке, там же, где Ахав победил Бен-Хадада II. В результате Йеоаш возвратил значительную часть израильских территорий, захваченных ранее арамейцами, однако окончательно разгромить Дамаск ему не удалось.

К счастью для Йеоаша, ассирийцы после нескольких ударов по Дамаску остановили свою экспансию на юго-запад, так как оказались надолго втянуты в изнурительные войны с государством Урарту и его союзниками на северо-востоке. У ассирийцев хватало сил, чтобы оказывать давление на арамейцев, но для серьезных походов в Палестину и Финикию они были еще не готовы. Вероятно, Израиль оставался союзником Ассирии и координировал с нею свои действия против Дамаска. Библейский текст характеризует обстановку следующим образом:

«И взял назад Йеоаш, сын Йеоахаза, из рук Бен-Хадада, сына Хазаэля, те города, которые тот взял войною из рук отца его Йеоахаза. Три раза разбил его Йеоаш и возвратил города Израилевы» (4 Цар. 13:25).

Из этой краткой информации трудно понять, где конкретно стала проходить израильская граница с арамейцами: то ли Йеоаш возвратил арамейцев к тем рубежам, на которых они находились на момент смерти Йеху и прихода к власти Йеоахаза, то ли ему удалось вернуть вообще все израильские земли и восстановить границу, существовавшую при Ахаве.

Израиль оказался не единственным, кто пытался заполнить политический и военный вакуум, образовавшийся после поражений Дамаска в войнах с ассирийцами. Другое древнееврейское царство — Иудея, — пользуясь резким ослаблением обоих своих противников — Израиля и Дамаска, — стало претендовать на роль лидера палестинских государств.

Иудейский царь Амация бросил вызов первенству Израиля и навязал ему войну, которая, как он надеялся, должна была привести к переделу территорий и политического влияния в Палестине. Однако он явно переоценил и степень ослабления Израиля, и его занятость в войнах с Дамаском. В сражении под Бейт-Шемешем израильтяне наголову разгромили иудеев, взяли в плен их царя Амацию, а чтобы преподать наглядный урок агрессору, Йеоаш приказал разрушить часть стены Иерусалима и забрать в качестве трофеев все сокровища иерусалимского Храма.

Желая еще больше наказать своего соперника, Йеоаш помог эдомитянам освободиться от власти Иудеи. Примечательно, что носители традиции, всегда симпатизировавшие давидидам и порицавшие израильских царей, на этот раз не могли найти никакого оправдания для безрассудных действий иудейского царя. Эта победа еще раз подтвердила, что Израиль, несмотря на огромные потери в войнах с Дамаском, остался самым мощным среди палестинских государств.

На первые годы правления Йеоаша пришлась и смерть знаменитого израильского пророка Элиши. Судя по библейскому описанию, Элиша стал при царях династии Йеху не просто главным придворным пророком, а человеком, чей авторитет стоял не ниже царского. У его смертного одра плакал сам израильский царь, называя его своим отцом, «колесницей Израиля и его конницей!» (4 Цар. 13:14).

Это в высшей степени привилегированное положение Элиши при царях из династии Йеху резко контрастирует с тяжкой участью его учителя Илии в период правления династии Омри. Как при таком почитании лидера яхвизма в Северном царстве Йеоаш «не отказался от грехов Йаровама» и не отдал руководство священнослужением в Бейт-Эле и Дане в руки северных левитов? Ведь, как свидетельствует пророк Амос, «храм в Бейт-Эле являлся святилищем царя и домом царским» (Ам. 7:13). Почему ни Илия, ни Элиша — яростные борцы против язычества — ни разу не выступили против золотых тельцов в этих храмах? Вероятно, ответ на эти вопросы кроется в самом характере яхвизма в Северном царстве, о чем мы еще поговорим более подробно.

Йеоашу наследовал его сын Йаровам II (788–747 гг. до н. э.), четвертый по счету царь из династии Йеху. Согласно Библии, он правил дольше всех израильских царей (41 год) и «восстановил пределы Израиля, от входа в Хамат до моря пустыни» (4 Цар. 14:25). Йароваму II удалось полностью разгромить арамейцев, захватить Дамаск и присоединить к Израилю большую часть Сирии вплоть до Хамата. В Заиорданье он не только отвоевал все земли израильских племен, но и подчинил себе Аммон и Моав, выйдя к восточному берегу Мертвого моря.

Время его правления стало периодом наибольшего могущества Северного царства, когда территория Израиля расширилась до границ, достигнутых царем Давидом. Нам неизвестен характер отношений Йаровама II с Иудеей, но города северной Филистии стали израильскими данниками. Успехи царя выглядят еще более внушительно, если учесть, что в те годы страну постигли серьезные природные бедствия: землетрясение, неоднократные засухи, нашествие саранчи, которые вызвали голод и экономические потрясения (Ам. 1:1; 4:6–10).

Было бы ошибкой объяснять блестящие военные победы Йаровама II только благоприятной политической ситуацией. Да и была ли она действительно столь благоприятной для Израиля? Ведь его временный союзник, Ассирия, оказался снова занят длительными войнами на своих северо-восточных границах и, как и прежде, фактически ушел на несколько десятилетий из южной и центральной Сирии. Израильское царство, как и во времена Йеху и Йеоахаза, снова осталось один на один с Дамаском.

Правда, в 773 г. до н. э. ассирийский царь Салманасар IV предпринял военный поход против Дамаска, но этот поход закончился для него крайне неудачно, и Ассирия вынуждена была уступить арамейцам почти всю Сирию, что свидетельствовало о значительной военной мощи Дамасского царства. Больше ассирийцы ничем не помогли Израилю, скорее, наоборот: именно они извлекали немалую выгоду из того, что Израиль отвлекал на себя серьезного военного противника, который при других обстоятельствах мог бы присоединиться к врагам Ассирии. Благоприятным для Северного царства можно считать лишь то, что такой страшный хищник, как Ассирия, оказался на долгое время занят войнами со своими северо-восточными соседями и решением внутренних проблем — восстаний покоренных народов, дворцовых заговоров и эпидемий.

Есть все основания считать, что Йаровам II был выдающимся царем, который превратил Израиль в главную региональную державу Палестины, Сирии и Финикии. К сожалению, библейский текст уделяет ему очень мало внимания, лишний раз подтверждая, что носителей традиции интересовала не история, а теософия, тем более что бесспорные успехи Йаровама II, который не отказался от «грехов» своих предшественников, не давали ничего поучительного для будущих поколений. Правда, придворным пророком Йаровама был автор одной из библейских книг, Йона, сын Амиттая из Гат а-Хейфера, который мог бы оставить куда более подробные сведения об этом царе.

Время Йаровама II получило также некоторое отражение в книгах Ошеи (Осии) и Амоса — первых так называемых «письменных пророках» Северного царства, которые застали последние годы правления этого царя. Оба пророка фактически подтверждают разгром Дамаска и присоединение к Израилю Сирии, Моава и Аммона, однако их мало интересуют успехи завоевательной политики Йаровама II. Больше всего их волнует угнетение бедных, разложение нравов и идолопоклонство.

Действительно, военные победы и экономическое процветание при Йароваме II имели и негативную сторону. Они привели к быстрому обогащению одних и обнищанию других, к углублению социального неравенства в обществе, что, в свою очередь, вело к разложению морали и росту влияния языческих культов. Пророк Ошея с горечью отмечает, что

«нет ни правды, ни милосердия, ни знания Бога в стране. Клянутся и отрекаются, убивают, и крадут, и прелюбодействуют безгранично. И кровопролитие следует за кровопролитием… Блуд, вино и напитки завладели сердцем. Народ мой вопрошает дерево свое, и посох его говорит ему, ибо дух блуда ввел их в заблуждение, и отступили они от Бога своего» (Ос. 4:1–2, 11–12). О том же говорит и пророк Амос, жалуясь, что «продают праведника за серебро и бедняка — за пару сандалий… Вы притесняете правого, берете взятки и извращаете в суде дела бедных» (Ам. 2:6; 5:12).

Пророк Ошея свидетельствует о распространенности культа Баала и связанных с ним представлений, которые, казалось бы, уже давно должны были быть искоренены царем Йеху, но, как выясняется, весьма свободно существовали, причем не только в областях с ханаанейским населением, но и в собственно израильских районах.

«Когда Эфраим говорил, все трепетали; возвеличился он в Израиле, но провинился он из-за Баала и погиб. А ныне еще больше грешат они: сделали они для себя литых истуканов из серебра своего, по понятию своему, — все это работа мастеров. О них говорят: приносят в жертву людей, а целуют тельцов» (Ос. 13:1–2). Интересно, что, в отличие от безусловно северного пророка Ошеи, Амос, происходивший из Иудеи, упрекает Израиль и за «жертвенники Бейт-Эля» (Ам. 3:14).

Возражения пророков вызывала и политика Йаровама II, направленная на укрепление союза с Ассирией:

«Они пошли к Ашшуру, как дикий осел, одиноко бродящий; Эфраим приобретал дарами расположение к себе» (Ос. 8:9).

Эти слова Ошеи подтверждают тот факт, что Израиль был не данником Ассирии, а добровольным союзником и партнером. Очевидно, Йаровам II продолжал линию династии Йеху на союз с Ассирией против Дамасского царства. Вторым по значению был союз с Египтом, правда, в нем преобладали больше торгово-экономические отношения, чем военно-политические. Ошея отзывается об этом втором союзе столь же критически, как и о первом:

«И стал Эфраим подобен глупому, неразумному голубю: взывают к Египту, идут в Ассирию… Эфраим ветер пасет и за ветром восточным гоняется… И с Ассирией союз заключают они, и отвозится оливковое масло в Египет» (Ос. 7:11; 12:1).

Вместе с тем осуждение союзов Йаровама с Ассирией и Египтом, скорее всего, продиктовано тем, что оба пророка, Ошея и Амос, были свидетелями падения Северного царства, когда ассирийцы пренебрегли дружбой с Израилем, а египтяне забыли о союзе с ним.
Наследником Йаровама II стал его сын Захария, оказавшийся пятым царем из династии Йеху. Однако ему не суждено было сколь-нибудь долго царствовать: уже через шесть месяцев после вступления на престол он был убит заговорщиками.

«И составил против него заговор Шаллум, сын Йавеша, и поразил его пред народом, и убил его, и воцарился вместо него». Сообщая об этом, авторы книги Царств подчеркивают, что «таково было слово Господа, которое Он изрек Йеху, сказав: сыновья твои до четвертого поколения будут сидеть на престоле Израилевом. И сбылось так» (4 Цар. 15:10, 12).

Убийство царя в этот раз не было обычным дворцовым заговором придворных: библейский текст говорит, что это произошло не в темных закоулках дворца и не в военном походе, как бывало раньше, а «пред народом». Очевидно, имел место какой-то конфликт на социальной, религиозной или этнической почве, приведший к взрыву неконтролируемых страстей и неожиданному убийству царя.

Армия не поддержала заговорщиков, правда, она и не посадила на трон других членов царской семьи, которых, возможно, постигла обычная в таких случаях участь — их сразу перебил новый властитель. Однако убийцы царя нашли поддержку у части населения, в частности у жителей города Тифсаха, которые отказались открыть ворота перед собственной армией.

В пользу социального или этнического характера конфликта говорит и крайняя жестокость в подавлении мятежа. Лидер заговорщиков Шаллум смог процарствовать всего лишь один месяц. Менахем, сын Гади, очевидно, военачальник убитого царя,

«пошел из Тирцы и пришел в Самарию, и поразил Шаллума, сына Йавеша, в Самарии, и убил его, и воцарился вместо него» (4 Цар. 15:14). Отдельные историки полагают, что и Шаллум, и свергнувший его Менахем являлись гиладянами, то есть выходцами из израильского Заиорданья.

В качестве доказательства они ссылаются на имена отцов этих царей — Йавеш и Гади. Первое они трактуют как сокращение от названия области Йавеш-Гилад, а второе — как производное от имени израильского племени Гад, обосновавшегося в Заиорданье[47]. Однако столь фривольное толкование отцовских имен этих правителей малоубедительно. Непонятно, почему в одном случае имя отца надо толковать как топоним, а в другом — как этноним. Но еще большая путаница может возникнуть, если этот принцип обратить на все отцовские имена израильских царей. Как правило, библейские тексты, повествующие о VIII в. до н. э., уже достаточно ясно отличают патронимы от этнонимов и топонимов и не дают основания для их смешения.

Войны с Ассирией. Падение Самарии

Конец почти столетнего правления династии Йеху совпал с драматическими переменами в самой крупной державе того времени — Ассирии. Там тоже произошла не просто смена царей, а смена династий. В результате военного переворота к власти пришел ассирийский военачальник, известный в дальнейшем под именем Тиглатпаласара III (746–727 гг. до н. э.). Он провел важные реформы, которые существенно усилили Ассирию и институт царской власти в ней. Благодаря этому ему удалось сломить сопротивление Урарту и его союзников на северо-востоке и возобновить военные походы в южную Сирию, Финикию и Палестину.

Мирная передышка для стран этого региона закончилась; хуже того, Ассирия вернулась туда в качестве еще более страшного и беспощадного завоевателя, чем раньше. Чтобы покончить с сепаратизмом местных правителей и восстаниями покоренных народов, Тиглатпаласар III, или Пул, как называет его Библия, стал превращать завоеванные государства в обычные ассирийские провинции, а их жителей депортировать в отдаленные районы. На место изгнанных ассирийцы приводили население из других завоеванных ими стран, а наместниками назначали собственных чиновников.

Таким образом, новая политика позволяла достичь сразу две цели: с одной стороны, ассирийцы избавлялись от ненадежных местных правителей, а с другой — лишали население возможности к сопротивлению. Потеряв связь с родной землей и оказавшись в окружении чужих им народов, переселенцы становились покорными Ассирии. Кроме того, ассирийские наместники теперь не были в этническом и культурном плане связаны с местным населением, что препятствовало их сепаратизму.

Менахем не изменил существенным образом политический курс израильских царей из династии Йеху, однако этого нельзя сказать о политике нового ассирийского правителя. При Тиглатпаласаре III Ассирия настолько усилилась, что больше не нуждалась в региональных союзниках; теперь ей требовались только данники. Когда ассирийская армия подошла к границам Северного царства, то прежний союз с Израилем был забыт и отброшен. Однако Менахем пошел по пути Йеху, отказавшись от всяких попыток конфронтации с Ассирией: он уступил ей все израильские владения в Сирии и добровольно уплатил дань, хотя та и была весьма тяжелой.

Библия говорит об этом следующее: «Пул, царь Ассирии, пришел в страну. И дал Менахем Пулу тысячу талантов серебра, чтобы руки его были за него и чтобы утвердить царство в руке своей. И разложил Менахем это серебро на израильтян, на всех богатых людей, по пятидесяти шекелей серебра на каждого человека, чтобы отдать царю Ассирии. И ушел назад царь ассирийский, и не остался там в стране» (4 Цар. 15:19–20).
Уплатив дань, как и все правители Сирии, Финикии и Палестины, Менахем избежал худшего — бесперспективной разрушительной войны, потери многих территорий и лишения царской власти.

Однако новый фискальный пресс, наложенный на самую зажиточную часть населения, не прошел для Менахема даром: он вызвал недовольство правящей элиты политикой царя и особенно его уступками Ассирии. При жизни самого Менахема его не решались или не могли свергнуть, так как бывший военачальник имел прочные позиции в армии. Но Менахем правил недолго, не более десяти лет (747–737 гг. до н. э.). Когда же его сын Пекахия, вступив на престол, попытался продолжить политику своего отца, придворные составили заговор против него и лишили власти:

«И составил против него заговор Пеках, сын Ремалии, сановник его, и поразил его в Самарии, в палате царского дома, с Арговом и Арие, имея с собою пятьдесят человек гиладян, и умертвил его, и воцарился вместо него» (4 Цар. 15:25).

Власть захватила антиассирийская партия, в которой преобладали выходцы из Гилада; скорей всего, и сам Пеках был гиладянином. Хотя этот переворот был типично дворцовым, верхушечным, в котором участвовали лишь придворные и дворцовая гвардия, он имел очень серьезные, гибельные последствия для дальнейшей судьбы Северного царства. Пеках (735–732 гг. до н. э.) в корне меняет внешнюю политику Израиля: пусть и не сразу, он отказывается платить дань Ассирии и тем самым бросает вызов самой мощной империи той эпохи.

Одновременно он вступает в союз с главным врагом Израиля — Дамасским царством — и вместе с ним создает антиассирийскую коалицию. Вообще-то первоначально инициатором создания коалиции, наподобие той, которая остановила экспансию Ассирии при Каркаре в 853 г. до н. э., был дамасский царь Рецин. Но без участия Израиля, одного из сильнейших государств региона, эта коалиция не имела шансов на успех. Переворот в Самарии и приход к власти там антиассирийской партии оживили идею Рецина, и два бывших антагониста — Израиль и Дамаск — стали основой новой коалиции против Ассирии. Очень скоро к ним присоединились города Филистии и Финикии, а также Аммон, Моав и Эдом.

Свою поддержку обещали сирийские государства и халдеи Вавилона, уже поднявшие восстание против владычества Ассирии. Не исключено, что союзники рассчитывали и на помощь Египта, обеспокоенного быстрым продвижением ассирийцев к его границам. Таким образом, сложился мощный блок государств, который, казалось, должен был остановить ассирийского монстра. От участия в коалиции отказалась лишь одна Иудея, демонстративно занявшая позицию нейтралитета. Иудейский царь Ахаз не только сомневался в успехе аморфной коалиции, состоявшей из бывших врагов, но и опасался усиления своих куда более близких соседей — Израиля и Дамаска.

Тогда союзники по антиассирийской коалиции перешли в наступление на Южное царство: во-первых, они боялись оставлять в своем тылу враждебную им армию, тем более что она могла бы нарушить их связь с Египтом; во-вторых, они хотели преподать хороший урок всем противникам коалиции и заставить Иудею принять в ней участие. Израильтяне и арамейцы Дамаска легко разбили военные силы Иудеи и вместе осадили Иерусалим; в это же время союзные им филистимские города атаковали иудеев с запада, а эдомитяне — с востока. Положение Ахаза стало безнадежным, и он, собрав богатые дары, обратился за помощью непосредственно к ассирийскому царю, попросив его принять Иудею в число своих данников. Тиглатпаласар III принял предложение иудейского царя и действовал быстро и решительно.

Он постарался разбить участников враждебной ему коалиции поодиночке, не дав им времени и возможности для организации совместной обороны. В ход была пущена и дипломатия, и политика кнута и пряника: одних участников коалиции запугали, других обласкали и нейтрализовали обещаниями о прощении и поддержке. Как бы то ни было, коалиция распалась еще до решающих сражений с ассирийцами, а ее организаторы — Дамаск и Израиль — остались наедине со своим грозным врагом.

Библейская книга Паралипоменон содержит важный эпизод, связанный с походом израильтян против Иудеи. Союзникам — израильтянам и арамейцам — не удалось взять Иерусалим и заменить царя Ахаза на послушного им кандидата, который сделал бы Иудею членом антиассирийской коалиции. Тогда они разграбили незащищенную часть страны и захватили массу пленных:

«И взяли сыны Израилевы в плен у братьев своих [иудеев] двести тысяч жен, сыновей и дочерей; также и множество добычи награбили у них, и отправили добычу в Самарию» (2 Пар. 28:8). Однако здесь, в Самарии, яхвистский пророк Одэд убедил военачальников и воинов не обращать своих братьев в рабство, а отпустить их обратно, домой: «Вот, Господь, Бог отцов ваших, гневаясь на иудеев, предал их в ваши руки, и вы избили их с такою яростью, которая достигла небес. И теперь сынов Иудеи и Иерусалима вы думаете обратить в рабов и рабынь своих. А разве на самих вас нет вины пред Господом, Богом вашим? Итак, послушайте меня, и возвратите пленных, которых вы захватили из братьев ваших; ибо воспылал гнев Господень на вас… И взяли пленных… и одели их, и обули их, и накормили их, и напоили их, и помазали их елеем, и посадили на ослов всех слабых: из них, и отправили их в Иерихон, город пальм, к братьям их, и возвратились в Самарию» (2 Пар. 28:9–11, 15).

Сам по себе этот факт представлял собой из ряда вон выходящее явление, совершенно несвойственное тем жестоким временам, так как обычно пленных брали не для того, чтобы их отпускать. Разумеется, велико искушение истолковать этот эпизод зарождением чувства этнической и религиозной общности у израильтян и иудеев или объяснить его усилением влияния северных левитов в Самарии, как и вообще яхвистов в Израильском царстве. Однако, оставаясь на почве реальности, нельзя не признать, что последующие события не свидетельствовали в пользу этого предположения, и объяснение лежит не столько в этико-религиозной плоскости, сколько в политической.

К тому же воины не могли отпустить пленных, и тем более помочь им вернуться домой без приказов военачальников и царя. Очевидно, речь шла о желании Пекаха примириться с Иудеей, особенно после того, как ему стало известно о походе Тиглатпаласара III на Дамаск и предстоящем столкновении с ассирийцами. В обстановке развала антиассирийской коалиции он не хотел иметь в своем тылу враждебную Иудею, жаждавшую мести и реванша, поэтому возвращение пленных и добычи было жестом доброй воли и приглашением к миру.

Однако ход событий уже нельзя было повернуть вспять.

Согласно ассирийским источникам, около 734–732 гг. до н. э. Тиглатпаласар III совершил три военных похода в Сирию, Финикию и Палестину, в ходе которых он подавил сопротивление мятежных правителей. Прежде всего он восстановил контроль над городами Филистии и Финикии, отрезав участников коалиции от возможной поддержки со стороны Египта. После этого он всей силой обрушился на Израиль, на помощь которому никто так и не пришел. В результате нашествия ассирийцев больше всего пострадали северные и восточные районы Израильского царства — Галилея и Гилад.

За упорное сопротивление ассирийцам часть населения территории колена Нафтали была уведена в Ассирию. Здесь впервые израильтяне почувствовали на себе новую политику ассирийских правителей — массовые депортации непокорных народов. Библейский текст говорит об этом так:

«Во дни Пекаха, царя израильского, пришел Тиглатпаласар, царь ассирийский, и взял Ийон, и Авел-Бейт-Мааху, и Йаноах, и Кедеш, и Хацор, и Гилад, и Галилею, всю землю колена Нафтали, и переселил их [жителей] в Ассирию» (4 Цар. 15:29).

Видя чудовищное неравенство сил и бессмысленность сопротивления, группа военачальников и придворных во главе с Ошея (Осия) организовала заговор против царя Пекаха и, убив его, обратилась к Тиглатпаласару III с просьбой о мире, выразив готовность принять все его условия. Библия сообщает об этом очень лаконично:

«И составил заговор Ошея, сын Эйлы, против Пекаха, сына Ремалии, и поразил его, и умертвил его, и воцарился вместо него…» (4 Цар. 15:30). Ассирийские надписи, сделанные по приказу Тиглатпаласара III, подтверждают и дополняют эту библейскую информацию, давая понять, что ассирийский царь лично утвердил Ошею и возложил на него обязанности по выплате дани: «Израиль (дословно: „дом Омри“)… всех его жителей [и] их имущество я направил в Ассирию. Они свергли своего царя Пекаха… и я поставил Ошею в качестве царя над ними. Я получил от них десять талантов золота, тысячу талантов серебра в качестве дани и увез их в Ассирию»[48].

Условия мира, навязанные ассирийцами, были крайне тяжелыми. От Израильского царства отторгалось более 80 процентов его территории, и на этих землях создавались четыре отдельных ассирийских провинции: Дор, Мегиддо, Карнаим и Гилад. Под властью израильского царя оставалась лишь центральная часть западной Палестины, точнее, области колена Эфраим и частично Менаше. В не лучшем положении оказались и бывшие союзники Израиля — арамейцы Дамаска: их армия была разбита, столица захвачена, а царь Рецин убит. В наказание за строптивость жителей Дамаска увели на поселение в месопотамский город Дер (библейский Кир).

Ошея (732–724 гг. до н. э.) представлял интересы тех же сил, что и династия Йеху, то есть яхвистов из израильских племен, компромиссно настроенных в отношении Ассирии. Не случайно библейский текст содержит очень интересную фразу об Ошея: «И делал он неугодное в очах Господних, но не так, как цари израильские, которые были прежде него» (4 Цар. 17:2). Из этих слов следует, что он был куда большим яхвистом, чем все израильские цари до него, но опять-таки в традиционном, полуязыческом, понимании, которое было недостаточным в глазах левитов-монотеистов.

Возможно, он пошел гораздо дальше навстречу северным левитам, чем Йеху, но не отдал в их руки храм в Бейт-Эле, что рассматривалось ими как «неугодное в очах Господних». Учитывая, что границы Северного царства сузились до размеров племенной территории Эфраима и западной половины Менаше, можно предположить, что царь Ошея был не только убежденным яхвистом, но и происходил из «дома Иосифа». Вряд ли представители других израильских племен, не говоря уже о выходцах из ханаанейско-аморейского населения, нашли бы должную поддержку на землях «дома Иосифа» в той напряженной и трагической обстановке.

Однако как бы компромиссно к Ассирии не был настроен Ошея, ни одна национальная партия не могла примириться с оккупацией четырех пятых израильской территории. Правда, в отличие от своего предшественника Пекаха новый царь искал выхода не в создании новой коалиции с многочисленными, но маломощными государствами Палестины, Сирии и Финикии, а в союзе с другой могущественной силой того времени. После подавления восстания халдеев Вавилонии около 729 г. до н. э. единственной державой, не оккупированной ассирийцами, оставался Египет. Но хватит ли у него сил и желания одолеть Ассирию, упредить наступление ее армии — это оставалось неясным.

Ошея вступает в секретные контакты с Египтом, пытаясь выяснить его истинные намерения. Но двор израильского царя был уже полон ассирийских соглядатаев, и тайные переговоры израильтян стали явными для нового ассирийского правителя Салманасара V (727–722 гг. до н. э.). Библейский текст сообщает:

«И заметил царь ассирийский в Ошее измену, так как тот посылал послов к Соу, царю египетскому, и не принес ежегодной дани царю ассирийскому; и взял его царь ассирийский под стражу, и заточил его в темницу. И пошел царь ассирийский [войною] по всей стране, и приступил к Самарии, и осаждал ее три года» (4 Цар. 17:4–5).

Сегодня, в отрыве от реалий того времени, поступки Ошеи могут вызвать лишь недоумение. На что рассчитывал царь, чья власть простиралась только на область Самарии, отказываясь платить дань и тем самым бросая вызов непобедимой тогда Ассирийской империи? Разве печальная участь его предшественника Пекаха ничему не научила его? И наконец, как объяснить, что после всего этого он не укрылся за стенами своей столицы, а поспешил ко двору ассирийского царя, где его задержали?

Некоторый свет на внешне противоречивые действия израильского царя позволяет пролить политическая обстановка тех лет. В последние три десятилетия VIII в. до н. э. земля буквально горела под ногами ассирийских завоевателей. Война за Вавилон привела Ассирию к столкновению с юго-восточным соседом — Эламом, который в 721 г. до н. э. нанес чувствительное поражение ассирийцам. В 720 г. до н. э. ассирийскому царю Саргону II, едва успевшему подавить восстание в Сирии, пришлось усмирять взбунтовавшуюся Газу, а затем сражаться с египетскими войсками у границ Синая. Последующие 717–716 гг. до н. э. он был вынужден провести в северной Сирии, чтобы снова подчинить объявивший себя независимым Кархемиш. В эти же годы ассирийцы вели военные действия против фригийцев в Киликии и мидийцев в Иране.

Затем снова возобновились изнурительные войны с Урарту на севере и с Вавилоном и Эламом на юге. Потом последовали новые восстания в Сирии, Филистии и Финикии, а также войны с Иудеей и Египтом.

Таким образом, у царя Ошеи было достаточно оснований полагать, что очень скоро ассирийцы будут разгромлены совместными усилиями Египта, Вавилона, Элама и Урарту, что их несметные силы сгорят в огне восстаний сирийских, финикийских и филистимских городов и что израильтянам следует набраться терпения и не дать спровоцировать себя на преждевременное выступление. Вероятно, Ошея выжидал лишь удобного времени и случая для восстания против Ассирии, но это хорошо понимали и сами ассирийцы. Когда израильский царь из-за каких-то внутренних проблем запоздал с выплатой непомерной дани, то ассирийцы поспешили воспользоваться этим предлогом для нанесения упреждающего удара по непокорным израильтянам. Пытаясь любой ценой предотвратить преждевременный конфликт, Ошея лично направился к Салманасару V, но ассирийцы не нуждались в объяснениях.

Ассирию не раз спасало то обстоятельство, что ее противники не могли скоординировать свои действия и ассирийцы могли расправляться с ними поодиночке и в удобном для себя порядке. Чувствуя приближение новой серии войн с уже покоренными, но не смирившимися странами, Салманасар V решил опередить развитие событий и оставить Израиль без потенциальных союзников. Самым вероятным из них мог стать Египет, который, очевидно, обещал свою военную поддержку в случае войны с Ассирией. Однако в середине 20-х гг. VIII в. до н. э., когда ассирийцы поспешили осадить Самарию, египтянам было не до военных экспедиций в Азию, их беспокоили собственные проблемы. Для Египта это был не только период упадка и внутренних расколов — страну постепенно завоевывали ее южные соседи, нубийцы, и лишь на севере, в дельте Нила, одному из египетских правителей, Тефнахту, удалось на время сохранить свою власть и задержать продвижение нубийцев.

Вероятнее всего, именно с ним посланцы царя Ошеи вели переговоры и договаривались о союзе против Ассирии. Некоторые историки полагают, что упомянутое в Библии имя фараона Соу в действительности являлось названием его столицы, города Саиса[49]. Согласно еще одной версии, это имя принадлежало Осоркону IV, египетскому правителю другой области в дельте Нила, географически расположенной даже ближе к Палестине, но несравненно более слабой и зависимой от нубийцев.

Как бы то ни было, продвижение нубийцев на север спутало все планы и оставило израильтян без обещанной помощи. Не исключено и другое: своими обещаниями о поддержке египтяне умышленно толкнули Израиль на выступление против Ассирии, чтобы задержать ее армию в Палестине и тем самым выиграть время для укрепления собственных позиций. В любом случае, независимо от истинных намерений египтян, сам факт переговоров с ними и обещания ими помощи, ставший известным ассирийцам, ускорил нежелательное для Израиля развитие событий и спровоцировал конфликт между ним и Ассирией. Правда, несколько лет спустя египтяне все-таки пришли на выручку осажденной Газе, но были наголову разгромлены ассирийцами в районе современного Рафиаха. Возможно, они были посланы уже не Тефнахтом, а фараоном Пианкхи — основателем новой, нубийской по происхождению, XXV династии.

Оставшись без всякой помощи и союзников, жители Самарии в течение трех лет выдерживали осаду ассирийцев. Тот факт, что осада Самарии продолжалась так долго (и это несмотря на участие в ней главных сил ассирийской армии во главе с самим Салманасаром V!), свидетельствует как о героизме защитников израильской столицы, так и о высоком качестве ее фортификационных сооружений. Самария была первоклассной крепостью, и не случайно арамейцам Дамаска, неоднократно осаждавшим ее, ни разу не удалось взять город штурмом.

Как правило, три года считались тогда максимально возможным сроком удержания города против атак опытной армии, а ассирийцы были непревзойденными мастерами штурма городов. Таким образом, Самария с честью выдержала трудный экзамен, и немалая заслуга в этом принадлежала царю Ахаву, который лично выбрал место для своей новой столицы. То, что Самария оказала не просто упорное, а по-настоящему героическое сопротивление, подтверждает сам факт увода ее жителей в Ассирию.

Обычно ассирийцы прибегали к этой мере наказания только в случае самого яростного и ожесточенного сопротивления, когда сами они несли тяжелые потери. В период царствования Тиглатпаласара III, Салманасара V и Саргона II ассирийская армия захватила множество городов, но только немногие из них были наказаны депортацией жителей. Кроме Самарии эта крайняя мера наказания коснулась таких сирийских городов, как Кално, Кархемиш, Хамат, Арпад и Дамаск, которые ассирийцы тоже осаждали в течение длительного времени и где понесли чувствительные потери.

В 722 г. до н. э. в ходе осады Самарии был убит ассирийский царь Салманасар V. Это далеко не обыденное событие отдельные историки пытаются трактовать как результат борьбы внутри ассирийской верхушки, но у нас ничуть не меньше оснований полагать, что Салманасар был убит во время успешной вылазки израильтян, что и явилось одной из причин массовой депортации жителей города.

Потеряв надежду на помощь египтян, осажденные рассчитывали на то, что восстания в других городах Ассирийской империи или военные действия ее противников оттянут на себя военные силы ассирийцев и заставят их снять осаду с города. Однако в действительности произошло обратное: именно противники Ассирии получили реальную выгоду от ее войны с Израилем. Армии Элама и Вавилона сумели нанести поражение ассирийцам в 722/721 г. до н. э. только благодаря тому, что часть ассирийских сил не успела вернуться из Самарии, а царь Салманасар V был убит во время осады израильской столицы.

Трехлетнюю осаду Самарии завершил уже новый ассирийский царь Саргон II (721–705 гг. до н. э.). Разгневанный упорным сопротивлением ее жителей, он приказал депортировать их в три различных области Ассирийской империи. Две из них — Гозан в верховьях реки Хавор, и Халах в районе Ниневии — находились в верхней Месопотамии, а третья — в Мидии, западном Иране. Библия описывает эти события следующим образом:

«В девятый год [царствования] Ошеи царь ассирийский взял Самарию, и переселил израильтян в Ассирию, и поселил их в Халахе, и в Хаворе при реке Гозан, и в городах мидийских… И привел царь ассирийский людей из Вавилона, и из Куты, и из Аввы, и из Хамата, и из Сефарваима, и поселил [их] в городах Самарии вместо сынов Израиля. И они овладели Самарией, и стали жить в городах ее» (4 Цар. 17:6, 24).

Сам Саргон II в своих надписях, сделанных во дворце в Хорсабаде (Дур-Шаррукин), не говорит об изгнании всех израильтян; он лишь сообщает следующее:

«Я осадил и захватил Самарию [Самерина], взял 27 290 пленных из ее жителей. Из них я набрал отряд в 50 колесниц для своей армии… Я сделал город лучше, чем он был прежде. Я заселил его людьми из стран, которые я завоевал. Я поставил над ними своего чиновника и наложил на них дань, [которую платил бывший царь]»[50].

Миф об исчезновении северных колен

Библейское повествование об уводе жителей Северного царства в Ассирию представляет собой безусловное преувеличение масштабов трагедии. Например, книги Царств и Пророков полны утверждений типа:

«И ушел Израиль в изгнание из земли своей в Ассирию до сего дня» (4 Цар. 17:23), которые всегда понимались как тотальное переселение израильтян в Ассирию. Это породило великую историческую мистификацию об исчезновении 10 северных племен, следы которых ищут до сих пор на огромном пространстве от Месопотамии до японских островов.

Можно понять носителей традиции — авторов Библии, — которые из дидактических соображений, в назидание будущим поколениям, допустили откровенную гиперболизацию размеров трагедии, подав ее как наказание за идолопоклонство и несоблюдение заповедей Господа. Библейский текст очень ясно определяет причину изгнания и его масштабы: «И оставили они все заповеди Господа, Бога своего, и сделали себе двух литых тельцов, и сделали они Ашейру, и поклонялись всему воинству небесному, и служили Баалу; и проводили они через огонь сыновей своих и дочерей своих, и занимались колдовством, и гадали, и предались тому, чтобы делать неугодное в очах Господа, гневя Его.

Сильно разгневался Господь на израильтян и отверг их от лица Своего. Не осталось никого, кроме одного колена Йеуды» (4 Цар. 17:16–18). Преувеличение размеров наказания должно было служить надежным предостережением против идолопоклонства и нарушений заповедей Бога в будущем. Если в религиозном и моральном плане эта гиперболизация имела свое оправдание, то в историческом отношении она породила немало мифов о дальнейшей судьбе северных племен.

Имеющиеся в нашем распоряжении ассирийские источники дают несравненно более скромную картину депортации израильтян в Ассирию. Так, Саргон II сообщает всего лишь о 27 290 человек, уведенных из района Самарии. Если к этому числу прибавить еще 13 500 жителей, угнанных ранее Тиглатпаласаром III из Галилеи и Гилада (из областей колен Нафтали, Звулун, Менаше, Гад и Реувен), то общее количество депортированных составит не более 41 000 человек. Однако численность населения Израильского царства в VIII в. до н. э. составляла не менее полумиллиона человек. Следовательно, речь может идти об уводе не более чем 1/10 населения Северного царства.

Даже если взять за основу куда более скромные данные археологов Финкельштейна и Зильбермана, полагающих, что численность населения Израильского царства в то время не превышала 350 000 человек, то все равно количество депортированных не превысит 1/8 от всего населения[51]. Подозревать ассирийцев в занижении ими реальных цифр пленных и депортированных отнюдь не приходится. В этом плане ассирийцы вместе с египтянами имели репутацию самых хвастливых завоевателей древнего Ближнего Востока.

В отличие от более правдивых вавилонян, признававших иногда свои неудачи, ассирийцы и египтяне никогда не сообщали о своих поражениях и всегда сильно преувеличивали как размеры своих побед, так и цифры пленных и трофеев. Есть библейские данные, которые могли бы помочь составить общее представление о численности населения Северного царства. Так, согласно подсчету, сделанному Моисеем и Эльазаром перед завоеванием Ханаана, то есть в XII в. до н. э., численность только северных племен (вместе с коленом Биньямин, но без левитов) составила 503 000 человек (Чис. 26:1–51). Разумеется, как было принято тогда, подсчитывались лишь взрослые мужчины.

Новая перепись, проведенная в период царствования Давида, то есть в X в. до н. э., показала, что на территории, отошедшей позднее к Северному царству, проживало 800 000 мужчин (2 Цар. 24:9). Правда, в это число входили уже не только члены северных: племен, но и все мужское неизраильское население. Наконец, во второй половине VIII в. до н. э., незадолго до падения Самарии, израильский царь Менахем «взыскал со всех богатых людей по 50 шекелей серебра с каждого человека», чтобы выплатить дань в 1000 талантов серебра ассирийскому царю Тиглатпаласару III (4 Цар. 15:20). Зная, что 50 шекелей серебра составляют одну мину, а в одном таланте серебра содержится 60 мин, с помощью несложного расчета легко вычислить, что в годы правления Менахема в Северном царстве насчитывалось не менее 60 000 богатых людей[52].

Можно предположить, что под словами «богатые люди» библейский текст имел в виду просто достаточно состоятельных людей, которых можно было обложить дополнительным налогом для выплаты дани ассирийцам. Учитывая, что в те времена каждый из них имел многочисленную семью — никак не менее 6–7 человек, получаем, что в Израильском царстве имелось не меньше 400 000 человек, относившихся к разряду состоятельных. Разумеется, наряду с ними было немало бедных и нищих людей, которые дополнительных налогов заплатить не могли.

Таким образом, независимо от археологических данных, которые сами по себе могут быть весьма спорными, мы можем смело утверждать, что накануне падения Самарии в Израильском царстве проживало не менее полумиллиона человек, а может быть, даже больше. Таким образом, те, кого увели на поселение в Ассирию, в действительности составляли лишь небольшую часть от общего числа жителей Северного царства.
Впрочем, и сами библейские источники иногда «проговариваются», признавая де-факто несравненно более скромные размеры депортации израильтян. Например, иудейский царь Хизкия (Езекия), правивший после падения Северного царства, «писал письма Эфраиму и Менаше, чтобы пришли в дом Господень, в Иерусалим, совершить пасху Господу, Богу Израиля» (2 Пар. 30:1).

Если бы оба этих колена были полностью уведены в далекую Ассирию, то зачем тогда иудейскому царю обращаться к ним с приглашением на праздник в Иерусалим? Как выясняется, на своем месте были не только Эфраим и Менаше, но и другие северные племена. «И ходили гонцы из города в город по земле Эфраима и Менаше и до [удела] Звулуна, но над ними смеялись и издевались. Только часть людей [из колен] Ашера, Менаше и Звулуна смирилась и пришла в Иерусалим» (2 Пар. 30:10–11).

Далее библейский текст добавляет, что «многие из народа, большей частью из [колен] Эфраима и Менаше, Исахара и Звулуна, не очистились; и они вкусили пасху не как предписано. Но Хизкия помолился за них, говоря: Господь благий да простит каждого, кто расположил сердце свое к тому, чтобы взыскать Господа Бога, Бога отцов своих, хотя и без очищения священного!» (2 Пар. 30:18–19).

Таким образом, сама Библия определенно свидетельствует, что ни о каком тотальном изгнании северных племен в Ассирию не могло быть и речи. Нет сомнения, что в ассирийский плен была уведена лишь небольшая часть израильтян, а большинство из них либо остались на своих местах, либо ушли в соседнюю Иудею на временное или постоянное жительство. После падения Самарии Библия часто упоминает «сынов Израиля и Иудеи, живущих по городам Иудеи», как и вообще «израильтян, находившихся в Иудее» (2 Пар. 31:6; 35:18). Как неоднократно бывало и раньше при нашествиях завоевателей, многие жители Северного царства нашли временное убежище в горных массивах северной Палестины и в Иудейских горах Южного царства.

Библия не сообщает об одном очень важном факте, который стал известен только благодаря ассирийским источникам. Около 720 г. до н. э., то есть через полтора-два года после падения Самарии, ее жители подняли новое восстание против ассирийцев. В тот год против власти Ассирии выступили многие сирийские, финикийские и филистимские города, поэтому в надежде на освобождение к ним присоединилась и Самария[53]. Если бы из города были выселены все израильские жители, то кто в таком случае восставал против ассирийцев? Ведь выходцы из Сирии и Месопотамии только начали прибывать и, только осваиваясь на новом месте, были еще неспособны к сопротивлению.

Вместе с тем надо признать, что, хотя депортация жителей Самарии не изменила существенным образом демографическую обстановку в центральной Палестине, в политическом, экономическом и культурном плане она стала подлинной катастрофой для Северного царства. Ассирийцы увели с собой наиболее богатую, экономически активную и самую культурную часть общества. Израиль оказался обезглавленным: его тело осталось в Палестине, а голову унесли в Ассирию. В плен были уведены: царская семья и придворные, воины и их военачальники, жрецы и пророки всех культов, искусные ремесленники и богатые землевладельцы, писцы и чиновники — одним словом, все те, кто представлял власть, силу, богатство и знания Северного царства. В то же время крестьяне-земледельцы, составлявшие большинство населения страны, остались на своих местах. Ассирийцы разрушили крупные города, обнесенные стенами, но не тронули поселения и небольшие городки, не имевшие крепостных стен.

Из всех израильских племен больше всего пострадал «дом Иосифа», точнее, колена Эфраим и западная половина Менаше — исторические лидеры северной группы древнееврейских племен. Нельзя забывать, что Израиль представлял собой федерацию северных племен, основанием которой являлось ханаанейско-аморейское большинство северной и центральной Палестины.

Нервным центром и мозгом этого гетерогенного объединения был «дом Иосифа». Его доминантные позиции как в союзе израильских племен, так и в самой Палестине объяснялись не только численностью, но и особой ролью в истории Ханаана и гиксосского Египта. Удар ассирийцев по нему оказался столь мощным, что до основания разрушил все объединение и привел к полной политической дезинтеграции северных колен. Даже после развала Ассирийской империи северные племена не смогли объединиться и восстановить свою государственность. Отныне роль лидера обеих групп древнееврейских племен перешла к южному колену Йеуда.

Ассирийцы так опасались возможного сопротивления израильтян, что расселили их в трех далеко отстоящих друг от друга областях. Местом поселения первой группы стал город Гозан, расположенный на одноименном притоке реки Хабур. По иронии судьбы это место ссылки израильтян находилось недалеко от Харана — прародины Авраама и южных древнееврейских племен. Сегодня район древнего Гозана оказался на границе между Турцией и Сирией, рядом с современными городами — турецким Джейланпынаром и сирийским Рас эль-Айном. Некоторые историки идентифицируют библейский Гозан с развалинами Тель-Халафа — одного из древнейших городов мира, расположенного на берегу реки Хабур. Вероятно, Гозан, как и Харан, был первоначально местом расселения полукочевых аморейских племен. Позднее их вытеснили, а может быть, и смешались с ними, пришедшие туда арамейские племена.

В этническом плане оба этих народа представляли собой родственные ветви одних и тех же западных семитов, поэтому достаточно быстро ассимилировались друг с другом. В любом случае, к моменту появления там израильтян эта область была уже полностью арамеизирована.
Другим районом, куда увели жителей Самарии, был Халах. В отличие от провинциального Гозана он располагался в самом сердце Ассирии, недалеко от столицы страны — Ниневии. Точное местоположение библейского Халаха до сих пор неизвестно, но есть предположение, что речь идет о древнем ассирийском городе Халаху, который находился северо-восточнее Ниневии.

Если израильтяне, попавшие в Гозан, оказались в окружении арамейцев, то поселившиеся в Халахе жили среди ассирийцев. Выгодное с географической точки зрения расположение Халаха способствовало быстрому вовлечению этой группы израильтян в экономическую и социальную жизнь ассирийского общества.

Наконец, еще одна, третья, группа жителей Северного царства была расселена на самом востоке Ассирийской державы, в городах Мидии, то есть в северо-западном Иране. В территориальном и этно-культурном плане эта группа оказались в самом невыгодном положении: область депортации находилась дальше всего от их прежней родины и была населена преимущественно мидийцами — ираноязычным народом, сильно отличным от израильтян, да и вообще от семитов, и по языку, и по культуре. В социально-экономическом и культурном отношении этот район считался самым неразвитым в Ассирийской империи и, очевидно, израильтян послали туда не только в наказание за сопротивление, но и с «культуртрегерской» миссией — цивилизовать местное население.

Как сложилась дальнейшая судьба израильтян, уведенных в Ассирию? Ни библейские, ни ассирийские источники ничего не сообщают об этом. Правда, в отдельных ассирийских документах встречаются имена царских сановников и полководцев, чье израильское происхождение не подлежит сомнению. Известно также, что в ассирийской армии находились части, целиком сформированные из израильтян, например отряды боевых колесниц. Однако об участи десятков тысяч израильтян, уведенных в Ассирию, не осталось никаких сведений. Вероятнее всего, большинство из них постепенно ассимилировалось с окружавшим их населением.

Наверное, этот процесс шел быстрее в районе Гозана, где израильтян окружали арамейцы — такие же, как и они, западные семиты, имевшие общие с ними корни. Куда медленнее смешение происходило в Халахе, где выходцы из Самарии проживали бок о бок с ассирийцами — восточными семитами, отличавшимися от них намного больше, чем арамейцы. Вместе с тем близость Халаха к Ниневии и главным центрам страны ускоряла интеграцию израильтян в ассирийское общество, а, следовательно, и их ассимиляцию.

Наибольшие препятствия к слиянию с местным населением были у тех, кого увели в мидийские города северо-западного Ирана. Велико искушение предположить, что именно эта группа израильтян положила начало еврейской общине Персии. Однако иудаизм, а точнее, яхвизм того периода еще не был оформленным монотеистическим учением, которое позднее предотвратило ассимиляцию еврейских общин местными народами. Скорее всего, это была лишь старая полуязыческая форма яхвизма, которая сильно отличалась от последовательного монотеизма Моисея. К тому же далеко не все жители Северного царства исповедовали даже эту форму яхвизма; многие из них продолжали поклоняться различным ханаанским культам, вроде Баала и Ашейры, поэтому они были открыты к восприятию не только местных языческих культов, но и местной культуры и традиций, что, в свою очередь, вело к неизбежной ассимиляции.

Ассирийское пленение израильтян не закончилось так быстро, как вавилонское у иудеев. У выходцев из Северного царства не было и стены монотеистической веры, которая бы отделяла их от местного языческого населения, поэтому со временем все три группы израильтян в большинстве своем слились с окружавшими их народами. Хотя, вполне возможно, что какая-то часть из них сумела позднее, еще при власти ассирийцев, тайно или открыто попасть обратно на родину.

Существует мнение, что некоторые из израильтян вернулись в Палестину вместе с иудеями, отпущенными царем Киром после его завоевания Вавилона. Однако библейские источники не подтверждают эту версию. Более того, огромное для того времени расстояние между местами поселения иудеев и израильтян и чуть ли не два столетия, прошедшие после падения Самарии, делают эту точку зрения слишком маловероятной. Если бы израильтяне, действительно, желали вернуться обратно в Палестину, им не нужно было дожидаться разрешения персидского царя и договариваться с иудеями.

Они могли бы это сделать сразу после полного разгрома и гибели Ассирии, когда на ее территории образовался вакуум силы и власти, то есть задолго до вавилонского пленения самих иудеев. Однако ни в одном письменном документе нет ни малейшего намека на возвращение израильтян на территорию бывшего Северного царства. Вероятно, потому, что возвращаться было уже просто некому, так как бывшие изгнанники стали частью окружавшего их населения. Точно так же, как те народы, которых ассирийцы пригнали в район Самарии: они тоже уже никогда не вернулись на свою прежнюю родину, потому что смешались с оставшимися здесь израильтянами и стали их неотъемлемой частью.

Библия сообщает названия тех мест, откуда прибыли новые поселенцы: три из них — Хамат, Авва и Сефарваим — находились в западной части центральной Сирии, а два — Вавилон и Кута — в центральной Месопотамии. Жители всех этих городов, как и израильтяне, тоже были выселены с родных мест за неоднократные восстания против Ассирии. Вынужденные переселенцы представляли собой в основном те же самые этнические компоненты, из которых состояло и население Северного царства. Например, сирийские города Хамат, Сефарваим и Авва изначально были заселены ханаанеями, затем завоеваны амореями и, наконец, арамейцами.

С течением времени все три этих родственных этноса основательно перемешались друг с другом и стали представлять собой единый западносемитский народ, говоривший на арамейском языке, но в культурном отношении впитавший в себя многое из наследия ханаанеев и амореев. Выходцы из Вавилона и Куты ненамного отличались от жителей центральной Сирии: в них тоже преобладали аморейский и арамейский элементы. Вавилон был изначально основан и заселен амореями, из которых, кстати, происходил и самый известный вавилонский царь Хаммурапи II. Позднее в этом районе Месопотамии осели халдеи, как называли тогда одну из групп арамейских племен, которые постепенно овладели Вавилоном, Кутой и соседними с ними городами. Правда, вместо ханаанейского элемента, присутствовавшего в выходцах из центральной Сирии, поселенцы из Вавилона и Куты имели примесь аккадской (восточносемитской) и шумерской крови.

Это было, пожалуй, то немногое, что отличало их в этническом отношении от израильтян. Что касается аморейского и ханаанейского компонентов, то они имелись в избытке и на территории Северного царства. Да и сами израильские племена происходили из кочевых амореев, хотя таковыми себя не признавали и в борьбе за овладение Ханааном долгое время с ними враждовали. Одним словом, этнически новые переселенцы были очень близки жителям Северного царства и отличались от них лишь арамейским языком и культурой. Но арамейцы не были чужими для израильтян: они являлись не только их ближайшими соседями, но и составной частью жителей севера страны — Голанских высот и даже верхней Галилеи. Позднее, в период Второго Храма, арамейский язык вообще стал доминировать практически на всей территории Палестины.

Небиблейские источники говорят о еще одной группе жителей, которую ассирийцы привели на поселение в Самарию. В одной из своих надписей ассирийский царь Саргон II утверждает следующее: «Я разбил племена Тамуд, Ибадиди, Марсиману, и Хаяпа — арабов, живущих далеко в пустыне, которые не знают господина над собой, и которые еще не приносили дань ни одному из царей. Я увел оставшихся в живых из них и поселил в Самарии»[54]. Очевидно, речь шла о какой-то группе мидьянских племен, которые стали известны впоследствии как арабы. В этническом отношении они представляли собой кочевых амореев и отличались от остальных поселенцев только в культурном и социальном плане. То обстоятельство, что Библия совершенно не упоминает о них, говорит о том, что численность их была крайне невелика.

Ассирийцы поселили жителей месопотамских и сирийских городов не только в самой Самарии, но и по всей области колен Эфраим и частично Менаше, поэтому слово «Самария» стало обозначать не только столицу бывшего Северного царства, но и территорию этих двух племен, которая превратилась в отдельную ассирийскую провинцию Самерина.

Новые поселенцы принесли с собой и культы языческих богов, которым они поклонялись на своей прежней родине. В большинстве своем эти боги представляли собой разновидности тех же ханаанских и аморейских божеств, которые были известны и на территории израильских племен. Правда, некоторые языческие верования были характерны только для Месопотамии, например культ бога смерти Нергала, центром поклонения которому являлся месопотамский город Кута. Очень скоро под влиянием оставшихся в Самарии израильтян пришельцы стали усваивать и яхвизм. Этот процесс ускорился, когда ассирийцы разрешили вернуться израильским священнослужителям в религиозный центр в Бейт-Эле.

Носители традиции объясняют это тем, что новые поселенцы

«не чтили Господа; и Господь посылал на них львов, которые убивали их. И донесли царю ассирийскому, и сказали: народы, которые ты изгнал и поселил в городах Самарии, не знают законы Бога той земли. И повелел царь ассирийский, и сказал: отправьте туда одного из священников, которых вы выселили оттуда; пусть пойдет и живет там, и он научит их закону Бога той земли. И пришел один из священников, которых выселили из Самарии, и жил в Бейт-Эле, и учил их, как чтить Господа» (4 Цар. 17:25–28).

Независимо от того, какие причины или поводы существовали для возвращения израильских священнослужителей, этот библейский эпизод подтверждает очень важное обстоятельство: деятельность яхвистского центра в Бейт-Эле была полностью восстановлена и новые поселенцы стали исповедовать яхвизм наряду с поклонением собственным богам. Об этом политеизме библейский текст свидетельствует следующим образом: «Народы эти чтили Господа, но служили и идолам своим» (4 Цар. 17:41).

В дальнейшем аарониды из Южного царства не раз использовали и политеизм жителей Самарии, и особенности северного яхвизма, и факт смешения израильтян с новыми поселенцами, чтобы отрицать за ними право считаться наследниками «дома Иосифа», а следовательно, претендовать на лидерство среди потомков древнееврейских племен. Большей частью эта критика была несправедливой и необъективной. В действительности в период Первого Храма политеизм был распространен повсеместно и был характерен не только для самаритян и жителей бывшего Северного царства, но и для Иудеи тоже.

В большинстве своем яхвисты и Северного и Южного царств представляли из себя таких же политеистов, как и самаритяне, поклоняясь одновременно двум, а то и нескольким богам сразу. И ситуация в Южном царстве была нисколько не лучше, чем в Северном. Объясняя падение Самарии идолопоклонством ее жителей, Библия тут же свидетельствует, что «и Йеуда также не соблюдал заповедей Господа, Бога своего, и поступал по обычаям израильтян, как поступали они» (4 Цар. 17:19).

Что касается позднейших обвинений ааронидов в этнической нечистоте самаритян, то они выглядят, мягко говоря, несерьезно на фоне полного смешения иудеев с ханаанеями, йевусеями, перизеями, кениями и кеназитами южного Ханаана. Главная причина неприятия самаритян иудеями объяснялась все тем же традиционным соперничеством между Йеудой и Эфраимом за гегемонию над потомками древнееврейских племен.
После падения Северного царства продолжателем истории «дома Иосифа» становятся самаритяне, потомки Эфраима и Менаше, смешавшиеся с поселенцами из сирийских и месопотамских городов. Союз северных племен навсегда перестает существовать, и Южное царство начинает борьбу за присоединение к себе их территорий и населения.

Правда, пока существовала Ассирия, и земли северных колен представляли собой пять ее провинций, речь могла идти о распространении на эти территории только религиозного влияния. Но после разгрома Ассирии иудейский царь Иосия устанавливает там на короткое время и свою военно-политическую власть. Он уничтожает все языческие святилища и пытается распространить свои религиозные реформы на территорию северных племен. Однако приход египтян, а затем вавилонян кладет конец власти Иудеи, и земли северных колен становятся частью Нововавилонского царства.

Иудея — наследница «дома Иакова»

Конфронтация с Израилем. Вторжения египетских армий

Сын Соломона Рехавам (931–914 гг. до н. э.) стал первым чисто иудейским царем, власть которого распространялась только на территорию собственно Иудеи. Семнадцать лет правления этого царя никак нельзя назвать удачными для Иудеи. Самым большим политическим провалом Рехавама оказалась его неспособность договориться с северными племенами и предотвратить их обособление в Израильское царство.

Уже само по себе отделение израильтян превратило Иудею в заурядное палестинское государство и положило конец имперским амбициям династии давидидов. Мало того, образование двух древнееврейских царств сразу привело к хроническому конфликту между ними из-за земель южных хивеев. Как известно, на них претендовали два древнееврейских колена — северное Биньямин и южное Йеуда. Что касается самих южных хивеев, то они, безусловно, предпочитали Иудею и всегда обращались за помощью к ней, чтобы противостоять давлению биньяминян. В правление Саула спорные области были переданы его соплеменникам — биньяминянам, но когда к власти пришел Давид, он возвратил хивеям их права и земли, причем таким образом, что значительная часть территории колена Биньямин отошла под контроль племени Йеуда.

Пока все конфликтовавшие стороны находились в границах одного царства и под властью одного царя, их территориальный спор пребывал в подспудно тлеющем состоянии, но после разделения северных и южных племен он вспыхнул с новой силой, и оба царства стали претендовать на земли биньяминян и южных хивеев.

Второй серьезной неудачей Рехавама стали его поражения в войне с Израилем. Оправдывая неудачи царя в его отношениях с северными племенами, носители традиции дают понять, что они объяснялись не просчетами политики, а волей Господа, желавшего наказать царскую династию за идолопоклонство: «И было слово Божие к Шемайе, человеку Божию, и сказано: Скажи Рехаваму, сыну Соломона, царю иудейскому, и всему дому Йеуды и Биньямина, и прочему народу: Так говорит Господь: не поднимайтесь на войну с братьями вашими, сынами Израиля; возвратитесь каждый в дом свой, ибо от Меня это было. И послушались они слова Господня, и пошли назад по слову Господню» (3 Цар. 12:22–24).

Войной между Иудеей и Израилем воспользовались внешние враги древнееврейских царств. Египетский фараон Шешонк с огромной армией вторгся в Палестину и осадил иудейские города. Оказавшись перед опасностью войны на два фронта, Рехавам предпочел откупиться от египтян. «На пятом году царствования Рехавама Шишак, царь египетский, поднялся против Иерусалима. И взял сокровища дома Господня, и сокровища дома царского. Все взял; взял и все золотые щиты, которые сделал Соломон» (3 Цар. 14:25–26).

Таким образом, Рехавам, с одной стороны, спас Иерусалим и часть страны от разрушения, а с другой — направил неиспользованную энергию захватчиков на своего противника — только что образовавшееся Израильское царство, которое в дальнейшем пострадало от вторжения Шешонка еще больше, чем Иудея.

Если нашествие армии Шешонка оказалось всего лишь эпизодическим событием в годы правления Рехавама, то военные действия с Северным царством продолжались до самой его смерти. Именно этим объяснялось интенсивное укрепление городов и строительство крепостей в Иудее. Книга Паралипоменон сообщает, что Рехавам «обратил города Иудеи в крепости: и отстроил Бейт-Лехем, и Эйтам, и Текоа, и Бейт-Цур, и Сохо, и Адуллам, и Гат, и Марейшу, и Зиф, и Адораим, и Лахиш, и Азейку, и Цору, и Айалон, и Хеврон, находившиеся в Иудее и в [области] Биньямин. И упрочил он эти крепости, и дал им начальников, и запасы продовольствия, и елея, и вина.

И [дал] в каждый город щиты и копья, и укрепил их весьма сильно» (2 Пар. 11:5–12). Тот факт, что в этом списке находились города, расположенные не только поблизости от границ, но и в самом центре страны, свидетельствует о неудачном ходе войны для Рехавама. В отличие от него царь Давид, ведший успешные наступательные действия, почти не заботился об укреплении внутренних городов. Впрочем, военные поражения Рехавама фактически подтвердил и его сын Авия. Упрекая северные племена в бунте против своего господина, он признал, что «Рехавам был молод, и мягкосердечен, и не устоял против них [израильтян]» (2 Пар. 13:7).

Еще одной особенностью правления Рехавама была его склонность к идолопоклонству, из-за чего авторы библейских книг оценивают годы его власти отрицательно. Например, Паралипоменон утверждает: «И делал он зло, потому что не расположил сердца своего к тому, чтобы взыскать Господа» (2 Пар. 12:14). Еще более резко отзывается о времени его правления книга Царств: «И делали иудеи неугодное пред очами Господа, и гневили Его грехами своими, какими они грешили более отцов своих. И устроили они у себя жертвенники, и капища, и ашейрим [истуканов Ашейры] на всяком высоком холме и под всяким лиственным деревом. И блудники были также в этой стране и делали все мерзости тех народов, которых Господь прогнал от лица сынов Израилевых» (3 Цар. 14:22–24).

Рехавам имел 18 жен, из них самой знатной считалась Махалат, приходившаяся внучкой царю Давиду. Однако из 28 сыновей царя его наследником стал Авия, сын от его самой любимой жены Маахи, которая уступала своим соперницам и по старшинству, и по знатности. Примечательно, что в отличие от законов древнееврейской племенной иерархии, согласно которым все доставалось старшему сыну по праву первородства, иудейские цари могли выбирать наследника по собственному усмотрению.

Поэтому часто престол наследовал не самый старший или самый способный к управлению государственными делами сын, и даже не ребенок от самой старшей или знатной жены (как в свое время Исаак), а сын самой любимой жены. В этом отношении вступление Авии на иудейский престол очень напоминало историю воцарения его деда — Соломона, который, хотя и уступал своим братьям по старшинству и знатности происхождения его матери, был сыном любимой жены Давида — Бат-Шевы.

Несмотря на то, что Авии (914–911 гг. до н. э.) удалось процарствовать очень недолго, он сумел переломить ход войны с Израилем в пользу Иудеи. Трудно сказать, были ли эти успехи связаны с присоединением арамейцев Дамаска к военным действиям против Израиля или с полководческими талантами самого иудейского царя. Как бы то ни было, но иудейская армия захватила три важных города на территории колена Биньямин, на которые претендовали оба царства — Бейт-Эль, Йешану и Эфрайин.

Особое значение имело присоединение Бейт-Эля, где находился наиболее почитаемый религиозный центр Северного царства, соперничавший с иерусалимским Храмом. Не исключено, что военные победы Авии стали одной из причин заката династии Йаровама и свержения его сына Надава с израильского престола. Но в религиозном плане Авия мало чем отличался от своего отца, и носители традиции были им так же недовольны, как и Рехавамом. Недаром библейский текст отмечает, что «он следовал всем грехам отца своего, которые тот совершал до него» (3 Цар. 15:3). Так было принято говорить о тех, кто, не отказываясь от поклонения Яхве, служил с не меньшим рвением и языческим богам.

По неизвестной причине правление Авии оказалось более чем коротким — всего три года — и сменилось необычно долгим для того времени — целый 41 год — царствованием его сына Асы (911–870 гг. до н. э.). В отличие от своего отца и деда Аса остался в памяти носителей традиции как преданный яхвист, поэтому библейские тексты отзываются о нем в высшей степени похвально: «Аса делал угодное пред очами Господа, как Давид, отец [праотец] его. Он изгнал блудников из страны, и отверг всех идолов, которых сделали отцы его, и даже мать свою Мааху лишил звания царицы за то, что она сделала истукан Ашейры. И изрубил Аса истукан ее, и сжег у потока Кидрон… Сердце Асы было всецело предано Господу во все дни его» (3 Цар. 15:11–14).
Однако и на долю Асы выпали серьезные военные испытания. Первым из них стало новое нашествие египетской армии. Книга Царств ничего не упоминает о нем, но Паралипоменон сообщает следующее: «И вышел на них [воинов Иудеи] Зерах Куши с войском в тысячу тысяч и с тремястами колесницами, и дошел до Марейши. И выступил Аса против него, и построились [войска] к сражению в долине, просматриваемой до Марейши» (2 Пар. 14:9–10). Очевидно, речь шла о египетском фараоне Осорконе I, который происходил, как и Шешонк I, из XXII ливийской династии.

Как известно, ливийские племена «мешвеш», захватившие власть в Египте, отличались темным цветом кожи, к тому же их фараоны использовали в своей армии большое количество нубийских наемников, поэтому неудивительно, что новое вторжение египетских войск осталось в памяти иудейских летописцев как нашествие «кушитов». (Современник тех событий пророк Ханани называл их «кушитами» и «ливийцами».) Позднее слово «кушит» стало обозначать не столько нубийца, сколько эфиопа или вообще чернокожего, поэтому с течением веков появились ошибочные представления о «Зерахе» и его армии как о «эфиопах».

Осоркон I пытался повторить удачный грабителький набег на палестинские государства, который совершил его отец Шешонк I. Собрав огромную по численности армию, в основном ливийцев-мешвеш и нубийцев, и заручившись поддержкой кочевых племен Синая и Мидьяна, он вторгся в Палестину. Судя по тому, что он сумел дойти до иудейского города Марейша, ему на пути удалось захватить южные филистимские города. Однако в Иудее он потерпел сокрушительное поражение. Книга Паралипоменон так описывает разгром египтян:

«И поразил Господь кушитов пред лицом Асы и пред лицом Йеуды, и побежали кушиты. И преследовал их Аса и народ, бывший с ним, до Герара, и пали кушиты, так что у них никого [не осталось] в живых, потому что они поражены были пред Господом и пред воинством Его. И набрали добычи великое множество. И разрушили все города вокруг Герара, потому что напал на них ужас от Господа; и разграбили все города, и вынесли из них весьма много добычи. Также и пастушеские шатры поразили, и угнали много мелкого скота и верблюдов, и возвратились в Иерусалим» (2 Пар. 14:12–15).

Преследуя отступавшего противника, иудейская армия с ходу взяла те города южной Филистии, которые ранее перешли в руки египтян, а также захватила врасплох кочевые племена, обеспечивавшие тыловое снабжение войск Осоркона I. Само собой разумеется, что египтяне не поставили триумфальную стелу по случаю своего полного поражения; как обычно в таких случаях, их источники хранят полное молчание по поводу неудачного похода в Иудею. Этот эпизод высвечивает общую проблему, с которой приходится сталкиваться историкам и археологам: небиблейские источники, как правило, подтверждают только ту информацию из Библии, которая касается победных походов их правителей на Палестину и древнееврейские царства. В случае серьезных поражений они предпочитают отмалчиваться, лишая нас возможности проверить библейские данные.

Нашествие армии Осоркона I было далеко не единственной проблемой в годы царствования Асы. Куда более серьезным испытанием для него явилось возобновление военных действий с Израилем. На этот раз ему противостояли не плохо управляемые орды ливийцев и нубийцев, а опытная и хорошо организованная армия одного из сильнейших государств сиро-палестинского региона. Библейские источники солидарны в описании военных действий, но по-разному определяют время этих событий и их продолжительность. Согласно книге Царств, «была война между Асою и Башою, царем израильским, во все дни их» (3 Цар. 15:16).

Однако книга Паралипоменон дает куда более короткий промежуток времени, относя войну между Израилем и Иудеей к концу царствования Асы, к его 36-му году правления (2 Пар. 16:1). Но это противоречит книге Царств, согласно которой в Израиле к этому времени уже правил не Баша, а династия Омри. Очевидно, более достоверна книга Царств, как более ранний источник, созданный в VII–VI вв. до н. э., в то время как написание книги Паралипоменон относится к значительно более позднему периоду — V–IV вв. до н. э. Впрочем, куда важнее, что оба этих источника придерживаются одной и той же версии, сводящейся к тому, что израильский царь Баша не только сумел перейти в наступление, но и блокировал Иерусалим.

Пытаясь отвратить неминуемое падение города, иудейский царь Аса, внук Рехавама, обратился за помощью к злейшему врагу Израиля — арамейскому Дамасскому царству, предложив ему в качестве платы за спасение все имевшиеся у него ценности: «И взял Аса все серебро и золото, остававшееся в сокровищницах дома Господня и в сокровищницах дома царского, и дал его в руки слуг своих, и послал их царь Аса к Бен Хададу — сыну Тавримона, сына Хезйона, царю арамейскому, жившему в Дамаске, сказать: Союз да будет между мною и тобою, как был между отцом моим и отцом твоим; вот я посылаю тебе в дар серебро и золото; расторгни союз свой с Башою, царем израильским, чтобы он отошел от меня» (3 Цар. 15:18–19).

Богатые дары иудейского царя, а главное, собственные политические расчеты арамейцев Дамаска привели к тому, что Бен-Хадад I вероломно нарушил мир с Израилем и, напав на его северные города, заставил израильтян уйти из Иудеи. Кстати, из послания Асы к Бен-Хададу становятся ясны и причины военных побед отца Асы — Авии. Оказывается, между Дамаском и Иудеей существовал союз, направленный против Израиля. Только в результате войны на два фронта Северное царство было вынуждено уступить ряд территорий, включая такой важный религиозный центр, как Бейт-Эль. Но, хотя арамейцы и лишили Израиль победы над Иудеей, он все же вернул себе некоторые земли, и среди них Бейт-Эль.

Эта война завершила длительный период вражды между двумя государствами, который растянулся на время правления трех иудейских царей — Рехавама, Авии и Асы, — а также определила окончательные границы между ними после раскола объединенного царства. Южная часть территории колена Биньямин осталась за Иудеей, а северная перешла к Израилю. Таким образом, из всех древнееврейских племен в составе Южного царства оказались два колена полностью — Йеуда и Шимон, и два частично — левиты и биньяминяне.

Однако союз с Дамаском обошелся царю Асе достаточно дорого — и не только в финансовом отношении, но и во внутриполитическом тоже. Аарониды и левиты не скрывали своего недовольства ограблением иерусалимского Храма. Выражая их мнение, пророк Ханани осудил царя и предсказал ему новые бедствия в наказание за этот поступок. К недовольным священнослужителям присоединилась и часть населения, принужденного оплачивать дорогостоящую политику царя. Не случайно библейский текст отмечает, что Аса не только заключил пророка в тюрьму, но «и притеснял [людей] из народа в ту пору» (2 Пар. 16:10).

Каждый иудейский царь имел своего собственного летописца, который аккуратно регистрировал все важнейшие события в годы его правления. Таким, например, был Шемайя при Рехаваме или Иддо при Авии. Какая-то часть этих хроник была использована при создании книги Царств и особенно книги Паралипоменон, однако абсолютное большинство этих древнейших летописей оказалось безвозвратно утрачено.

Сближение с Израилем и союз с династией Омри

Наследник Асы, его сын Йеошафат (870–846 гг. до н. э.), сумел восстановить хорошие отношения с ааронидами и левитами, причем настолько преуспел в этом, что заслужил от них самую лестную оценку: «И был Господь с Йеошафатом, ибо он шел первоначальными путями Давида, отца своего, и не взыскивал Баалов, но взыскал он Бога отца своего, и по заповеди Его поступал, а не по деяниям израильтян» (2 Пар. 17:3–4). Как и его отец, Йеошафат на самом деле был верным и последовательным яхвистом. Но в отличие от Асы он был еще и гибким, искусным политиком и старался поддерживать добрые отношения со всеми влиятельными группами населения. Восхваляя его, носители традиции приписали ему проведение таких реформ, как «искоренение высот и Ашейр» и «обучение Торе народа в Иудее», которые никак не могли быть осуществлены в то время (2 Пар. 17:6, 9). И действительно, та же самая книга Паралипоменон в послесловии об итогах правления Йеошафата признает, что «высоты не были упразднены: народ еще не обратил твердо сердца своего к Богу отцов своих» (2 Пар. 20:33).

Однако во внешней политике Йеошафат был намного успешнее. Самым главным его достижением стал мир, а затем и союз с Израилем. Правда, в начале своего правления он еще серьезно опасался продолжения военных действий со стороны Северного царства, поэтому, как свидетельствует библейский текст, «он укрепился против израильтян» (2 Пар. 17:1). Но израильские цари из династии Омри изменили приоритеты в своей внешней политике и вместо того, чтобы бороться с иудеями за овладение спорными городами в землях биньяминян, предпочли заключить союз с ними против куда более опасного врага — арамейцев Дамаска.

Этот поворот в политике Северного царства нашел благоприятный отклик в Южном. Отныне Иудея могла не беспокоиться за мир на северной границе и сосредоточить все военные ресурсы на защите своих интересов на юге и юго-западе. Это позволило Йеошафату завоевать некоторые филистимские города и установить свою власть над эдомитянами, кочевыми племенами Негева и Мидьяна. Библейский текст подтверждает благоприятную внешнеполитическую обстановку вокруг Иудеи того времени: «И был страх Господень на всех царствах земель, которые вокруг Иудеи, и не воевали они с Йеошафатом. А от филистимлян приносили Йеошафату дары и серебро в дань; также аравитяне пригоняли к нему мелкий скот: овнов семь тысяч семьсот и козлов семь тысяч семьсот» (2 Пар. 17:10–11).
Сближение с израильской династией Омри привело к созданию военного союза между двумя странами и совместным военным походам. «И сказал он (израильский царь.) Йеошафату: пойдешь ли ты со мною на войну в Рамот-Гилад? И сказал Йеошафат царю израильскому: как ты, так и я; как твой народ, так и мой народ; как твои кони, так и мои кони» (3 Цар. 22:4).

Йеошафат принял участие и в другом походе израильтян — на этот раз с сыном Ахава, Йорамом, против моавитского царя Меши, решившего отколоться от Израиля после смерти Ахава. «И выступил царь Йорам в тот день из Самарии… и послал сказать Йеошафату, царю иудейскому: царь моавитский восстал против меня, пойдешь ли со мной на войну против Моава? И сказал он: пойду; как ты, так и я; как твой народ, так и мой народ» (3 Цар. 3:6–7). Но совместные с израильтянами военные походы далеко не всегда были удачными для Иудеи; иногда они сопровождались серьезными потерями и даже поражениями, как это произошло в период войны за Рамот-Гилад.

Кроме того, они вызывали возражения со стороны влиятельного священнического сословия яхвистов, которые видели для себя угрозу в усилении династии Омри, покровительствовавшей культу Баала. «Зачем помогать нечестивцу и любить ненавидящих Господа? — упрекал царя придворный пророк Йеху, сын Ханани. — За это на тебя гнев от лица Господня» (2 Пар. 19:2).

Несмотря на откровенное недовольство ааронидов и левитов политикой сближения с династией Омри, Йеошафат не отказался от нее, так как союз с Израилем изменил баланс сил в регионе в пользу древнееврейских царств. Правда, этот же самый фактор заставил объединиться и их противников. Отказ Иудеи от былой дружбы с Дамаском толкнул арамейцев на союз с Аммоном, Моавом и Эдомом в расчете использовать эти заиорданские царства в качестве противовеса древнееврейским государствам.

Очевидно, вмешательство Дамаска сыграло решающую роль в спасении моавитского царя Меши в период войны израильтян и иудеев против него. Неожиданное нападение арамейцев на северные области Израиля заставило союзников прервать успешный поход и срочно уйти из Моава. Чтобы нейтрализовать Иудею, помогавшую Израилю, Дамаск создал против нее коалицию из трех заиорданских государств: Аммона, Моава и Эдома. Каждое из этих царств в отдельности было слабее Иудеи, но все вместе они существенно превосходили ее. У каждого из них были свои претензии к Южному царству: Эдом тяготился зависимостью от Иудеи, а Моав и Аммон видели в ней союзника своего врага Израиля, который пытался господствовать над ними. Но заиорданские царства имели и серьезные проблемы друг с другом: Моав находился в давнем территориальном конфликте с Аммоном, а Эдом — с Моавом. Только искусная дипломатия Дамаска, а главное его богатые дары, сумели сгладить эти противоречия и создать союз, который мог существовать лишь во времена Авраама.

Совместное наступление армий заиорданских царств стало главной военной опасностью в период правления Йеошафата. Вести об их приближении вызвали страх при дворе царя: «И пришли, и донесли Йеошафату, говоря: идет на тебя множество великое из-за моря, от Арама, и вот они в Хацецон-Тамаре, он же Эйн-Геди. И убоялся Йеошафат, и обратил лицо свое взыскать Господа, и объявил пост по всей Иудее» (2 Пар. 20:2–3). Тот факт, что библейский текст посчитал нужным указать, что войско заиорданских царств пришло «от Арама», хотя оно появилось из-за Мертвого моря, косвенно подтверждает главную роль арамейцев в организации этого военного похода. Представляется странным, что авторы текста ничего не говорят о поддержке израильтян, которые были тогда важнейшими союзниками иудеев.

Очевидно, поход состоялся в то время, когда шла война между Дамаском и Израилем, и был рассчитан на то, чтобы древнееврейские царства не могли прийти друг другу на помощь. Дальнейший поворот событий библейский текст представляет как чудо: «…И возбудил Господь распри между сынами Аммона, Моава и жителями горы Сеир, пришедшими на Иудею, и были они поражены. И восстали сыны Аммона и Моава на обитателей горы Сеир, избивая и истребляя их, а когда покончили с жителями Сеира, тогда стали истреблять друг друга» (2 Пар. 20:22–23).

Таким образом, военная коалиция трех царств развалилась еще до решающего сражения: ее участники передрались друг с другом и отказались от дальнейшего похода на Иудею. Подобный поворот событий не мог не казаться чудесным избавлением для их современников. Но у этого чуда имелась и достаточно прочная материальная подоплека. Так, Аммон — традиционный союзник южных племен со времен Давида, но столь же постоянный враг северных — не был заинтересован в ослаблении царства Йеошафата, он хотел лишь заставить его отказаться от союза с Израилем. Сходной позиции придерживался и Моав, конфликтовавший в основном с Северным царством и с теми древнееврейскими племенами, которые входили в его состав. К тому же моавитяне опасались, что ослабление Иудеи может усилить их соперника Эдом. И лишь эдомитяне, данники Иудеи, являлись единственными, кто был заинтересован в полном поражении Йеошафата, ведь оно принесло бы им независимость от их «младшего брата».

Столь разные интересы участников похода, помноженные на золото и дипломатию Йеошафата, вызвали острые разногласия между ними, которые превратились во взаимную бойню и уничтожение: «И когда иудеи пришли на возвышенность к пустыне и взглянули на ту рать, и вот — трупы, лежащие на земле, и нет уцелевшего» (2 Пар. 20:24). Этот поход был первой и последней попыткой заиорданских царств объединить свои военные усилия против Иудеи.

В целом, внешнеполитическая обстановка в правление Йеошафата была более благоприятной, чем в годы царствования его предшественников — Рехавама, Авии и Асы. В значительной мере это объяснялось дальновидной политикой царя, направленной на тесный союз с Израилем — северным соседом и самым мощным государством тогдашней Палестины. Сотрудничество с Северным царством не ограничивалось только военной и политической областями, но затрагивало также и торговлю.

В Библии имеется упоминание о неудачной попытке совместного плавания в легендарный Таршиш, находившийся где-то в южной Аравии или на Африканском Роге. Вероятно, предпринимались и другие, более успешные, торговые экспедиции, о которых носители традиции предпочли не упоминать из-за своего крайне отрицательного отношения к израильским царям вообще и к династии Омри в особенности. Неприязнь южных яхвйстов к правителям Северного царства была столь велика, что любая попытка Йеошафата к сотрудничеству с ними заведомо порицалась как аморальная. Не зря, например, пророк Элиэзер, сын Додаваху из Марейши, поспешил осудить Йеошафата только за то, что тот попытался организовать торговую экпедицию совместно с израильским царем Ахазией:

«Так как ты объединился с Ахазией, — предрекал он, — то разрушит Господь дело твое» (2 Пар. 20:37).

Однако хотя Йеошафат и был преданным яхвистом, он, как разумный политик, не мог отказаться от сотрудничества с Израилем, от которого зависело благополучие Иудеи.

Из внутриполитических преобразований царя наибольший след оставила его судебная реформа. В принципе она свелась к двум основным моментам: во-первых, к выделению судебного производства в отдельную отрасль власти, и во-вторых, к приобщению ааронидов и левитов к судопроизводству. Трудно сказать, чем больше руководствовался Йеошафат: то ли он хотел таким образом бороться со злоупотреблениями в судебном деле, то ли усилить роль яхвистских священников, которые активно поддерживали его. Возможно, что этой реформой он хотел закрепить влияние законов Моисея в области морали и быта в ущерб распространенным тогда языческим нормам права.

В пользу последнего свидетельствует назидание Йеошафата судьям: «Смотрите, что вы делаете; ведь не для человека вы судите, а для Господа, который с вами в деле суда. А ныне да будет у вас страх Господень. Осмотрительно действуйте, ибо нет у Господа, Бога нашего, ни неправды, ни лицеприятия, ни мздоимства» (2 Пар. 19:6–7).

Йеошафат оставил своим преемникам непростое наследство. С одной стороны, благодаря своему союзу с Израилем, он добился мира и экономического процветания страны, расширения ее границ и влияния на соседние народы, но с другой — сам попал в опасную зависимость от более сильного соседа и его царской династии. Последнее обстоятельство вызывало недовольство у части придворных и у влиятельных яхвистских священников. К концу жизни царя при дворе сложились две враждебные друг другу партии — «израильская», поддерживавшая тесный союз с Северным царством, и «иудейская», яхвистская, выступавшая против него.

Естественно, что Йеорам, старший сын Йеошафата, женатый на дочери Ахава, представлял при дворе израильскую партию, а другие сыновья царя, все или по крайней мере часть из них, поддерживали яхвистский, иудейский, лагерь. Тот факт, что при восшествии своем на престол Йеорам (851–843 гг. до н. э.) «умертвил всех братьев своих мечом, а также [некоторых] князей израильских» (2 Пар. 21:4) говорит в пользу того, что смена власти сопровождалась политической смутой и дворцовыми интригами. Очень показательно, что носители традиции, в данном случае аарониды, авторы книги Паралипоменон, сочли необходимым подчеркнуть, что отец «отдал царство Йеораму, потому что он первенец» (2 Пар. 21:3).

Но иудейские цари могли выбирать себе наследника независимо от того, кто из их сыновей был старшим, и факты избрания Соломона и Авии лишь подтверждали подобную практику. Акцент на то, что Йеошафат «дал братьям Йеорама большие подарки серебром, и золотом, и драгоценностями, вместе с укрепленными городами в Иудее», говорит в пользу того, что среди них были и более любимые сыновья от любимых жен царя, которые тоже могли претендовать на престол. Это же подтверждает и послание пророка Илии, где ясно говорится, что братья, которых умертвил Йеорам, были лучше его (2 Пар. 21:13). Однако за спиной Йеорама была его жена Аталия, дочь израильского царя, поддержка израильской партии при дворе, а может быть, и угроза военного вмешательства со стороны Северного царства.

Эти факторы сыграли решающую роль в избрании именно Йеорама, а не кого-либо другого из сыновей Йеошафата. В любом случае, уничтожение всех возможных претендентов на престол и многих представителей знати являлось нехарактерным для Иудеи эпизодом престолонаследования. Складывается впечатление, что либо Йеошафат не успел назначить официального наследника, либо его первоначальный выбор был изменен под давлением израильской партии. Нечто подобное произошло и с царем Давидом, когда он под нажимом группы придворных изменил свое завещание в пользу Соломона.

Аарониды и левиты не скрывали своей откровенной неприязни к Йеораму. Они обвиняли его в том что «он устроил высоты в горах Иудейских, и развращал жителей Иерусалима, и соблазнил Иудею» (2 Пар. 21:11). С точки зрения яхвистов, «он ходил путем царей Израиля, поступал как дом Ахава, ибо дочь Ахава была его женой, и делал он неугодное в очах Господних» (2 Пар. 21:6). Вероятно, его жена Аталия, да и сам царь поклонялись культу Баала и покровительствовали его жрецам, точно так же, как это делали Ахав и Изевель в Самарии.
Внутренние неурядицы и распри сильно ослабили Южное царство и, как следствие, породили внешнеполитические осложнения. Первым серьезным ударом для Йеорама оказалась потеря Эдома, традиционного данника Иудеи:

«Во дни его отложился Эдом от Иудеи; и поставили они над собою царя» (4 Цар. 8:20). Судя по всему, война с эдомитянами сильно затянулась и шла с переменным успехом. В открытых сражениях побеждала иудейская армия, но эдомитяне предпочитали партизанскую войну в хорошо знакомой им пустынной местности: «И пошел Йеорам в Цаир, и все колесницы с ним; и встал он ночью, и поразил эдомитян, окружавших его, и начальников над колесницами, но народ убежал в шатры свои» (4 Цар. 8:21). В конце концов Йеорам предпочел отказаться от бесконечной и дорогостоящей войны за власть над Эдомом, и «старший» брат стал снова независимым от «младшего».

В годы войны с эдомитянами Йеорама ожидала новая неприятность: от Иудеи отпал город Ливна, который представлял собой мощную крепость, расположенную в районе Шфелы, на стратегически важной дороге из Филистии в Иерусалим. «В то же время вышла и Ливна из-под власти его, потому что он оставил Господа, Бога отцов своих» (2 Пар. 21:10).

Город являлся одним из западных форпостов Иудеи на границе с территорией филистимлян, и отпадение его от царства Йеорама стало весьма болезненной потерей для него. Хотя Ливна после завоевания ее древнееврейскими племенами была отдана для поселения левитам, большинство населения по-прежнему составляли амореи. Отцы города, воспользовавшись войной Йеорама с Эдомом и внутренними распрями в стране, предпочли поменять политическую ориентацию и пошли на союз с филистимлянами — своими западными соседями.

И, наконец, в довершении всех невзгод на Йеорама обрушилась личная трагедия. В то время как иудейская армия вместе с царем находилась в очередном военном походе, вглубь страны проникли отряды филистимлян и кочевников из Мидьяна: «И возбудил Господь против Йеорама дух филистимлян и аравитян, сопредельных кушитам; И они пошли на Иудею, и прорвались в нее, и захватили все имущество, находившееся в доме царя, а также сыновей его и жен его; и не осталось у него сына, кроме Йеоахаза (Ахазии.), младшего из сыновей его» (2 Пар. 21:16–17). Вероятно, речь шла о тех филистимлянах и мидьянитянах, которые являлись данниками царя Йеошафата. В результате ослабления Южного царства они сочли возможным не только освободиться от власти Иудеи, как это сделали эдомитяне и Ливна, но и атаковать своего бывшего господина. Не исключено, что за отложением Эдома и Ливны, а также за нападением филистимлян и мидьянитян стояло Дамасское царство, пытавшееся максимально ослабить ближайшего союзника Израиля. Оно же помогало и противникам израильской партии в Иудее, тем самым подталкивая страну к гражданской войне. Не зря же арамейцы так обхаживали израильских яхвистов, преследуемых династией Омри. Надо думать, что пророк Элиша не случайно появился в Дамаске и стал личным гостем у царя Бен-Хадада и его военачальника Хазаэля. Точно так же арамейцы покровительствовали и всем противникам царя Йеорама, включая яхвистов Иудеи. Время Йеорама относилось к периоду усиления конфронтации между Израилем и Дамаском, поэтому, если израильтяне искали союза с врагами Дамаска, например с Ассирией, то арамейцы были готовы помочь любому, кто выступал против Северного царства и его союзников.

В целом восьмилетнее правление Йеорама оказалось крайне неудачным для Иудеи: все эти годы страна находилась в состоянии, близком к гражданской войне, и потеряла все территориальные приобретения, сделанные в период власти Йеошафата. Конец жизни Йеорама был столь же трагичен и мучителен, как и его царствование: «А после всего этого поразил Господь внутренности его болезнью неизлечимою. И через некоторое время, по прошествии двух лет, выпали внутренности его от болезни его, и он умер в жестоких страданиях» (2 Пар. 21:18–19). Так исполнилось пророчество Илии, предсказавшего царю страшную смерть за преступления против Господа и убийство своих братьев.
Наследником Йеорама стал его единственный оставшийся в живых сын Ахазия (843–842 гг. до н. э.).

На этот раз переход власти произошел спокойно и без дворцовых интриг, так как соперников — претендентов на престол — у Ахазии не было. Однако новый царь представлял ту же самую израильскую партию и был так же ненавистен яхвистам, как и его отец. Более того, воцарение Ахазии ознаменовало апогей сближения двух древнееврейских государств. Его мать, Аталия (Гофолия), была дочерью Ахава и сестрой правившего тогда израильского царя Йорама.

Сам Ахазия приходился племянником израильскому царю и внуком Изевели, его матери. Можно сказать, что в этот момент царские династии Иудеи и Израиля практически слились. Естественно, что носители традиции отнеслись к новому царю откровенно враждебно: «Он также ходил путями дома Ахава, — подчеркивают они, — потому что мать его была советницею его по беззакониям. И делал он неугодное в очах Господних, подобно дому Ахава, потому что он был ему советником, после смерти отца его, на погибель ему» (2 Пар. 22:3–4). Правда, царствование Ахазии оказалось на редкость коротким — всего один год, и столь же трагичным, как и правление его отца. Будучи преданным союзником Израиля, Ахазия, подобно своему деду Йеошафату, принял участие в совместном походе с израильским царем Йорамом в северное Заиорданье против арамейского царя Хазаэля.

Эта военная кампания оказалась тяжелой и сопровождалась серьезными потерями со стороны союзников. В ходе одного из сражений Йорам был ранен и увезен в свою резиденцию, в город Изреэль, находившийся в одноименной долине. Ахазия как верный союзник и близкий родственник отправился навестить его. Так, на беду свою, иудейский царь очутился в Изреэле в тот момент, когда израильский военачальник Йеху совершил переворот и прибыл туда со своими воинами, чтобы убить Йорама. Вместе с ним был убит и Ахазия, а затем и многочисленные члены его семьи, пришедшие, как и он, навестить раненого родственника.

Свержение династии Омри в Израиле и неожиданная гибель Ахазии вдохновили яхвистов Иудеи на переход в наступление против баалистской произраильской партии в Иерусалиме. Однако мать убитого царя, Аталия, опередила своих противников. Не желая подвергнуться страшной участи Изевели, она решила любой ценой захватить власть в свои руки. Пользуясь поддержкой сановников и дворцовой гвардии, она пошла на чудовищное преступление — приказала умертвить всех царских сыновей, своих внуков, — и, убрав таким образом потенциальных соперников, заставила возвести себя на престол.

Но и яхвистская партия не собиралась сдаваться. Йеошева, жена первосвященника иерусалимского Храма, сумела спасти одного из царских сыновей — младенца Йоаша. Будучи сестрой царя Ахазии и дочерью самой Аталии, она воспользовалась своим привилегированным положением при дворе, чтобы спрятать Йоаша и его кормилицу в иерусалимском Храме, у своего мужа, первосвященника Йеояды. «И был он у них в доме Божьем скрываем шесть лет; Аталия же царствовала над страной» (2 Пар. 22:12).

Шесть лет царствования Аталии (842–836 гг. до н. э.) были фактическим продолжением правления династии Омри — только не в Израиле, а в Иудее. В эти годы Иудея диаметрально изменила свою внешнюю политику: из союзника Израиля она превратилась в его врага, зато снова наладила отношения с Дамаском, филистимскими городами и заиорданскими царствами. Не меньшие перемены произошли и во внутренней политике. Произраильская партия, поддерживавшая Аталию, переродилась в политическую группу, боровшуюся за господство культа Баала.

Если раньше она стояла за теснейший союз с Израилем, то после свержения династии Омри всячески мешала нормальным связям с ним. С другой стороны, после переворота Йеху и истребления им жрецов Баала в Самарии, яхвистский лагерь в Иудее изменил свое крайне негативное отношение к Северному царству и не исключено, что даже имел тайные сношения с двором израильского царя Йеху. Годы правления Аталии, как впрочем и ее мужа Йеорама и сына Ахазии, были временем господства культа Баала и его жрецов в Иудее, а аарониды и левиты оказались оттесненными на второстепенные позиции. Тем самым был нарушен статус-кво, согласно которому главным религиозным культом в Иудее всегда являлся культ Яхве, сопровождавший южные племена на протяжении всей их истории.

Разумеется, это не могло не вызвать ожесточенного сопротивления со стороны яхвистов, которые почувствовали себя ущемленными даже в своей собственной вотчине — Иерусалиме. Недовольство, интриги и заговоры сопровождали правление Йеорама и, возможно, Ахазии, но особенно трудным в этом плане было положение Аталии. Она в отличие от своего мужа и сына уже не надеялась на военную поддержку Израиля, да и восшествие ее на трон представляло собой откровенную узурпацию власти. К тому же Аталия не имела никакого отношения к династии давидидов и в глазах иудеев выглядела чуждой им правительницей, захватившей власть в результате преступления. Она могла рассчитывать только на верную ей дворцовую гвардию, состоявшую из наемников-иностранцев, а также на жрецов Баала, многих из которых она привезла с собой из Северного царства, а может быть, и из Финикии тоже. Не чувствуя за собой прочного тыла, Аталия избегала любых военных кампаний, которые могли бы подвергнуть риску ее власть или усилить военачальников, среди которых яхвисты искали еще одного Йеху.

Рост влияния ааронидов и их вмешательство в политику Иудеи

Яхвистский лагерь в Иудее возглавлял тогда первосвященник иерусалимского Храма Йеояда (Иодай). Его женой была сестра царя и дочь Аталии, что говорит о том, какое значение произраильская баалистская партия придавала связям с главой яхвистского священнического сословия. Устраивая этот брак, она рассчитывала смягчить сопротивление яхвистов влиянию династии Омри и культа Баала в Иудее. Однако переворот Йеху в Израиле и узурпация иудейского престола Аталией взорвали и без того хрупкий мир между яхвистами и баалистами. В течение шести лет Йеояда выжидал удобного момента для выступления, пытаясь заручиться поддержкой армии и мобилизовать левитов. «А в седьмой год укрепился Йеояда и вступил в союз с начальниками сотен… И они обошли Иудею, и собрали левитов из всех городов Иудеи и глав семейств Израилевых, и пришли в Иерусалим» (2 Пар. 23:1–2).

Библейский текст не говорит, под каким предлогом первосвященнику удалось собрать ополчение и левитов, а самое главное, привести и тех и других в Иерусалим. Однако, если оружие было роздано ополчению и левитам только в самом Иерусалиме, а точнее, в Храме, это свидетельствует о том, что народ пришел в столицу безоружным. Видимо, Йеояда, чтобы усыпить бдительность Аталии и ее сановников, воспользовался традицией паломничества в праздники или необходимостью проведения каких-либо работ в Храме. «И раздал Йеояда, священник, начальникам сотен копья и малые и большие щиты царя Давида, которые были в доме Божьем» (2 Пар. 23:9–10). Там, в иерусалимском Храме, вооруженные левиты и ополчение объявили малолетнего Йоаша (836–796 гг. до н. э.) новым царем и принесли ему присягу на верность.

Аталия и ее сторонники слишком поздно узнали о заговоре и оказались бессильны воспротивиться ему. Дворцовая гвардия, тоже застигнутая врасплох, сочла за лучшее не вмешиваться или перейти на сторону нового царя, поэтому церемония помазания Йоаша на царство закончилась убийством Аталии. Как и в Самарии, захват власти в Иерусалиме привел к разгрому храма Баала и истреблению его жрецов: «И пошел весь народ в капище Баала, и разрушили его, и жертвенники его и истуканов его сокрушили; и Маттана, жреца Баала, умертвили пред жертвенниками» (2 Пар. 23:17). Так завершились антибаалистские выступления в обоих древнееврейских царствах, причем, в отличие от военного переворота Йеху в Израиле, в Иудее речь шла об организованном народном восстании, которое возглавили аарониды и левиты. Массовый характер антибаалистского движения в Иудее объяснялся исторически более слабыми позициями там культа Баала и более сильным влиянием яхвистов. Йеояда стал регентом и опекуном семилетнего царя Йоаша, и, таким образом, впервые в истории Иудеи к власти пришли яхвистские священники.

Власть первосвященника была столь велика, что именно он, а не кто-либо другой подыскал для уже взрослого Йоаша двух жен. Ничего удивительного, что носители традиции, характеризуя правление царя при первосвященнике Йеояде, не могли не подчеркнуть, что «Йоаш делал угодное в очах Господних во все дни Йеояды, священника» (2 Пар. 24:2). Фактическим правителем даже при взрослом царе так и остался Йеояда. Его роль и влияние в Иудее были столь значительны, что он стал первым первосвященником, которого «похоронили в городе Давида с царями» (2 Пар. 24:16). Интересно, что обладая практически неограниченной властью, он даже не попытался уничтожить языческие культы в стране, не говоря уже о так называемых «высотах» (удаленные от иерусалимского Храма места, где поклонялись Яхве).

Он не провел религиозной реформы, подобной той, которую осуществил значительно позднее иудейский царь Иосия. Он ограничился лишь разгромом своих главных соперников — жрецов культа Баала в Иерусалиме, а затем руками Йоаша ввел новую подать в пользу иерусалимского Храма. Правление Йеояды примечательно не столько тем, что он сумел осуществить, сколько тем, что он не сделал, хотя должен был сделать как яхвистский первосвященник. Годы его власти представляют собой еще одно доказательство, что монотеизм Моисея не был, а главное, не мог стать главной религией в Иудее второй половины IX в. до н. э. Иудейское общество того времени, включая самих ааронидов и левитов, находилось по-прежнему далеко от понимания синайских заповедей, поэтому яхвизм и не мог являться тогда подлинно монотеистическим учением.

После смерти первосвященника Йеояды его воспитанник постарался избавиться от чрезмерной опеки яхвистских священников и от их постоянного вмешательства в его личную жизнь и политику. С этой целью он начинает назначать на многие важные посты в государстве не ааронидов, как раньше, а представителей иудейской знати, не связанных с этим священническим сословием. Вместо яхвистских священников Йоаш приближает к себе жрецов других культов. Это вызвало явное недовольство ааронидов, которое нашло свое выражение и в библейском тексте: «После смерти Йеояды пришли князья иудейские и поклонились царю; тогда царь стал слушаться их. И они оставили дом Господа, Бога отцов своих, и стали служить Ашейрам и идолам…» (2 Пар. 24:17–18).

Сомнительно, чтобы Йоаш отказался от культа Яхве; вероятнее всего, он позволил себе одновременно поклоняться и другим местным культам, как делало большинство населения Иудеи того времени. Однако аарониды, чувствуя, что они теряют былое влияние при дворе Йоаша, попытались оказать на него давление путем организации народных выступлений против «царя-отступника». Недовольных возглавил сын Йеояды Захария: «И дух Божий облек Захарию, сына Йеояды, священника, и он стал на возвышении пред народом и сказал им: так говорит Господь: для чего вы преступаете повеления Господни? не будет успеха вам; и как вы оставили Господа, то и Он оставит вас» (2 Пар. 24:20). Но царь не уступил давлению священников и в ответ расправился с их лидером Захарией. «И сговорились против него, и побили его камнями, по приказанию царя, на дворе дома Господня. И не вспомнил царь Йоаш благодеяния, какое сделал ему Йеояда, отец его, и убил сына его» (2 Пар. 24:21–22). Казнь Захарии положила конец открытым выступлениям ааронидов и левитов против Йоаша, однако их вражда к «неблагодарному» царю лишь возросла, и сопротивление приняло скрытые, но не менее опасные для него формы.

Подавляющая часть сорокалетнего правления Йоаша прошла достаточно мирно. Царь, воспитанный священниками, не испытывал потребности в военных походах, да и борьба за свою самостоятельность внутри собственной страны не оставляла ему возможностей для проведения активной внешней политики. Однако обстановка вокруг Иудеи непрерывно ухудшалась. Это было время максимального усиления арамейского Дамаска, когда его царь Хазаэль сумел наконец одолеть Израиль и перешел к завоеванию других палестинских и сирийских государств. Теперь Иудея, филистимские города и заиорданские царства нужны были ему не в качестве союзников против Израиля, а как данники. Совершая успешный поход против филистимских городов, армия Хазаэля вплотную подошла к границам Иудеи.

Книга Царств сообщает следующее: «…и вознамерился Хазаэль идти на Иерусалим. Но Йоаш, царь иудейский, взял все пожертвованное, что пожертвовали Йеошафат, и Йеорам, и Ахазия — отцы его, цари иудейские, и что он сам пожертвовал, и все золото, найденное в сокровищницах дома Господня и дома царского, и послал Хазаэлю, царю арамейскому; и он отступил от Иерусалима» (4 Цар. 12:17–18). Тем самым царь спас страну от разрушения, но не смог уберечь себя от гнева недовольных. Как всегда бывало в таких случаях, от конфискации золота и серебра пострадала наиболее состоятельная часть иудейского общества, и особенно яхвистские священники. Ограбление Храма переполнило чашу их терпения, и они организовали заговор против царя. Воспользовавшись тяжелой болезнью Йоаша, приближенные убили его, когда он лежал в беспомощном состоянии в постели. Тот факт, что за спиной заговорщиков стояли аарониды, косвенно подтверждается библейским текстом: «…составили против него заговор рабы его, за кровь сына Йеояды священника, и убили его на постели его, и он умер» (2 Пар. 24:25). Но и на этом месть ааронидов не закончилась: Йоаша хотя и похоронили в городе Давида, но лишили почести царских гробниц.

Наследником царя стал его 25-летний сын Амация (796–767 гг. до н. э.). Библейский текст ничего не говорит о том, был ли он старшим сыном Йоаша, но не подлежит сомнению, что его вступление на престол, как и первые годы правления, целиком и полностью зависели от готовности следовать наставлениям ааронидов. В начале своего царствования он действительно ничем не разочаровал яхвистских священников, правда, они подозревали — и, как выяснилось позднее, не без основания, — что его покорность и преданность культу Яхве были далеко не чистосердечными, а вызваны давлением обстоятельств. «И делал он угодное в очах Господних, — отмечает библейский текст, — но не от всего сердца» (2 Пар. 25:2).

Своей первоочередной задачей Амация считал наказание убийц отца. Однако сделать это было не так-то просто: за их спинами стояли влиятельные и могущественные силы, связанные с ааронидами. Царь не мог с ними расправиться сразу после восшествия на трон, поэтому терпеливо ждал подходящего момента. Лишь позднее, «когда утвердилось за ним царство, он умертвил рабов своих, убивших царя, отца его». Однако совершить полномасштабную месть, как это было принято в те времена, ему не дали: «Но сыновей их он не умертвил, так как написано в законе, в книге Моисея, что Господь заповедал, сказав: „да не умрут отцы за детей, а дети не умрут за отцов, но каждый за свое преступление должен умереть“» (2 Пар. 25:3, 4). Скорее всего, дети и родственники убийц относились к ааронидам, и могущественные священники не позволили царю нарушить законы Моисея.

В отличие от своего отца, Амация стремился к проведению энергичной, наступательной политики в отношении своих соседей. Но для этого он нуждался в большой армии и денежных средствах для ее содержания. Исходя из военных и фискальных нужд, он провел перепись населения, согласно которой в Иудее, включая колено Биньямин, насчитывалось триста тысяч боеспособных мужчин от двадцати лет и старше (2 Пар. 25:5). Таким образом, общее население Южного царства в начале VIII в. до н. э. превышало миллион человек. В свете нынешних археологических данных о плотности населения в Иудее того времени эта цифра кажется сильно завышенной.

Ее можно объяснить либо тем, что она попала в библейский текст из более поздних времен, либо тем — и это наиболее вероятно, — что она была умышленно преувеличена летописцами самого Амации для придания большего веса его царствованию. Усиление армии и изыскание средств на ее содержание понадобилось, прежде всего, для организации военного похода в Эдом с целью его нового подчинения. Иудейские цари рассматривали это небольшое соседнее царство в качестве своего традиционного данника и воспринимали его независимость и самостоятельность как вызов для себя. Не будучи уверенным в достаточной силе своей армии, Амация набрал воинов-наемников в Израильском царстве из земли колена Эфраим. Можно предположить, что сам факт привлечения израильских сил для иудейского войска свидетельствовал об улучшении отношений между двумя древнееврейскими царствами.

Разумеется, аарониды выступили против сближения с Северным царством. Показателен следующий эпизод: «Человек Божий пришел к нему (Амации), и сказал: царь! пусть не идет с тобою войско израильское, потому что нет Господа с израильтянами, со всеми сынами Эфраима. Но иди ты [один], действуй мужественно на войне. [Иначе] повергнет тебя Бог пред лицом врага, ибо есть сила у Бога поддержать и повергнуть. И сказал Амация человеку Божьему: что же делать со ста талантами, которые я отдал войску израильскому?

И сказал человек Божий: может Господь дать тебе более сего» (2 Пар. 25:7–9). Под «божьим человеком» библейские тексты всегда имеют в виду пророков из левитов и ааронидов. Амация, памятуя о печальной участи своего отца Йоаша и бабки Аталии, не осмелился в то время идти на конфликт с могущественными ааронидами: страх его за свою власть перевесил выгоды от сотрудничества с израильтянами. Однако неожиданный отказ иудейского царя от совместного похода возмутил израильтян, и отношения между двумя царствами вновь испортились: «И отделил их Амация, — войско, пришедшее к нему из [области] Эфраима, — чтоб они шли в свое место. И возгорелся гнев их на Иудею, и они пошли назад в свое место, пылая гневом» (2 Пар. 25:10).

Примечательно, что аарониды проявили точно такую же неприязнь к правившей тогда в Израиле династии Йеху, как в свое время к династии Омри. И это несмотря на то, что в отличие от проклинаемой яхвистами династии Омри Йеху был помазан на царство самим пророком Элишей. Более того, он прославился разгромом храма Баала и истреблением его жрецов в Самарии. Внук Йеху, израильский царь Йеоаш, правивший в то же время, что и иудейский царь Амация, глубоко почитал пророка Элишу и был им благославлен на победы над арамейцами. Почему же аарониды, невзирая на личности израильских царей, испытывали постоянную враждебность к ним, как и вообще к Северному царству?

Пожалуй, наиболее вероятной причиной ее являлась независимость израильтян от иерусалимского Храма и непризнание ими и их левитами главенства и авторитета ааронидов. Эта вражда началась с конфликта между Аароном и Моисеем, между ааронидами и левитами, она усилилась после установления гегемонии левитов на севере, а ааронидов на юге, и, наконец, достигла своего апогея после отделения северных колен от южных. Два независимых и конкурирующих друг с другом религиозных центра — яхвистский на юге и элохистский на севере — объективно выражали интересы двух различных по происхождению древнееврейских племенных групп, которые обособились в два разных древнееврейских царства — Израиль и Иудею. Их сближение грозило ослабить влияние ааронидов, так как Иудея, где они господствовали, могла претендовать только на роль младшего партнера в союзе между двумя государствами.

Естественно, что аарониды всегда противились такому союзу, видя в нем серьезную угрозу для своих интересов.
Несмотря на то что в поход против Эдома иудейской армии пришлось идти в одиночку, успех военной кампании превзошел все ожидания. «Он (Амация..
) поразил десять тысяч эдомитян в Соляной долине и захватил в войне Сэлу, и дал ей имя Йоктеэль, которое [остается и] до сего дня» (4 Цар. 14:7). Эта победа вселила в Амацию уверенность в своих силах, укрепила его власть в Иудее, а главное, позволила избавиться от опеки ааронидов. В числе богатых трофеев, которые он привез из Эдома, были статуи богов эдомитян и многочисленные предметы их культа. То ли в пику так долго досаждавшим ему ааронидам, то ли действительно заинтересовавшись их культом, Амация приблизил к себе эдомитянских жрецов и стал поклоняться их богам. Как и в случае с его отцом, это был не отказ от яхвизма вообще, а, скорее, нежелание следовать исключительно одному яхвизму. Возможно также, что царя больше устраивала полная зависимость эдомитянских жрецов от него, нежели его собственная — от ааронидов. Однако это неизбежно привело Амацию к серьезному конфликту с ааронидами, которые, как выяснилось впоследствии, не простили ему предательства.

В середине своего 29-летнего царствования Амация допустил фатальный внешнеполитический просчет: решился на войну с Израилем. В те времена Израиль находился в состоянии тяжелых и почти непрерывных войн с Дамасским царством, пытаясь отвоевать утраченные ранее территории. То ли Амация посчитал, что у Израиля не хватит сил для войны на два фронта, то ли арамейцы, нуждавшиеся в помощи союзника, уверили его в своей поддержке, — как бы то ни было, но иудейский царь решил бросить вызов гораздо более сильному противнику. «Послал тогда Амация послов к Йеоашу, сыну Йеоахаза, сына Йеху, царю израильскому, сказать: выходи, встретимся лицом к лицу». Израильтяне, занятые войной с Дамаском, не собирались меряться силами со своим южным соседом, поэтому царь Йеоаш попытался урезонить Амацию: «Колючка, что в Ливане, послала сказать кедру, что в Ливане: отдай дочь свою сыну моему в жены. Но прошел полевой зверь и растоптал эту колючку. Действительно, ты поразил эдомитян, и возгордилось сердце твое. Почитай же себя и сиди у себя дома. Зачем тебе дразнить беду, чтоб пал ты и Иудея с тобою? Но не послушался Амация. И выступил Йеоаш, царь израильский, и встретились лицом к лицу он и Амация, царь иудейский, в Бейт-Шемеше, что в Иудее. И были разбиты иудеи израильтянами, и разбежались по шатрам своим. И схватил Йеоаш, царь израильский, Амацию, царя иудейского, сына Йоаша, сына Ахазии, в Бейт-Шемеше, и пошел в Иерусалим, и разрушил стену иерусалимскую от ворот Эфраимовых до угловых ворот на четыреста локтей. И взял он все золото и серебро, и всю утварь, что были в доме Господнем и в сокровищницах царского дома, и заложников, и возвратился в Самарию» (4 Цар. 14:8–14).

Катастрофическое поражение Амации лишило его всего, чего он сумел добиться в предшествующие годы своей власти: от Иудеи отложился Эдом, а сам царь стал вновь послушен воле ааронидов. Только полное подчинение яхвистским священникам спасло царя от гнева народа и придворных, иначе он вряд ли смог бы процарствовать еще пятнадцать лет после унизительного разгрома, ставшего следствием его безрассудства. Однако первая же попытка Амации заигрывать с очередным языческим культом оказалась для него и последней. Масштабы заговора против царя были столь велики, что он нигде не мог найти убежища: ни у себя в столице, в Иерусалиме, ни в отдаленных городах своего царства. О последних его днях книга Паралипоменон лаконично сообщает следующее: «И после того как Амация отступил от Господа, составили против него заговор в Иерусалиме, и убежал он в Лахиш. И послали за ним в Лахиш, и умертвили его там» (2 Пар. 25:27).

Амацию на иудейском престоле сменил его сын, которого библейские источники именуют по разному: книга Паралипоменон называет его Узия, а книга Царств — Азария. Правда, последняя использует оба этих имени — сначала Азария, а потом Узия. Судя по описанию правления Азарии/Узии, речь идет несомненно об одном и том же человеке. То ли Азария принял впоследствии второе имя — Узия, то ли он изначально имел двойное имя — это остается неизвестным. Согласно тем же библейским источникам, Узия (767-? гг. до н. э.) царствовал очень долго, целых 52 года, и период его правления стал временем экономического процветания и впечатляющих военных успехов Иудеи, когда ее власть распространялась на всю южную половину Палестины, часть Заиорданья, Мидьян и Синай.

Узия вступил на престол в 16 лет и, если учесть, что его отцу на момент убийства было уже не менее 54 лет, явно не мог относиться к его старшим сыновьям. Выбор пал на Узию не случайно: его кандидатура привлекала не только юным возрастом, позволявшим оказывать на царя влияние, но и происхождением. Мать Узии, Йехолья, принадлежала к знатному иерусалимскому роду, очевидно, прямо или косвенно связанному как с давидидами, так и с ааронидами. Узия, подобно своему отцу, а тем более деду, был фактически выпестован ааронидами, которые, собственно, по этой причине его и выбрали. Естественно, носители традиции дают высокую оценку правления царя, но, что самое интересное, они приравнивают его к отцу, Амации, чья преданность яхвизму была сомнительной, а главное, не всегда искренней. Не случайна и фраза: «И делал он угодное в очах Господних точно так, как делал Амация, отец его; …И в те дни, когда он обращался к Господу, была ему удача от Бога» (2 Пар. 26:4, 5). Надо понимать, что он не всегда обращался к Господу, а следовательно, тоже не смог избежать конфликта с ааронидами.

Узия прославился очень успешной завоевательной политикой. Прежде всего, он вернул Иудее те районы Эдома, которые отложились от нее после неудачной войны Амации с Израилем. Библейский текст сообщает об отвоевании города Эйлота на юге Негева и покорении меунитян (маонитян), эдомитянских племен, проживавших на юго-западе от Мертвого моря (2 Пар. 26:2, 7). И первое и второе было невозможно сделать без подчинения всего Эдома или большей его части. Однако самым важным военным достижением Узии следует считать завоевание филистимских городов, включая крупнейший из них — Гат: «И он вышел, и сразился с филистимлянами, и разрушил стены Гата, и стены Явнэ, и стены Ашдода; и построил города в [области] Ашдода и у филистимлян» (2 Пар. 26:6).

Таким образом, впервые в своей истории Иудея получила выход к средиземноморскому побережью. Завоевание Эдома и Филистии помогло Узии распространить свою власть на кочевые племена Негева, Синая и Мидьяна, захватить контроль над торговыми путями в Египет и Аравию. Библейский текст утверждает, что ему приносили дань и аммонитяне. Если это так, то подчинение аммонитян могло произойти лишь в конце правления Узии, поскольку до этого времени Аммон, как и Моав, являлись данниками израильского царя Йаровама II. Лишь после неудачных войн преемников Йаровама II с ассирийцами Израиль ослабел и утратил контроль над Заиорданьем. Этим воспользовалась Иудея, которая настолько усилилась к концу царствования Узии, что сумела подчинить себе и Аммон. Однако территориально доступ к этому заиорданскому царству был возможен только через земли Моава или Израиля, поэтому, хотя Библия ничего не говорит о союзе с ними, можно предположить, что во времена этого иудейского царя существовала какая-то форма союза или сотрудничества как с Израилем, так и с Моавом.

В пользу дружественных, а может быть, и союзных отношений между Южным и Северным царствами говорит тот факт, что Йаровам II, расширивший пределы своего царства вплоть до границ времен царя Давида, даже не пытался посягать на территорию своего южного соседа, а ведь вторая половина правления этого воинственного израильского царя — зенит его могущества — совпала с началом царствования Узии. Вероятно, эти дружественные отношения продолжались и при последующем израильском царе — Менахеме, что позволило Иудее подчинить себе Аммон. Что касается Моава, то, скорее всего, это заиорданское царство тоже находилось в союзе с Узией, иначе оно вряд ли сумело бы сохранить независимость в условиях быстрого расширения границ своего соседа.

Резкое усиление Иудеи стало возможным благодаря огромному вниманию, которое Узия уделял развитию хозяйства, реорганизации армии, укреплению городов и строительству крепостей. Это подтверждает и библейский текст, повествуя, в частности, о том, что «Узия построил башни в Иерусалиме над воротами угловыми, и над воротами долины, и на стыке, и укрепил их. И построил башни в пустыне, и вырубил много колодцев, потому что много скота было у него, и в низменности, и на равнине; [были также] земледельцы и виноградари в горах и на Кармеле, ибо он любил земледелие… И сделал он в Иерусалиме механизмы, искусно рассчитанные, чтобы они находились на башнях и на углах для того, дабы метать стрелы и большие камни. И пронеслось имя его далеко, потому что он удивительно помог себе и сделался силен» (2 Пар. 26:9–10, 15).

Правда, размер армии Узии, которую книга Паралипоменон определяет в 307 тысяч 500 человек, выглядит явно завышенной. Очевидно, как и во времена Амации, появление подобной цифры объяснялось широко распространенной традицией древневосточных летописцев сильно преувеличивать, чтобы придать как можно большее величие своему царю и его царству. Когда же через несколько веков эта цифра перекочевала в библейский текст, у его авторов уже не было никакой возможности ее проверить или уточнить.

Возвышение Узии привело не только к потере влияния ааронидов на него, но и к попытке царя присвоить себе полномочия первосвященника: «Но когда он сделался силен, возгордилось сердце его до нестерпимости, и он проявил вероломство перед Господом, Богом своим, ибо вошел в храм Господень, чтобы воскурить [фимиам] на алтаре кадильном» (2 Пар. 26:16). Это был еще более опасный вызов ааронидам, чем увлечения Йоаша и Амации языческими культами, ибо на этот раз царь хотел не просто ограничить влияние ааронидов, а подчинить своей власти всю священническую корпорацию.

В иерусалимском Храме произошло серьезное столкновение между царем и священниками: «И пошел вслед за ним Азарйау, священник, и с ним восемьдесят священников Господних, людей мужественных. И воспротивились царю Узии и сказали ему: не тебе, Узия, воскуривать Господу; это [дело] священников, сынов Аароновых, посвященных для воскурения; выйди из святилища, ибо ты поступил беззаконно, и не [будет] тебе почета от Господа Бога. И разгневался Узия — а в руке у него кадильница для воскурения, — и когда разгневался он на священников, проказа появилась на челе его, пред лицом священников, в доме Господнем, у алтаря кадильного. И взглянул на него Азарйау первосвященник и все священники; и вот, у него проказа на челе его. И торопливо вывели его оттуда, да и сам он спешил удалиться, так как поразил его Господь. И был царь Узия прокаженным до дня смерти своей, и жил в отдельном доме, и отлучен был от дома Господня.

А Йотам, сын его, ведал дворцом царским и управлял народом страны» (2 Пар. 26:17–21).
Действительно ли Узия был поражен проказой, или это был искусный предлог для изоляции царя, отстранения его от власти и передачи престола тому из его сыновей, кто был в союзе с ааронидами? Насколько известно из тех же библейских источников, ни один из израильских и иудейских царей, кроме Узии, не был поражен проказой, а ведь очень многие из них совершили куда более серьезные проступки перед культом Яхве и его священниками. Например, царь Саул не только взял на себя функции отсутствовавшего в Гильгале Самуила и совершил всесожжения и воскурения Господу, но впоследствии приказал убить 85 ни в чем не повинных священников, включая их главу Ахимелеха. Однако за это куда более тяжкое преступление он не был наказан проказой, как Узия.

С другой стороны, проказой была наказана пророчица Мирьям, сестра Аарона, только за то, что пыталась оспаривать власть Моисея; но ее избавили от болезни, как только она отказалась от своих претензий. Очевидно, угроза проказы использовалась как устрашение для тех, кто бросал вызов священникам и пытался присвоить себе их полномочия. Эта страшная болезнь, а точнее, страх перед нею был единственным средством, способным удержать армию и народ от вмешательства в дворцовый заговор. Аарониды не могли расправиться с Узией так же, как они это сделали с Аталией, Йоашем и Амацией. За Узией стояла мощная, преданная ему армия, он был популярен среди народа, и его окружал ореол победителя и верного яхвиста. Был ли царь болен каким-то кожным заболеванием или нет, но слух о проказе позволил заговорщикам безнаказанно совершить скрытый переворот и посадить на трон угодного им кандидата. Таковым стал Йотам, один из сыновей Узии, возможно, связанный по линии матери с ааронидами.
В судьбе Узии оказалось немало общего с участью его отца Амации и деда Йоаша. Все трое смогли оказаться на троне и первые годы царствовать, только благодаря помощи и поддержке ааронидов.

Укрепившись со временем, каждый из них постарался избавиться от опеки священников. Йоаш и Амация, не отказываясь от яхвизма, позволили себе поклонение другим богам, а Узия, оставаясь преданным яхвистом, осмелился взять на себя функции первосвященника — тем самым все три иудейских царя так или иначе вступили в конфликт с ааронидами. В результате два из них, Йоаш и Амация, были убиты, а третий, Узия, оказался в пожизненном заточении. Во всех трех случаях за спинами заговорщиков стояли аарониды, по крайней мере, они были самой заинтересованной стороной в низложении этих царей. Если учесть, что конец царствованию Аталии был положен тоже ааронидами, и они же больше всех возражали против вступления на престол царя Йеорама, то нельзя не признать за этим священническим сословием огромную силу в политической жизни Иудеи того времени. Левиты Северного царства не пользовались и частью того влияния, какое имели аарониды в Южном. Вряд ли будет большой ошибкой сказать, что уже тогда реальная власть в Иудее принадлежала не столько царям, сколько яхвистским священникам. Возможно, столь значительной силой они стали в период правления царей Асы и Йеошафата, которые, будучи убежденными яхвистами, всячески укрепляли позиции ааронидов.

Первые годы фактического правления Йотама совпали с последним периодом формального царствования его отца, поэтому на практике Йотам правил больше 16 лет, отведенных ему библейскими источниками, а Узия, наоборот, меньше приписываемых ему 52 лет. Царствование Йотама следует рассматривать как прямое продолжение политики Узии буквально во всем, исключая то, что он не пытался в отличие от своего отца присвоить себе полномочия первосвященника. На этот раз аарониды были полностью довольны своим избранником, который «утверждал пути свои пред Господом Богом своим». Однако даже при нем, как признавали они, «народ продолжал еще грешить» (2 Пар. 27:2). Это означало, что «народ еще совершал жертвоприношения и воскурения на возвышениях», а не в иерусалимском Храме, как полагалось (4 Цар. 15:35). Нет сомнения, что многие из этих «возвышений» и «воскурений» на них были посвящены не культу Яхве, а языческим богам. Как и его отец, Йотам много строил и всячески укреплял города и крепости. «Он отстроил верхние ворота при доме Господнем, и при стене Офел строил много. И города построил на горе Иудейской, и в лесах построил дворцы и башни» (2 Пар. 27:3–4).

Его самым крупным военным успехом явился разгром аммонитян и превращение их в данника Иудеи: «Он воевал с царем Аммонитян и одолел их, и дали ему Аммонитяне в тот год сто талантов серебра, и десять тысяч коров пшеницы, и ячменя десять тысяч. Это давали ему Аммонитяне и на другой год, и на третий» (2 Пар. 27:5). Не исключено, что завоевание Аммона Узией, которое могло произойти в конце его царствования, в действительности было результатом военных походов его сына Йотама.

Однако в годы правления Йотама военно-политическая ситуация вокруг Иудеи резко изменилась в худшую сторону. После длительного перерыва в сиро-палестинский регион вернулась Ассирия, и ее армия, возобновив завоевание сирийских и финикийских государств, быстро приближалась к Палестине. Перед лицом общей опасности два бывших врага, Израиль и Дамаск, заключили между собой мир и создали широкую антиассирийскую коалицию из сирийских, финикийских и палестинских государств. Не желая быть втянутой в войну с Ассирией, Иудея отказалась войти в эту коалицию и тем самым вызвала враждебность к себе со стороны ее участников. Книга Царств вскользь упоминает, что еще в годы царствования Йотама Израиль и Дамаск совместно атаковали Иудею: «В те дни начал Господь насылать на Иудею Рецина, царя арамейского, и Пекаха, сына Ремалии» (4 Цар. 15:37). Вероятно, камнем преткновения стало господство Иудеи над Аммоном, который Израиль и Дамаск считали зоной своих интересов. Если бы Йотам присоединился к антиассирийской коалиции, то разногласия были бы полюбовно урегулированы между союзниками, но отказ Иудеи привел ее к войне с Израилем и Дамаском. Благодаря сильной армии, у Йотама еще хватало сил сдерживать натиск израильтян и арамейцев, но военная ситуация вокруг Иудеи продолжала ухудшаться, и это в полной мере ощутил наследник Йотама — Ахаз.

Годы правления Ахаза (734–728 гг. до н. э.) пришлись на очень трудное и опасное для страны время. Иудея оказалась «между молотом и наковальней»: с одной стороны, на ее границы надвигалась ненавидимая всем древним миром Ассирия, с другой — все соседи Иудеи стали участниками антиассирийской коалиции и требовали от нее того же. Ахаз, как и его отец Йотам, не верил в способность разношерстной коалиции, состоявшей из враждовавших друг с другом государств, противостоять мощнейшей по тому времени ассирийской армии, но он не хотел и конфронтации с врагами Ассирии. Однако соседи Иудеи не позволили ей надолго остаться нейтральной. Не договорившись с Ахазом, Израиль и Дамаск решили силой сместить царя и вместо него посадить на иудейский престол послушного им кандидата.

Иудейский пророк Исайя, живший в это тревожное время, следующим образом описывает события: «И было во дни Ахаза, сына Йотама, сына Узии, царя иудейского, пошел Рецин, царь арамейский, и Пеках, сын Ремалии, царь израильский, войною на Иерусалим, но не смогли завоевать его. И было возвещено дому Давида, и сказано: Арам стал лагерем вместе с Эфраимом; и затрепетало сердце его и сердце народа его, как трепещут деревья в лесу от ветра» (Ис. 7:1–2). Перед тем как укрыться за стенами Иерусалима, Ахаз дал генеральное сражение своим противникам, но одолеть их не смог и понес большие потери. Единственный библейский источник, повествующий об этой битве, книга Паралипоменон, приводит некоторые подробности о ней: «И избил Пеках, сын Ремалии, иудеев сто двадцать тысяч в один день, людей храбрых, потому что они оставили Господа, Бога отцов своих. И убил Зихрий, богатырь из Эфраима, Маасэйаху, сына царя, и Азрикама, начальствующего над дворцом, и Элькану, второго после царя» (2 Пар. 28:6–7).

Несмотря на крайнее преувеличение числа погибших, потери Ахаза были действительно чувствительны, если на поле боя пали и его сын, и ближайшие сановники. Но Иерусалим союзники взять не смогли: за годы царствования Узии и Йотама он превратился в первоклассную крепость и стал почти неприступным. Будучи вынужден отказаться от штурма города, дамасский царь Рецин помог эдомитянам освободиться от власти Иудеи и захватил Эйлат. В это же время другие союзники по антиассирийской коалиции, филистимляне, пользуясь бедственным положением Ахаза, «вторглись в города низменности и юга Иудеи и захватили Бейт-Шемеш, и Аялон, и Гедэрот, и Сохо, и пригороды его, и Тимну, и пригороды ее, и Гимзо, и пригороды его, и поселились там» (2 Пар. 28:18).

В книге своих пророчеств Исайя повествует, что он пытался успокоить Ахаза и внушить ему волю Господа, согласно которой сердце царя не должно было «робеть перед остатками двух этих дымящихся головней» — перед Израилем и Дамаском, ибо через некоторое время «они будут разбиты и перестанут быть народами» (Ис. 7:4, 8). В доказательство своих слов Исайя предложил царю просить через него у Господа любое знамение, однако Ахаз отказался «испытывать Господа» (Ис. 7:11, 12) и решил обратиться за помощью к Ассирии: «И послал Ахаз послов к Тиглатпаласару, царю ассирийскому, сказать: я раб твой и сын твой; приди и защити меня от руки царя арамейского и от руки царя израильского, которые восстали на меня. И взял Ахаз то серебро и золото, которое было в доме Господнем и в сокровищницах дома царского, и послал в дар царю ассирийскому. И послушал его царь ассирийский; и пошел царь ассирийский в Дамаск, и взял его, и переселил жителей его в Кир, а Рецина умертвил» (4 Цар. 16:7–9).

Дальнейшие события в Сирии и Палестине подтвердили правильность политической ориентации Ахаза: все его враги, участники антиассирийской коалиции, были либо полностью сокрушены Ассирией, либо превращены в ее данников на значительно худших условиях, чем Иудея. В частности, Дамасское царство перестало существовать вообще и превратилось в обычную ассирийскую провинцию, а от Израильского царства осталась лишь одна область Самарии. Ахаз оказался дальновиднее своих соседей и был вознагражден тем, что ассирийцы вернули ему все земли, захваченные его врагами.
Носители традиции обвиняли Ахаза в идолопоклонстве, упрекали царя в том, что «он следовал пути царей израильских, и даже сына своего провел через огонь, [подражая] мерзостям народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых.

И совершал он жертвоприношения и воскурения на высотах, и на холмах, и под всяким лиственным деревом» (4 Цар. 16:3–4). Примечательно, что книга Паралипоменон, более поздний по времени создания библейский источник, изображает Ахаза в куда более зловещих тонах, чем книга Царств, написанная существенно раньше. Если Паралипоменон обвиняет Ахаза в полном отказе от яхвизма, в осквернении и закрытии иерусалимского Храма, то книга Царств, отмечая увлечение царя языческими культами, говорит лишь о частичной реконструкции храма, но никак ни о его осквернении или закрытии. Паралипоменон утверждает, что Ахаз «сжигал своих сыновей в огне» по обычаям идолопоклонников, а книга Царств говорит лишь о подражании обычаю «проводить через огонь».

Первый источник убежден, что «Господь покарал Иудею из-за Ахаза», потому что «он бесчинствовал в Иудее и тяжко изменил Господу». Он же сообщает следующий, обличающий царя факт: «И собрал Ахаз сосуды дома Божьего, и сокрушил сосуды дома Божьего, и запер двери дома Господня, и устроил себе жертвенники во всех углах в Иерусалиме. И в каждом городе Иудеи устроил он высоты, чтобы кадить другим богам, и разгневал Господа, Бога отцов своих» (2 Пар. 28:19, 24–25). В то же время второй, более ранний и более достоверный источник повествует лишь об установке нового жертвенника в Храме, причем не языческому богу, а тому же Господу: «И пошел царь Ахаз в Дамаск встречать Тиглатпаласара, царя ассирийского, и увидел жертвенник, который в Дамаске, и послал царь Ахаз священнику Урии изображение жертвенника и чертеж всего устройства его. И построил священник Урия жертвенник по образцу, который прислал царь Ахаз из Дамаска; и сделал так священник Урия до прибытия царя Ахаза из Дамаска» (4 Цар. 16:10–11). Согласно книге Царств, новый жертвенник должен был служить для публичных богослужений, а старый, медный, остался там же в Храме и стал использоваться лично царем.

Правда, эта же книга мимоходом сообщает одну очень важную подробность, которая объясняет причину крайней неприязни ааронидов к Ахазу: царь присвоил себе право совершать воскурения и жертвоприношения, которое должно было принадлежать только первосвященнику, то есть повторил грех Узии, наказанного проказой. Если Паралипоменон хранит полное молчание о реакции ааронидов на присвоение царем их полномочий, то книга Царств дает ясно понять, что священники не противились воле царя, как это было в случае с Узией, а послушно выполнили все приказания Ахаза по «языческому» переустройству Храма.

Таким образом, в действительности Ахаз не был богоотступником и злодеем, каким его изображает книга Паралипоменон. Он был политеистом, но, поклоняясь языческим культам, не отказался от «Бога своих отцов», от культа Яхве. Он фактически следовал по тому же пути, что и многие его царственные предки — Рехавам, Авия, Йеорам, Ахазия, Йоаш и Амация. Возможно, под влиянием или в угоду своим покровителям-ассирийцам он пошел несколько дальше, переустроив иерусалимский Храм на манер ассирийских. Это подтверждается и самим библейским текстом, говорящим, что Ахаз «отменил крытую субботнюю пристройку, которую построили при храме, и внешний царский вход к дому Господню, ради царя ассирийского» (4 Цар. 16:18). Но яхвизм и до него не был монотеистической религией; в те времена он сосуществовал с другими культами и требовал только главенства над ними. «Преступление» Ахаза заключалось именно в том, что аарониды утратили это главенство в период его царствования.

В то же время ни один библейский источник не обвиняет Ахаза в преследованиях яхвистов, которые происходили в Северном царстве в годы правления Ахава и Изевели.
Что толкнуло сына праведного яхвиста на служение языческим культам, и почему аарониды не устроили заговора для низложения царя-идолопоклонника, как они поступали с предыдущими, куда менее провинившимися царями? Ответ на оба эти вопроса кроется в характере отношений Иудеи с Ассирией. Оказавшись в зависимости от этой державы, Ахаз для поддержания как можно лучших отношений с ассирийским царем и его окружением старался подражать их религиозным культам и обычаям. Как известно, подобное поведение вознаграждалось меньшим размером дани и большим доверием со стороны правителей этой величайшей империи древнего Востока. Договор с ассирийским царем защищал Ахаза не только от внешних, но и от внутренних врагов. В те времена договоры заключались между самими царями, а не странами, поэтому Тиглатпаласар III гарантировал поддержку не Иудее вообще, а только иудейскому царю Ахазу. Именно это обстоятельство сдерживало ааронидов в их стремлении низложить царя и служило надежной защитой Ахазу от их гнева.

Религиозная реформа Хизкии. Восстание против Ассирии

Сын Ахаза, Хизкия (728–698? гг. до н. э.), запечатлелся в исторической памяти народа как царь-праведник, известный, во-первых, своей религиозной реформой, а во-вторых, войной с Ассирией. Возможно, первые годы его правления совпали с падением Самарии в 722 г. до н. э. и насильственным переселением ее жителей в Ассирию. Гибель Израильского царства не могла не произвести глубокого впечатления на Иудею. Какими бы напряженными и враждебными ни были временами отношения между двумя древнееврейскими государствами, память о совместном пребывании в Египте, борьбе за Ханаан и объединенном царстве породила чувство общности судеб у этих двух различных племенных групп.

Присоединение части южан — левитов и колена Реувен — к союзу северных племен, а северного колена Биньямин к южанам привело к появлению религиозного и этнического родства между ними, которое было закреплено объединением их родословий. Не исключено, что именно падение Самарии подтолкнуло Хизкию к осуществлению его религиозной реформы, ибо показало беспомощность целых народов перед обрушивающимися на них бедствиями. Он воспринял эти трагические события как предостережение свыше для самой Иудеи, погрязшей в идолопоклонстве.

Первым шагом Хизкии стало освящение иерусалимского Храма и восстановление прежнего порядка богослужения там. Ахаз в конце своего царствования использовал иерусалимский Храм не только для отправления культа Яхве, но и для жертвоприношений языческим богам, «заимствованным» из Ассирии. Книга Паралипоменон говорит об этом следующее: «В первый же год царствования своего, в первый месяц, он отворил двери дома Господня, и укрепил их. И велел прийти священникам и левитам, и собрал их на площади восточной, и сказал им: послушайте меня, левиты! Ныне освятитесь и освятите дом Господа, Бога отцов ваших, и выбросьте нечистоту из святилища. Ибо отцы наши поступали беззаконно, и делали неугодное в очах Господа, Бога нашего, и оставили Его, и отвернули лица свои от обители Господней и оборотились спиною… И вошли священники внутрь дома Господня для очищения, и вынесли все нечистое, что нашли в храме Господнем…» (2 Пар. 29:3–6, 16).

Вторым, не менее важным по своему значению, решением Хизкии, стала инкорпорация северных левитов, прибывших из бывшего Израильского царства, в одну с ааронидами и южными левитами священническую организацию. Правда, северные левиты заняли второстепенную по отношению к ааронидам позицию, но зато впервые после правления царя Давида они были допущены к участию в богослужении в иерусалимском Храме и получили должности при царском дворе в Иерусалиме. Вместе с тем подспудная борьба за главенство между ними и ааронидами продолжалась, что отразилось и в библейских книгах. Во избежание конфликтов между ааронидами и левитами Хизкия разделил их на разряды и распределил все должности в соответствии с этими разрядами, а чтобы материально обеспечить все священническое сословие, царь ввел налог-десятину на его содержание (2 Пар. 31:2–4).

Следующим шагом Хизкии стала ликвидация широко распространенных на территории Иудеи языческих культов: отныне не только главным, но и единственным должен был стать культ Яхве. Как свидетельствует книга Царств, царь «отменил высоты, разбил статуи, срубил Ашейру и истребил медного змея, которого сделал Моисей, потому что до тех самых дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан» (4 Цар. 18:4). Впервые в истории Иудеи Хизкия запретил жертвенные возвышения для службы не только языческим богам, но и Яхве. Отныне все жертвоприношения и богослужения должны были происходить исключительно в иерусалимском Храме. Эта централизация позволила увеличить материальные доходы Храма и поставила под контроль яхвистских священников все религиозные службы в стране. Впервые после Моисея яхвизм, пусть ненадолго, стал приобретать черты монотеистической религии. Ничего удивительного, что носители традиции, оценивая Хизкию, утверждали, что «такого, как он, не было среди всех царей иудейских ни после него, ни до него» (4 Цар. 18:5).

Наряду с присоединением северных левитских родов к ааронидам и левитам Южного царства, Хизкия не щадил сил для распространения религиозного влияния Иудеи на всю территорию бывшего Израильского царства, разделенного на четыре ассирийские провинции. В качестве повода для примирения со старейшинами и религиозными лидерами северян он использовал общие традиционные праздники, и прежде всего важнейший из них — пасху. «И послал Хизкия по всему Израилю и Иудее [гонцов], а также писал письма Эфраиму и Менаше, чтобы пришли в дом Господень, в Иерусалим, для совершения пасхи Господу, Богу Израилеву» (2 Пар. 30:1). Царь придавал такое большое значение налаживанию отношений с северными племенами, что даже пошел на из ряда вон выходящий шаг: отсрочил празднование пасхи до прибытия израильтян (2 Пар. 30:2–3). Однако, как признает библейский текст, эти усилия имели в лучшем случае лишь частичный успех: «И ходили гонцы из города в город по земле Эфраима и Менаше и до [области] Зевулуна, но высмеивали их и издевались над ними.

Только часть людей [из колен] Ашера, Менаше и Звулуна смирилась и пришла в Иерусалим» (2 Пар. 30:10–11). Наибольшее сопротивление посланцы Хизкии встретили на земле колена Эфраим. Хотя именно оно пострадало больше всех от увода населения в Ассирию и было в прямом и переносном смыслах слова обезглавлено, оставшиеся эфраимляне вместе с приведенными туда поселенцами из Сирии и Вавилонии отказались принять духовную гегемонию Иерусалима. Старое соперничество между «домом Иосифа» и «домом Иакова» помешало созданию даже религиозного союза между северянами и южанами. И все же военное и политическое падение «дома Иосифа» оживило надежду «дома Иакова» возглавить все древнееврейские племена, как это было во времена царя Давида.

Но на пути к этой цели стояли ассирийцы, и царь Хизкия, воспользовавшись внутренними затруднениями Ассирии и повсеместными восстаниями против нее, бросил ей вызов, отказавшись платить дань. Этот шаг Хизкии, как и его религиозная реформа, был своего рода реакцией яхвистской Иудеи на идолопоклонство Ахаза и на его унизительную зависимость от Ассирии. К тому же положение данника было до сих пор практически незнакомо Иудее, так как, несмотря на многочисленные войны с соседями, Южное царство лишь несколько раз было вынуждено откупаться от завоевателей: первый раз во время вторжения египетского фараона Шешонка при царе Рехаваме, затем от дамасского правителя Хазаэля при Йоаше и, наконец, после неудачной войны Амации с израильским царем Йеоашем. Только при Ахазе положение коренным образом изменилось и страна стала постоянным данником Ассирии. Поэтому с момента своего воцарения Хизкия хотел покончить с зависимостью от Ассирии, и ради этого он вступил в тайные переговоры с правителями других подвластных ассирийцам государств.

В рамках таких контактов Иудею посетили посланцы Мардук-апал-иддина II (библейского Меродах-Баладана), могущественного вождя халдеев — арамейских племен, осевших в южной Вавилонии. Впрочем, потенциальных союзников для борьбы с Ассирией он нашел не только в Месопотамии, но и в Сирии, Финикии и Филистии. Многие из местных правителей ждали только удобного момента для восстания против ненавистной всем державы. Наконец, такой случай представился: в 705 г. до н. э. ассирийский царь Саргон II — тот самый, что приказал разрушить Самарию и увести ее жителей в Ассирию — попал в засаду и был убит в северо-западном Иране. Убийство царя, тело которого не было найдено и осталось без погребения, стало долгожданным поводом для повсеместных восстаний против Ассирии. Самую серьезную опасность для ассирийцев представляли халдейские племена в южной Месопотамии, которыми руководил союзник Хизкии — Мардук-апал-иддина II. Они были многочисленны, сильны и пользовались поддержкой многих месопотамских правителей, а также армии соседнего Элама.

В Палестине антиассирийское восстание возглавил сам Хизкия. Его поддержали заиорданские царства и часть филистимских городов, в частности Ашкелон; хотя другие, как, например, филистимский город Экрон, сохранили верность ассирийцам. Хизкия, пользуясь тем, что главные силы ассирийской армии были заняты в южной и центральной Месопотамии, захватил Экрон и при содействии части его горожан пленил ассирийского ставленника Пади. Он совершил и другие походы в Филистию, потому что книга Царств сообщает, что «он поразил филистимлян до Газы и ее пределов, от сторожевой башни до укрепленного города» (4 Цар. 18:8). В течение нескольких лет Хизкия изгнал из Палестины всех ассирийцев и расправился с их союзниками.
Однако Ассирия, вопреки ожиданиям ее противников, не рухнула под напором восстаний покоренных народов. В 705/4 г. до н. э. после недолгой борьбы за власть на ассирийский трон вступил один из сыновей Саргона II, Синахериб, опытный политик и талантливый военачальник. В первые же годы своего правления он сумел подавить восстания в Вавилонии и Западном Иране, нанес серьезное поражение Эламу, главному союзнику халдеев, и в 701 г. до н. э. двинулся в Сирию, Финикию и Палестину.

Здесь, за редким исключением, он не встретил серьезного сопротивления: часть городов сдалась без боя, например, жители Сидона изгнали своего правителя, противника Ассирии, и открыли ворота перед ассирийской армией; сопротивление других было быстро подавлено. Заиорданские царства Аммон, Моав и Эдом поторопились изъявить покорность Синахерибу и принести ему дань. Египетская армия, пытавшаяся прийти на помощь восставшим, потерпела сокрушительное поражение в Элтеке, на юго-западной границе Палестины, и Иудея осталась совершенно одна перед огромной армией Синахериба. Стало ясно, что Хизкия повторил роковую ошибку последнего израильского царя Ошеи, который, недооценив силу ассирийской империи и положившись на обещанную поддержку, вступил в безнадежную войну, закончившуюся гибелью его царства. Чтобы представить себе атмосферу страха и ужаса перед ассирийским монстром и чувства, которые должны были испытывать жители небольшой Иудеи, оказавшейся один на один с ассирийской военной машиной, стоит вспомнить слова пророка Исайи о поведении ассирийских царей (очевидно, он имел в виду Саргона II или Синахериба):

«И рука моя захватила богатства народов, как гнезда; и как забирают оставленные в них яйца, так забрал я все страны, и никто не пошевелил крылом, и не открыл рта, и не пискнул» (Ис. 10:14). Как свидетельствует книга Царств, «в четырнадцатый год царя Хизкии, пошел Синахериб, царь ассирийский, против всех укрепленных городов Иудеи и захватил их» (4 Цар. 18:13).

Однако под Лахишем, крупной иудейской крепостью на границе с Филистией, ассирийцы завязли надолго. Осада города оказалась трудной, его защитники, проявив мужество и героизм, нанесли ощутимый урон захватчикам. Синахериб, впечатленный сражениями за город, позднее распорядился высечь барельефы на стенах своего дворца в Ниневии, посвященные штурму Лахиша.
Тем временем Хизкия, придя к выводу о бессмысленности продолжения войны, попытался примириться с ассирийским царем. «И Хизкия, царь иудейский, послал в Лахиш сказать царю ассирийскому: виновен я; отступись от меня; все, что ты наложишь на меня, я внесу. И наложил царь ассирийский на Хизкию, царя иудейского [дань в] триста талантов серебра и тридцать талантов золота. И отдал Хизкия все серебро, какое нашлось в доме Господнем и в сокровищницах дома царского» (4 Цар. 18:14–15).

Однако Синахериб даже после получения требуемой дани не отказался от своего намерения расправиться с лидером антиассирийского восстания в Палестине и потребовал сдачи Иерусалима и самого царя. В наказание за мятежный дух и упорное сопротивление Синахериб решил поступить с Иерусалимом и иудеями так же, как поступил его отец Саргон II с Самарией и израильтянами, а именно — депортировать жителей в Ассирию, а на их место привести людей из других восставших городов. Об этом свидетельствует обращение послов Синахериба к населению Иерусалима: «Не слушайте Хизкию, ибо так сказал царь ассирийский: заключите со мной мир, и выйдите ко мне, и будет каждый есть [плоды] виноградника своего и смоковницы своей, и будет каждый пить воду из колодца своего, пока я не приду и не возьму вас в страну, такую же, как и ваша страна, в страну зерна и вина, в страну хлебов и виноградников, в страну олив, дающих масло, и меда; и будете жить, и не умрете» (4 Цар. 18:31–32). В свете этих новых требований ассирийского царя Хизкии не оставалось ничего другого, как сражаться до конца.

В преддверии длительной осады Хизкия приказал засыпать землей все водные источники в окрестностях города и провести воду внутрь самого Иерусалима: «И увидел Хизкия, что пришел Синахериб, и он намерен воевать с Иерусалимом. И посоветовавшись с князьями своими и с храбрыми людьми своими, [решил] засыпать водные источники, которые вне города… Он же, Хизкия, запер истоки вод верхнего Тихона и направил их прямо вниз к западной стороне города Давида» (2 Пар. 32:2–3, 30). Это сообщение из Библии оказалось удивительно точным: в 1880 г. была обнаружена так называемая Силоамская надпись (конец VIII в. до н. э.), которая сообщала о постройке тоннеля, подводившего воду в Иерусалим из источника, расположенного за пределами тогдашних крепостных стен.

Тоннель протяженностью в 533 метра был вырублен в толще скалы и представлял собой очень искусное для того времени инженерное сооружение. Согласно этой надписи, которая, к сожалению, сохранилась лишь частично, тоннель сооружали спешно и для ускорения работ пробивали сразу с двух противоположных концов. Две группы строителей одновременно продвигались навстречу друг другу в толще каменной скалы и при полном отсутствии необходимой для этого техники и приборов сумели с поразительной точностью соединиться друг с другом. Силоамский тоннель не только свидетельствует о высоком уровне инженерной мысли в Иудее того времени, но и заставляет более внимательно относиться ко всем деталям библейского текста, какими бы второстепенными или маловероятными они ни казались.

Свидетелем нашествия ассирийцев был пророк Исайя, и благодаря его книге пророчеств нам известны некоторые детали из обороны Иерусалима. Видя перед собой крупный, хорошо укрепленный город и памятуя о самоотверженном сопротивлении жителей несравненно более скромного Лахиша, ассирийцы попытались оказать психологическое давление на защитников Иерусалима, чтобы принудить их к добровольной капитуляции. С этой целью послы Синахериба, которые либо сами были иудеями по происхождению, либо долгое время жили в Иудее, не захотели говорить по-арамейски, как того просили сановники Хизкии, а обратились прямо к защитникам Иерусалима, находившимся на крепостных стенах, на их родном языке — древнееврейском. «…Скажите теперь Хизкии, так сказал великий царь, царь ассирийский: …на кого же ты ныне уповаешь, что отложился от меня? Вот, ты думаешь опереться на Египет, на эту трость надломленную, которая, если кто обопрется на нее, вонзится ему в ладонь и проткнет ее. Таков фараон, царь египетский, для всех уповающих на него. А если вы скажете мне: „на Господа, Бога нашего, мы уповаем“, то не тот ли Он, чьи возвышения и жертвенники отменил Хизкия и сказал Иудее и Иерусалиму: „пред этим лишь жертвенником поклоняйтесь в Иерусалиме?“ …И не слушайте Хизкию, который подстрекает вас, говоря: „Господь спасет нас“. Разве какое-нибудь из божеств народов спасло свою страну от руки царя ассирийского? Где боги Хамата и Арпада? Где боги Сефарваима, Эйны и Иввы? Спасли ли они Самарию от руки моей? …Притом разве не по воле Господней пошел я на это место, чтобы разорить его? Господь сказал мне: „иди на эту страну и разори ее“» (4 Цар. 18:19–22, 32–34, 25).

Как видно, послы Синахериба были прекрасно осведомлены и о военной слабости Египта, где утвердились фараоны из XXV нубийской (кушитской) династии, и о религиозной реформе Хизкии, которая вызвала недовольство среди части населения, и о представлениях иудейских монотеистов, видевших во всем проявление воли единого всемогущего Господа. Библия называет даже имена посланцев ассирийского царя, которые обращались непосредственно к защитникам города: Равшакей, Тартан и Рав-Сарис. Правда, это были не имена собственные, а титулы или должности высокопоставленных ассирийских сановников. Хроники правления ассирийских царей неоднократно упоминают о таких должностных лицах, как «равшакай» или «тартан», которым поручалось выполнение военных или дипломатических миссий, а термин «тартан», например, использовался для обозначения командующего египетской армии, воевавшей с ассирийцами.

Согласно книге Царств, Хизкия, удрученный тем, что он услышал, обратился к пророку Исайе с просьбой молиться за народ и узнать волю Господа. Когда за ответом к пророку явились царские сановники и священники, он велел им передать царю следующее: «Так сказал Господь: не бойся тех слов, которые ты слышал, которыми хулили Меня слуги царя ассирийского. Вот, Я пошлю в него дух, и он услышит весть; и возвратится он в страну свою, и поражу Я его мечом в его же стране» (4 Цар. 19:6–7). Пророчество Исайи укрепило решимость Хизкии не сдаваться ассирийцам и продолжать оборонять Иерусалим и дальше. Осада города затянулась на куда более долгий срок, чем рассчитывал Синахериб, к тому же часть его сил связывал другой иудейский город, Ливна, который продолжал отбивать атаки ассирийцев после падения Лахиша. Разгневанный упорным сопротивлением иудеев, ассирийский царь снова отправил к Хизкии своих послов, на этот раз с личным письмом для иудейского царя.

Судя по содержанию его послания, ассирийцы были прекрасно осведомлены обо всем, что происходило в это время при иудейском дворе: «Пусть не уговаривает тебя твой Бог, — предупреждал Синахериб, — …ведь ты слышал, что сделали цари ассирийские со всеми странами, уничтожив их, — а тебе ли спастись?» (4 Цар. 19:10–11). Чтобы показать защитникам Иерусалима, что им больше не на кого надеяться, ассирийский царь приказал прогнать у стен города пленных египтян и нубийцев. В книге Исайи говорится о пленниках из Египта и Куша, которых провели «нагими и босыми и с обнаженными ягодицами в посрамление Египту. И ужаснутся и устыдятся за Куш, на который они уповали, и за Египет, которым они гордились» (Ис. 20:4–5). И опять Хизкия призвал к себе пророка Исайю, требуя от него узнать волю Господа, и снова тот предрек, что ассирийцам не суждено войти в Иерусалим.
Дальнейший ход событий представляет собой сплошную загадку. Ассирийцам, как пророчествовал Исайя, действительно, не удалось взять Иерусалим: их армия или то, что от нее осталось, была вынуждена срочно снять осаду с города и уйти обратно в Ассирию. Ассирийские хроники, которые сообщают только о победах, хранят полное молчание по поводу неудачной осады Иерусалима и причин поспешного отступления Синахериба. Библия, хоть и повествует об этом, но слишком лаконично:

«И случилось в ту ночь: пошел ангел Господень и поразил в стане ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот, все тела мертвые. И отправился Синахериб, царь ассирийский, и пошел, и возвратился; и жил в Ниневии» (4 Цар. 19:35–36).

Можно предположить, что ассирийская армия стала жертвой какой-то страшной эпидемии, и Синахериб, опасаясь за свою жизнь, срочно ушел с остатками своих войск в Ниневию. У греческого историка Геродота, жившего намного позднее описанных событий, есть упоминание о том, что ассирийская армия пострадала от нашествия мышей, которые перегрызли луки и сделали невозможным намечавшийся поход в Египет. Между прочим, мышь у древних семитов являлась символом чумы. Как бы то ни было, несчастье, произошедшее с ассирийцами, было делом не рук человеческих. Чудо под Иерусалимом, как впоследствии его охарактеризовали носители традиции, спасло от гибели Иерусалим и Хизкию, но не избавило Иудею от зависимости от Ассирии. Более того, Хизкии пришлось заплатить немалую цену, чтобы уладить конфликт с ассирийцами и избавить страну от нового нашествия Синахериба.

В целом библейское повествование о войне с Ассирией находит подтверждение и дополнение в ассирийских источниках. Очевидно, самое серьезное сопротивление Синахерибу в его походе на Сирию, Финикию и Палестину оказал Хизкия, поэтому ассирийский царь уделяет ему наибольшее внимание в своей победной реляции об этой военной экспедиции: «Что касается Хизкии, иудея, который не подчинился моему ярму, то я осадил 46 его сильных городов и крепостей, а также бесчисленное множество маленьких городков. И штурмовал я их с помощью земляных насыпей и стенобитных машин, посредством подкопов стен и проломов, и взял я их приступом с помощью атак моих воинов.

И вывел я оттуда в качестве добычи 200 115 человек, молодых и старых, мужчин и женщин, а также бессчетное количество лошадей, мулов, ослов, верблюдов, крупного и мелкого рогатого скота. А его самого [Хизкию] я запер в Иерусалиме, в его царской резиденции, как птицу в клетке. Я окружил стены его города земляным валом, чтобы заставить людей покинуть его. Его города, которые я разграбил, я отнял от его страны и передал Митинти, царю Ашдода, Пади, царю Экрона, и Силлибелу, царю Газы. Так я уменьшил его страну, но еще больше увеличил его дань… Позднее он прислал мне в Ниневию, в мою столицу, 30 талантов золота и 800 талантов серебра и вместе с ними драгоценные камни… всевозможные ценные вещи, своих дочерей, наложниц, музыкантов — мужчин и женщин. Чтобы доставить дань и выразить свою покорность, он прислал своего [личного] посланника»[55].

Ассирийские источники сообщают важную деталь, лишь вскользь упомянутую в библейских книгах Царств и Паралипоменон: разорение Иудеи и насильственное переселение части ее жителей в Ассирию. Археологические данные подтверждают страшные опустошения, произведенные ассирийцами в самой плодородной долине Иудеи — Шфеле. Ее население, составлявшее почти половину от численности всех жителей страны, сократилось в три раза, большинство городов, включая второй по значению город страны — Лахиш, были превращены в руины[56].

Конечно, цифра в двести тысяч плененных иудеев представляет собой явное преувеличение, очень характерное для всех победных реляций ассирийцев, однако она все же свидетельствует об изгнании некоторой части иудейского населения в Ассирию. О судьбе этих изгнанников мы знаем еще меньше, чем об уведенных туда же израильтянах. Таким образом, уже с конца VIII в. до н. э. в городах Месопотамии и Сирии находились не только выходцы из северных, но и из южных древнееврейских племен. Причем, мы не имеем никаких сведений об их возвращении обратно в Палестину, в отличие от тех, кто 115-ю годами позднее был уведен в вавилонский плен.

Книги Царств, Паралипоменон и Пророка Исайи уделяют необычно большое место правлению царя Хизкии. Это объясняется и тем, что его царствование пришлось на один из самых критических моментов в истории Иудеи, и его религиозной реформой, приведшей к временному торжеству монотеизма в стране. В то же время, несмотря на обилие информации, мы не можем быть уверены даже в точных датах его правления, так как одни и те же библейские источники дают противоречивые сведения. Согласно одной версии, Хизкия пришел к власти в 728/7 г. до н. э., а по другой — в 715 г. Впрочем, проблемы с хронологией начинаются уже с царствования его отца Ахаза, который, согласно книге Царств, пришел к власти в 20 лет, правил 16 лет и передал трон своему 25-летнему сыну Хизкии (4 Цар. 16:2). Очевидно, что 36-летний Ахаз не мог иметь 25-летнего сына и передал Хизкии царство существенно позднее, в 715 г. до н. э. В пользу этой версии говорит и утверждение Библии, что ассирийский царь Синахериб пошел войной на Иудею в четырнадцатый год царствования Хизкии.

Зная из ассирийских источников, что это произошло в 701 г. до н. э., мы, таким образом, получаем подтверждение, что правление Хизкии должно было начаться в 715 г. Известно также, что в период осады Иерусалима Хизкия тяжело заболел и был при смерти, но, по предсказанию пророка, выздоровел и после этого правил еще 15 лет. Поскольку всего Хизкия правил 29 лет, это, казалось бы, укрепляет версию о начале его царствования в 715 г. до н. э. Однако тот же самый библейский текст утверждает, что Самария была взята ассирийцами в шестой год царствования Хизкии, а поскольку, согласно ассирийским хроникам, столица Израильского царства пала в 722/1 г. до н. э., начало правления этого иудейского царя неизбежно переносится на 728/7 г. до н. э. (4 Цар. 18:10).

Трудности с определением точных дат правления Хизкии являются лишь скромным примером того, как сложно вообще обстоит дело с хронологией правления большинства иудейских и израильских царей. К сожалению, не только библейские книги между собой, но и тексты внутри каждой из них зачастую содержат противоречивую информацию, которая делает невозможной точную датировку событий. Это объясняется тем, что они создавались значительно позднее описываемых событий и их составители уже не имели никакой возможности что-либо проверить или уточнить. В конце концов последние редакторы Библии решили внести в нее все версии, не отдавая предпочтения ни одной из них. Поэтому сегодня мы и в состоянии дать лишь приблизительную датировку событиям библейской истории.

Некоторые историки, исследующие период власти Хизкии, предполагают, что в его годы была не одна, а две войны с Ассирией. Первая произошла приблизительно в 712 г. до н. э., когда Саргон II появился у границ Иудеи, чтобы разгромить восставший филистимский город Ашдод и египетскую армию, пытавшуюся прийти ему на помощь. Вероятно, тогда Хизкии удалось удачно откупиться от ассирийского царя и кончить дело миром. Вторая война с ассирийцами, которая имела куда более серьезные последствия для Иудеи, относится к 701 г. до н. э., уже ко времени царствования Синахериба. Согласно этой точке зрения, повествования об этих разных военных кампаниях со временем наложились одно на другое и превратились в нынешнюю библейскую летопись о войне с Ассирией.

Однако известные нам ассирийские источники не поддерживают эту версию и говорят лишь об одной войне — о походе Синахериба против Иудеи. Вместе с тем надо признать, что в некоторых очень плохо сохранившихся ассирийских хрониках времен Саргона II действительно упоминается Иудея как данник, с которым Ассирия имела какие-то проблемы; поэтому нельзя отрицать, что Хизкия уже тогда пытался освободиться от власти этой державы. Но, судя по всему, он своевременно отказался от прямой конфронтации с ней и избежал разрушения страны[57]. В книге Паралипоменон есть неясное упоминание о том, что Иудее грозила серьезная военная опасность, которая так и не осуществилась: «И был на него (Хизкию.) гнев [Божий], и на Иудею, и на Иерусалим. Но как смирился Хизкия в гордости сердца своего — сам и жители Иерусалима, — то не излился на них гнев Господень во дни Хизкии» (2 Пар. 32:25–26). Очень часто под «гневом Господним» библейские авторы подразумевали вторжение чужеземной армии, и, может быть, эти слова являются косвенным подтверждением того, что еще в период царствования Саргона II существовала реальная угроза ассирийского нашествия на Иудею, а эпизод с уплатой дани относился именно к этому времени.

Общий итог правления Хизкии был неутешительным. От своего отца-«идолопоклонника» он унаследовал, хотя и зависимую от Ассирии, но процветавшую страну, а оставил ее разрушенной и отягощенной еще большей, чем прежде, данью. Его попытки освободиться от власти Ассирии оказались тщетными и привели лишь к гибели и пленению значительной части населения, а также к разграблению и опустошению Иудеи. Хизкии не только не удалось присоединить к себе территории бывшего Израильского царства, но он потерял и собственные земли — западную Шфелу, которую ассирийцы отдали своим союзникам филистимлянам.

Его религиозная реформа имела весьма противоречивые результаты. Она сделала культ Яхве единственно разрешенным или «легальным» в стране, а ааронидов и левитов — его единственными законными служителями. Тем самым она безмерно усилила и без того могущественную священническую организацию. Но принудительная консолидация иудейского общества вокруг яхвизма, унификация религиозных верований и службы вызвали недовольство и напряжение в стране, так как многочисленные последователи других культов оказались вне закона, а их жрецы — без куска хлеба. Запрет жертвоприношений на местах больно ударил и по сторонникам культа Яхве в отдаленных районах Иудеи: отныне они были вынуждены терять немало времени и средств на дорогу в иерусалимский Храм.

Хотя в целом политика Хизкии была неудачной и принесла немалые беды стране, именно благодаря ему в религиозной и духовной сферах жизни иудейского общества произошли очень важные сдвиги в сторону подлинного монотеизма. Впервые на древнем Востоке, как и вообще в мире, идея монотеизма получила реальное воплощение в масштабе целой страны — и это в эпоху повсеместного господства языческих культов и идолопоклонства! Ни один из иудейских царей до него, включая самого Давида, не сумел столь последовательно и настойчиво претворять в жизнь монотеистический яхвизм, как это делал Хизкия, поэтому его заслуги в интеллектуальном и духовном преображении общества несомненны. Одним словом, достижения Хизкии относились к области духа и веры, и именно благодаря им он остался в памяти носителей традиции уважаемым и благочестивым царем, несмотря на все его военные и политические просчеты.

К его заслугам следует добавить и то, что в период его правления был положен конец расколу между ааронидами южных племен и левитами северных, хотя соперничество между ними внутри единого священнического сословия продолжалось еще долго.
Падение Израильского царства оказало серьезное влияние на экономику и демографию Иудеи. Уже в годы царствования Хизкии из более развитого и культурного севера, разоренного ассирийцами, пришли большие массы экономически активного населения, что привело к быстрой трансформации Иудеи. Согласно данным израильских археологов, за несколько десятилетий после падения Самарии население Иерусалима выросло в 15 раз, а его площадь увеличилась в 10–12 раз; город был обнесен новыми, более мощными стенами. Быстрый рост коснулся и другого крупного города — Лахиша.

Результаты раскопок свидетельствуют о резком увеличении количества городов и сельскохозяйственных поселений как в самой плодородной долине страны — Шфеле, так и в более засушливых районах южнее Иерусалима[58]. Нет сомнения, что в конце VIII в. до н. э. Иудея переживала «демографический взрыв», сопровождавшийся быстрым развитием ее экономики, и главной причиной ее процветания был приход части населения с территории бывшего Израильского царства. Вторжение ассирийской армии прервало этот процесс и отбросило Иудею во всех отношениях назад. Однако позднее, после ухода ассирийцев из страны, ее развитие снова ускорилось, правда, в отличие от периода, предшествовавшего войне с Ассирией, рост населения и экономики происходил не столько в районе Шфелы, сколько в областях, расположенных к югу от Иерусалима.

Культовый либерализм и политика мира Менаше

Наследником Хизкии стал его 12-летний сын Менаше. Тот факт, что 54-летнему царю наследовал столь юный сын, без сомнения, далеко не самый старший, вызывает подозрение, что передача власти произошла отнюдь не гладко. К сожалению, библейские источники ничего не сообщают ни о том, кто был регентом несовершеннолетнего царя, ни о тех, кто поддерживал его кандидатуру на престол. Однако у нас есть все основания полагать, что на этот раз могущественные аарониды проиграли, так как правление Менаше (698–643 гг. до н. э.) представляло собой полное отступление от всего того, за что боролся Хизкия. Новый царь отказался и от идеи монотеизма, и от всяких попыток освободиться от власти Ассирии. Он предпочел пойти по стопам своего деда-«идолопоклонника», а не отца-«праведника».

Книги Царств и Паралипоменон, повествующие о царствовании Менаше, в самых мрачных тонах описывают его пристрастие к языческим культам: «И снова устроил он высоты, которые уничтожил Хизкия, отец его, и поставил жертвенники Баалу, и сделал Ашейру, как делал Ахав, царь израильский; и поклонялся он всему воинству небесному, и служил ему… И построил он жертвенники всему воинству небесному в обоих дворах дома Господня; и провел сына своего через огонь, и гадал, и ворожил, и завел вызывателей мертвецов и чревовещателей; много сделал неугодного в очах Господа, чтобы прогневить Его» (4 Цар. 21:3, 5–6).

Как дерзкий вызов всем ааронидам и левитам, в иерусалимском Храме был установлен идол Ашейры, которой поклонялся Менаше. Налицо был откровенный антияхвистский переворот, положивший конец всей религиозной реформе Хизкии.
И все же библейские книги далеко не одинаково оценивают правление Менаше. Если книга Царств изображает его злостным идолопоклонником в течение всех лет его царствования, то Паралипоменон делит годы его власти на два периода: первый — до заточения его ассирийцами в тюрьму по обвинению в измене, и второй — после освобождения из ассирийского плена. Первый период Паралипоменон оценивает столь же негативно, как и книга Царств, но во втором периоде она изображает царя уже раскаявшимся грешником, говорит о крутом переломе в его взглядах, об отказе от идолопоклонства и возвращении к служению Господу. Интересно, что помимо идолопоклонства книга Царств обвиняет Менаше в массовых убийствах невинных людей: «И еще пролил Менаше очень много невинной крови, так что наполнил ею Иерусалим от края до края, и это кроме того греха, в который он ввел Иудею — делать неугодное в очах Господних» (4 Цар. 21:16).

Однако Паралипоменон странным образом молчит об этом казалось бы вопиющем преступлении. Учитывая, что первый источник, книга Царств, создавался преимущественно левитами из Северного царства, а второй — ааронидами из Южного, следует признать, что эти две группы яхвистских священнослужителей, объединенных Хизкией в одно сословие, по-разному оценивали Менаше. Скорее всего, это было связано с различным отношением самого Менаше к «своим» ааронидам и «пришлым» левитам, чего избегал делать Хизкия. Как прагматичный политик, Менаше в дальнейшем сумел преодолеть свой конфликт с ааронидами, что подтверждается и текстом из книги Паралипоменон: «И узнал Менаше, что Господь есть Бог… И низверг чужеземных богов и идола из дома Господня, и все капища, которые он соорудил на горе дома Господня и в Иерусалиме, и выбросил их за город. И восстановил жертвенник Господень, и принес на нем жертвы мирные и благодарственные, и сказал иудеям, чтобы они служили Господу, Богу Израиля» (2 Пар. 33:13, 15–16). Ничего подобного нет в северолевитской по происхождению книге Царств, наоборот, она возлагает на идолопоклонство Менаше вину за последующее разрушение Иерусалима и Храма (4 Цар. 21:11–14).

Судя по всему, царь представлял интересы той части иудейской аристократии, которая была связана с традиционными языческими культами и враждебно относилась к монопольному положению яхвистов вообще, и в особенности к северным левитам, поселившимся, благодаря Хизкии, в Южном царстве. Вместе с царем эта группа аристократов готова была найти общий язык с влиятельными и опасными для них местными ааронидами, но никак не с пришельцами-левитами. Соперничество между ааронидами и северными левитами внутри яхвистской священнической организации еще больше усугубляло положение последних. Не исключено, что примирение ааронидов с Менаше и его окружением стало возможно в немалой степени за счет ущемления интересов северных левитов. Среди яхвистов, протестовавших против поклонения идолам, больше всех от преследований царя пострадали наименее защищенные из них — северные левиты, о чем свидетельствует и созданная ими книга Царств. Сам по себе факт, что эта книга освещает правление Менаше совсем иначе, чем Паралипоменон, написанный южными ааронидами, подтверждает серьезные различия во взглядах между двумя группами яхвистских священнослужителей.

Менаше правил дольше всех иудейских царей: как тех, что были до него, так и тех, что после, — целых 55 лет. Из повествований библейских книг вырисовывается картина продолжительного мирного царствования, не омраченного никакими войнами. Союз с Ассирией, с одной стороны, оградил Менаше от любой внешней угрозы, а с другой — связал ему руки в отношении своих ближайших соседей, таких же, как и он, данников Ассирии. Его отказ от претензий на территории бывшего Израильского царства был естественным следствием зависимости от ассирийцев, хотя он и раздражал северных левитов, мечтавших с помощью иудейских царей занять господствующие позиции в своем бывшем доме.

В Палестине царили мир и стабильность, которые как нельзя лучше соответствовали интересам развития экономики и способствовали росту населения Иудеи. Отказ от принудительной яхвизации времен Хизкии снял напряжение и недовольство в иудейском обществе, а также успокоил многочисленное жречество традиционных языческих культов. Царь не тронул культ Яхве, однако лишил его привилегированного статуса — не только единственного, но и даже главного в стране культа, а иерусалимский Храм сделал местом поклонения нескольким богам сразу. Можно предположить, что десятина в пользу иерусалимского Храма была либо уменьшена, либо разделена между жрецами всех культов, которые там отправлялись. Таким образом, от контрреформы Менаше выиграли представители всех языческих культов, но сильно проиграли аарониды и еще больше левиты — выходцы из Северного царства. Однако дальнейшие драматические события в регионе внесли существенные коррективы в религиозную политику царя.

В 681 г. до н. э. в Ассирии вспыхнула борьба за власть, в ходе которой погиб Синахериб. По роковому стечению обстоятельств ассирийский царь был убит собственным сыном или сыновьями в храме бога Нинурты в Калахе, именно так, как об этом говорится в книге пророка Исайи. Неожиданно для всех царский совет, состоявший из высших ассирийских сановников, выбрал в качестве наследника Синахериба одного из его младших сыновей, Асархаддона, мать которого, вероятно, происходила из Иудеи или Сирии. Старшие сыновья убитого царя не признали этого решения и прибегли к военной силе, чтобы захватить трон. В ходе короткой, но ожесточенной гражданской войны Асархаддон одержал верх над своими противниками, и убийцы Синахериба бежали на север, в Урарту. Эти события сильно поколебали стабильность Ассирии и породили в Палестине, Сирии и Финикии надежду на освобождение от ассирийской власти. Мятежные настроения усиленно поддерживались Египтом — главным врагом ассирийцев на юго-востоке.

Новое восстание против Ассирии возглавили финикийские города Сидон и Тир, их поддержали более мелкие города в Сирии и Финикии, а также филистимский Ашкелон. Свою помощь обещал и Египет, управлявшийся тогда нубийским (кушитским) фараоном Тахаркой. Лидеры мятежников и посланники Египта вступили в тайные переговоры с иудейским царем Менаше, пытаясь склонить его к поддержке их выступления против Ассирии. Иудея считалась в то время сильнейшим государством в Палестине и Финикии, и ее территория представляла собой стратегически важный буфер между Египтом и сиро-палестинским регионом, где разворачивалось очередное восстание. Вряд ли такой осторожный политик, как Менаше, торопился присоединиться к антиассирийской коалиции, однако он поддерживал секретные контакты и с восставшими городами, и с Египтом. Но иудейский двор, как, впрочем, и все царские дворцы в сиро-палестинских и финикийских государствах, был полон ассирийских соглядатаев, которые не преминули донести в Ниневию о закулисных встречах Менаше с посланцами мятежников и египтян. Желая предотвратить расширение восстания и объединение сил своих противников, Асархаддон поспешил нанести упреждающий удар по восставшим финикийским и сирийским городам. Сидон был буквально стерт с лица земли, его правитель казнен, а все его жители уведены на поселение в Ассирию.

Тирский царь Баал капитулировал и только ценой огромной дани сумел спасти свой город от тотального уничтожения. Затем, в 674 г. до н. э., Асархаддон направил свою армию на завоевание Египта, главного врага Ассирии на юго-востоке, который постоянно подстрекал ассирийских данников к мятежам. Вероятно, именно в это время, по пути в Египет, когда ассирийцы проходили у границ Иудеи, они «заковали Менаше в кандалы и оковали цепями, и отвели его в Вавилон» (2 Пар. 33:11).

Библия не сообщает, сколько времени провел Менаше в ассирийском плену, но, очевидно, недолго, так как речь шла не о мятеже, а всего лишь о несанкционированных переговорах с мятежниками. К тому же первый поход Асархаддона в Египет закончился неудачно, и ассирийский царь как никогда раньше нуждался в поддержке Иудеи, представлявшей для него важный военный форпост на самой границе с врагом. Через три года ассирийский царь совершил второй, на этот раз успешный поход против Египта, и не исключено, что к этому времени ассирийцы уже возвратили Менаше в Иерусалим, чтобы он мог доказать свою преданность Ассирии. Но даже если плен Менаше и затянулся, то в любом случае не более чем на два года. В 669 г. до н. э. Асархаддон внезапно умирает, и его сын Ашшурбанипал, вступив на ассирийский престол и обновив обязательства своих данников, должен был освободить иудейского царя, как было принято поступать в ту эпоху.

Страдания Менаше в ассирийском плену послужили ему хорошим уроком на будущее, и он уже не повторил своей ошибки — не вступил в переговоры с мятежниками, даже когда возникла новая, еще более широкая, антиассирийская коалиция в составе Египта, Вавилона, Элама, некоторых сирийских и финикийских городов. Ее разгром снова подтвердил правильность линии Менаше на полный отказ от конфронтации с супердержавой того времени — Ассирией. Возвратившись в Иерусалим, Менаше скорректировал не только свою внешнюю политику, но и внутреннюю: он примирился с влиятельными ааронидами, представлявшими наибольшую опасность для его правления, убрал из иерусалимского Храма идолов, больше всего раздражавших яхвистов, а сам Храм отдал в полное распоряжение первосвященника. Но самое важное — он восстановил главенство культа Яхве над всеми другими религиозными верованиями в стране. Конечно, он не вернулся к пуританизму Хизкии, и книга Паралипоменон признает с некоторым сожалением, что «народ, однако, еще приносил жертвы на высотах, хотя и Господу Богу своему» (2 Пар. 33:17).

Тот факт, что Менаше, находясь в плену, пережил душевный перелом и в дальнейшем изменил свою религиозную политику, косвенно подтверждается существованием известного апокрифа «Молитва Менаше», где царь раскаивается в содеяном и просит спасения у Господа. Впрочем, надо признать, что аарониды в своей книге Паралипоменон все же преувеличили раскаяние Менаше и его желание отказаться от языческих культов. Как выясняется, только во времена его внука, царя Иосии, удалили «те жертвенники, которые сделал Менаше в обоих дворах дома Господня» (4 Цар. 23:12). Если во дворах иерусалимского Храма остались жертвенники языческим культам, то можно себе представить, как много их уцелело по всей стране. Уже сам по себе этот факт говорит о том, что примирение Менаше с частью яхвистов явилось не столько результатом душевного перелома после пережитых страданий в ассирийском плену, сколько следствием политической сделки между царем и ааронидами.

Памятуя о печальной участи всех восстаний против Ассирии, Менаше в отличие от своего отца Хизкии старался избегать всяких трений с этой державой. Ассирийские источники дважды упоминают имя Менаше: сначала он назван среди тех царей, которые поставляли материалы для строительства роскошного дворца Асархаддона в Ниневии, а позднее его имя появляется в числе тех правителей, кто помогал ассирийскому царю Ашшурбанипалу завоевать Египет[59]. Верность Менаше своим обязательствам перед Ассирией была со временем вознаграждена. Ему было позволено обнести Иерусалим более мощной и высокой стеной, а также построить новые и укрепить старые крепости по всей стране (2 Пар. 33:14). Вполне возможно, что в период его царствования Иудея платила меньшую дань, чем ее более бедные соседи Моав и Аммон. Об этом позволяет думать одна из ассирийских надписей, которую, хотя она и сохранилась плохо, можно приблизительно датировать временем правления Асархаддона[60].
В целом, правление Менаше являлось одним из самых мирных и спокойных периодов в истории Иудеи, в течение которого царю удалось восстановить разрушенную страну и снова привести ее к процветанию.

Что касается возврата к политеизму, в чем его обвиняют библейские источники, особенно книга Царств, то это было неизбежно вследствие неготовности иудейского общества того времени к восприятию подлинного монотеизма. Продолжение религиозной политики Хизкии было чревато мятежами и гражданской войной, отказ от нее был вызван ее же банкротством. То же самое касалось и внешней политики. Попытки Хизкии покончить с зависимостью от Ассирии привели лишь к опустошению всей страны, поэтому нежелание Менаше конфликтовать с этой державой было полностью оправдано дальнейшим ходом событий и подтвердило мудрость и дальновидность царя.

Крайне негативное отношение книги Царств к Менаше объясняется двумя факторами. Во-первых, этот библейский источник был создан значительно позднее правления Менаше, когда монотеизм успел уже прочно утвердиться в иудейском обществе, поэтому религиозный либерализм того периода рассматривался как ничем не оправданное попустительство идолопоклонству. Во-вторых, эта беспрецедентно суровая критика явилась следствием глубокого конфликта между царем и северными левитами из бывшего Израильского царства. Он отражал столкновение интересов между старой иудейской аристократией и пришельцами с севера, посягнувшими на их власть и доходы.

После смерти Менаше иудейский престол наследовал его 22-летний сын Амон. Он тоже был далеко не старшим сыном своего 67-летнего отца, поэтому процесс передачи власти сопровождался дворцовыми интригами и борьбой между различными кланами. Судя по политике Амона, продолжавшего курс религиозного либерализма, столь характерного для его отца, он представлял интересы той же группы иудейской аристократии, которая была связана с языческими культами и изначально стояла за спиной Менаше. Примечательна оценка, данная ему ааронидами: «И поступал он дурно в очах Господних, как поступал Менаше, отец его; и всем истуканам, которых сделал Менаше, отец его, приносил жертвы Амон, и служил им. И не покорился Господу, как покорился Менаше, отец его; напротив он, Амон, увеличил вину» (2 Пар. 33:22–23).

Однако аарониды не желали снова довольствоваться второстепенными ролями, как это было долгое время при Менаше, еще меньше того хотели северные левиты, открыто враждовавшие с ним. К тому же политическая ситуация в регионе настолько изменилась, что внутренним противникам Амона не приходилось больше опасаться возможной реакции Ассирии на их действия. В отличие от времен Менаше быстро слабевшая империя с трудом справлялась с врагами в самой Месопотамии и ей было уже не до защиты своих союзников в Палестине. Ничего удивительного, что, имея столь серьезную оппозицию, новый царь не успел укрепиться на троне, и через два года был убит: «И составили против него заговор слуги его, и умертвили его в доме его» (2 Пар. 33:24). Хотя библейский текст ничего не сообщает о причинах и исполнителях убийства, не подлежит сомнению, что оно было в интересах ааронидов и левитов, и именно они вдохновляли заговорщиков. Дальнейший ход событий лишь подтверждает это предположение. Вопреки распространенной в древневосточных монархиях практике, на место убитого молодого царя был поставлен не кто-либо из его братьев, а его малолетний сын Иосия — кандидатура необычайно удобная для фактического правления регента. В обоих библейских источниках — книге Царств и Паралипоменоне — имеется интересная фраза, касающаяся убийства Амона и воцарения Иосии: «Но народ страны перебил всех, бывших в заговоре против царя Амона; и народ страны сделал царем вместо него Иосию, сына его» (2 Пар. 33:25).

Почему-то «народ страны» («ам ха-арец») проявил полное равнодушие как к убийству царей Йоаша и Амации, так и к истреблению почти всей династии давидидов, когда царица Аталия узурпировала власть в стране, но не остался безучастным к заговору против идолопоклонника Амона, не успевшего даже обосноваться на престоле! Напрашивается предположение, что в действительности речь шла о народном выступлении, организованном самими яхвистами, чтобы, с одной стороны, расправиться со своими противниками при дворе, намеревавшимися посадить на трон своего протеже — продолжателя политики Менаше и Амона, а с другой — проложить дорогу собственному кандидату — малолетнему Иосии.

Монотеистическая реформация царя Иосии

Начало царствования Иосии (640–609 гг. до н. э.) очень похоже на приход к власти Йоаша: оба этих малолетних принца, один в шесть, другой в восемь лет, были помазаны на царство в результате убийства их предшественников и благодаря вооруженным выступлениям, возглавленным яхвистами. Если опекуном первого был первосвященник Йеояда, то регентом второго, возможно, являлся первосвященник Хилькия. В обоих случаях до совершеннолетия царей реальная власть принадлежала ааронидам. На этом сходство между Йоашем и Иосией кончается. Если в дальнейшем Йоаш стремился освободиться от опеки яхвистов и нейтрализовать их влияние с помощью жречества языческих культов, то Иосия оказался наилучшим выразителем интересов ааронидов и левитов, идеальным, с их точки зрения, царем, лучше которого они не могли себе и пожелать. «И не было до него царя, подобного ему, который обратился бы к Господу всем сердцем своим и всею душою своею, и всею силою своею, [следуя] всему учению Моисея, и после него не было подобного ему» (4 Цар. 23:25).

Центральным пунктом политики Иосии, средоточием всех его усилий и забот являлась знаменитая религиозная реформа, суть которой свелась к тотальному уничтожению идолопоклонства и превращению культа Яхве в единственную и подлинно монотеистическую религию в масштабе всей страны. Сегодня можно относительно точно восстановить время осуществления этой реформы. Если Иосия пришел к власти, точнее, был посажен на трон около 640 г. до н. э., то, согласно Паралипоменону, уже «в восьмой год царствования своего, будучи еще отроком, он начал обращаться к помощи Бога Давида, отца своего; а в двенадцатый год начал очищать Иудею и Иерусалим от высот, и Ашейр, и от истуканов и литых кумиров» (2 Пар. 34:3). Учитывая, что царь правил 31 год, все его религиозные преобразования пришлись на 620–610-е гг. до н. э., очень короткий в историческом плане срок. Иосия, как в свое время Хизкия, начал свою реформу с очищения иерусалимского Храма от языческих культов, их жертвенников и символов.

Судя по описанию того, что пришлось сделать Иосии, эта святыня яхвизма в период правления Амона, как впрочем и многих других иудейских царей, мало чем отличалась от обычных языческих храмов того времени. «И повелел царь Хилькии, первосвященнику, и священникам-помощникам, и стоящим на страже у порога вынести из храмового зала Господня все вещи, сделанные для Баала, и для Ашейры, и для всего воинства небесного, и сжег их вне Иерусалима, в полях Кидрона, и [велел] пепел их отнести в Бейт-Эль… И вынес он Ашейру из дома Господня за Иерусалим, к потоку Кидрон, и сжег ее у потока Кидрон, и истер ее в прах, и бросил прах ее на гробницы сынов народа. И разрушил он дома блудников, которые были при храме Господнем, где женщины ткали покровы для Ашейры… И лошадей, которых поставили [в честь] солнца цари иудейские, он перенес от входа в дом Господень в комнаты Нетан-Мелеха, царедворца, что в предместье; а колесницы солнца сжег в огне» (4 Цар. 23:4, 6–7, 11).

Все библейские источники едины во мнении, что глубина и масштаб религиозной реформации Иосии оказались беспрецедентны. «И разрушили перед ним жертвенники Баалов; и статуи солнца, возвышавшиеся над ними, он срубил; и Ашейры и истуканы, и столбы изломал, и истолок, и рассыпал на могилах тех, которые приносили им жертвы» (2 Пар. 34:4). «И осквернил он Тофет, что в долине сыновей Иннома, чтобы никто не проводил ни сына своего, ни дочери своей через огонь Молоху… И высоты, что пред Иерусалимом, справа от Масличной горы, которые построил Соломон, царь Израилев, для Астарты, мерзости сидонян, и Кемоша, мерзости Моава, и Милькома, гадости сынов Аммона, царь осквернил» (4 Цар. 23:10, 13). В принципе Иосия сделал то же самое, что и его прадед Хизкия, однако в отличие от последнего он провел свою реформу не только в Иерусалиме и Иудее, но и, воспользовавшись уходом Ассирии с территории Палестины, распространил ее на земли бывшего Израильского царства. Кроме того, Иосия не просто запретил языческие культы, а использовал необычайно жестокие методы борьбы с идолопоклонством.

Речь шла не только о разрушении жертвенников и жертвенных высот, но об убийстве их жрецов и даже осквернении их могил, чего не было при Хизкии. «И разбил он статуи, и срубил ашейрим, и заполнил места их костями человеческими. Также и тот жертвенник, который в Бейт-Эле, возвышение, устроенное Йаровамом, сыном Невата, который ввел в грех Израиль, — и тот жертвенник, и то возвышение он разрушил; и сжег он это возвышение, и истер в прах, и сжег Ашейру. И обернулся Иосия, и увидел могилы, которые там, на горе; и послал он взять кости из могил, и сжег на жертвеннике… А также и все капища возвышений, что были в городах Самарии, которые устроили цари израильские, гневя [Господа], Иосия упразднил и сделал с ними то же, что он сделал в Бейт-Эле. И зарезал он всех жрецов высот, которые там [были], на жертвенниках, и сжег на них кости человеческие; и возвратился он в Иерусалим» (4 Цар. 23:14–16, 19–20).

Правда, столь жестоко и немилосердно Иосия действовал на территории бывшего Северного царства, а у себя дома, в Иудее, он предпочитал воздерживаться от физического уничтожения жрецов-язычников и обходился с ними более мягко и осмотрительно, ограничивая их лишь запретом на служение своим культам. «И отстранил он жрецов, которых поставили цари иудейские для совершения воскурений на возвышениях в городах иудейских и в окрестностях Иерусалима, и приносивших воскурения Баалу, солнцу и луне, и звездам, и всему воинству небесному» (4 Цар. 23:5). Притеснения царя коснулись не только идолопоклонников, но и провинциальных яхвистов: им вновь, как и во времена Хизкии, было запрещено устраивать богослужения и приносить жертвы у себя дома, на возвышениях.

Отныне вся служба Господу, тем более жертвоприношения, должны были производиться только в иерусалимском Храме. Чтобы удержать их самих и их паству от нарушения запрета, «[царь] привел всех священников из городов иудейских [в Иерусалим], и осквернил возвышения, на которых [местные] священники совершали воскурения, от Гевы до Беэр-Шевы…» (4 Цар. 23:8). Однако в Иерусалиме аарониды, опасаясь конкуренции со стороны новоприбывших священников, не позволили им вести службу и приносить жертвоприношения; тем самым провинциальные священники лишились как своего социального статуса, так и существенного дохода. «Священники высот не приносили жертв на жертвеннике Господнем в Иерусалиме, но опресноки ели вместе с братьями своими» (4 Цар. 23:9).

Одним из главных пунктов религиозной реформы Иосии стало обнародование книги Торы, в которой была изложена сущность учения Моисея. Согласно книгам Царств и Паралипоменон, свитки Торы были найдены во время ремонта иерусалимского Храма и переданы первосвященником Хилькией царскому писцу Шафану, а тот в свою очередь прочитал их царю. Знакомство с ними настолько потрясло Иосию, что он в волнении разорвал на себе одежды. Пораженный содержанием свитков, царь повелел узнать мнение о них у пророчицы Хульды (в те времена по поводу любого важного события было принято обращаться к пророкам и ясновидцам). Хульда подтвердила боговдохновенный характер свитков и предупредила, что идолопоклонство навлечет страшные бедствия на Иудею, но раскаяние царя и его смирение перед Господом избавят его от необходимости быть их свидетелем. Следующим шагом Иосии стал созыв собрания всех старейшин Иудеи и Иерусалима, где «он прочел им вслух все слова книги завета, найденной в доме Господнем. Потом встал царь на возвышенное место и заключил пред лицом Господним завет, чтобы следовать Господу и соблюдать заповеди Его, и откровения Его, и уставы Его всем сердцем и всею душою, чтобы выполнять слова этого завета, написанные в этой книге. И весь народ вступил в завет» (4 Цар. 23:2–3).

Сегодня большинство исследователей Библии сходятся во мнении, что найденные свитки являлись Второзаконием — последней частью Пятикнижия Моисея. Судя по своему языку и стилю, эта завершающая книга Торы была создана северными левитами, причем существенно позднее, чем предшествующие четыре части. Скорее всего, всенародно прочитанные свитки представляли собой не нынешний, окончательный вариант Второзакония, а какую-то его часть, хотя и весьма значительную. Была ли эта книга написана в годы правления Иосии и предназначена для освящения его действий, или она была создана раньше, но ее использовали только во времена Иосии — неизвестно. Как бы то ни было, она стала как законодательным обоснованием религиозной реформации, так и ее неотъемлемой частью.

Библейские источники по-разному определяют время осуществления религиозной реформы. Согласно книге Царств, Иосия приступил к ее реализации только после обнаружения и обнародования свитков Торы, то есть на восемнадцатом году своего царствования; а Паралипоменон утверждает, что, когда была найдена книга, религиозная реформа уже шла полным ходом по всей стране. Если принять версию более раннего и более достоверного источника — книги Царств, то тогда период преобразований царя сокращается всего до 12–13 лет, с 622 по 609 г. до н. э. Эти считанные годы не могли в корне изменить сложившиеся многими веками религиозные представления и традиции, и неудивительно, что результаты реформы Иосии буквально испарились при его преемниках. Оба библейских источника ставят в заслугу Иосии празднование пасхи и оба они единодушны в том, «что не был совершаем такой песах со дней судей, которые судили Израиль, и во все дни царей израильских и царей иудейских. Только в восемнадцатый год царя Иосии был совершен в Иерусалиме такой песах Господу» (4 Цар. 23:22–23). Иосия установил и новый порядок празднования пасхи, который больше соответствовал библейской традиции, чем тот, что был до него.

К сожалению, мы очень мало знаем, как отмечали пасху во времена, предшествовавшие правлению Иосии. Только Паралипоменон дает описание этого праздника, устроенного за столетие до этого Хизкией, но у нас есть основание полагать, что это описание было существенно приближено к тем традициям, которые сложились позднее. Вероятно, в более ранние времена в этом празднике сочетались и местные ханаанские традиции, связанные с календарем сельскохозяйственных работ, и память об исходе древнееврейских племен из Египта, и элементы монотеизма, привнесенные Моисеем. Скорее всего, празднование пасхи в Северном царстве проходило иначе, чем в Южном. Книга Царств очень кратко упоминает, что после отделения северных племен от южных Йаровам назначил свои сроки и порядок проведения праздника с жертвоприношениями в Бейт-Эле (3 Цар. 12:32). Это было связано не только с разрывом между северянами и южанами, но и с разной историей обеих племенных групп.

Годы правления Иосии совпали с быстрым ослаблением военной мощи Ассирии. Непрерывные войны с соседями и внутренние распри привели к тому, что в середине 620-х гг. до н. э. ассирийцы теряют власть над Палестиной, Финикией и южной Сирией. После почти столетней зависимости от Ассирии Иудея вновь стала суверенной страной, и на этот раз свобода пришла без всякой борьбы за нее. На небольшой по времени период, в 620–610-е гг. до н. э., в сиро-палестинском регионе возник вакуум силы: Ассирия ушла оттуда, а Египет и Вавилония еще не пришли. Этим обстоятельством воспользовался Иосия, чтобы распространить свою власть на территорию бывшего Израильского царства. Трудно сказать, удалось ли ему присоединить к Иудее все земли северных племен, однако центральную и часть северной Палестины он, безусловно, контролировал, иначе не сумел бы провести там свою религиозную реформу, тем более столь авторитарными и жестокими методами, предполагающими наличие политической и военной власти. Книга Паралипоменон перечисляет конкретно те области израильских племен, где Иосия уничтожал идолопоклонство: «И в городах [колен] Менаше, и Эфраима, и Шимона, до колена Нафтали, и в опустошенных окрестностях их» (2 Пар. 34:6).

Таким образом, кроме южного колена Шимон, которое давно стало составной частью Иудеи, Иосия присоединил к себе значительную часть бывших израильских земель, включая нижнюю Галилею. В северной Палестине он столкнулся с финикийцами, в Заиорданье — с Аммоном и Моавом, а на Голанах — с арамейцами, зарившимися на земли северных племен, которые в политическом плане так и не смогли восстановить свою государственность даже после ухода Ассирии. Возможно, что Иудея в период царствования Иосии имела ограниченный доступ к побережью Средиземного моря, и хотя Библия по этому поводу ничего не сообщает, археологические раскопки в Месад Хашваяу, прибрежной крепости того времени, подтвердили наличие там значительного древнееврейского элемента.

Однако политический вакуум в Палестине и южной Сирии пытались заполнить не только местные правители, но и Египет. Новое усиление Египта было связано с приходом к власти там XXVI, саисской, династии, происходившей из города Саис в нильской дельте. Основатель династии Псамметих I, один из ассирийских наместников в дельте Нила, проявил себя в качестве послушного данника, и Ашшурбанипал поставил его над всем Египтом. Однако Псамметих, набрав большое количество иностранных наемников — ливийцев, ионийских греков, карийцев, иудеев и сирийцев, — взбунтовался против Ассирии и объявил себя независимым. Ашшурбанипал был настолько занят непрерывными войнами с Вавилоном, Эламом и Мидией, что не имел ни сил, ни времени для похода против мятежного наместника. Таким образом, с середины VII в. до н. э. Египет снова обрел независимость. После ухода ассирийцев из Палестины и Финикии Псамметих I попытался распространить свою власть на средиземноморское побережье этих районов, но достиг лишь частичного успеха.

Египет оказался слишком слаб в военном отношении, чтобы силой подчинить себе города Филистии и Финикии. Только на штурм одного Ашдода египтяне потратили десятилетия: если верить греческому историку Геродоту, египетская армия осаждала его 29 лет! Военные неудачи в Филистии не позволили Псамметиху навязать свою власть Иудее. Еще раз подтвердило военную слабость Египта неожиданное вторжение скифских кочевников. Неуверенный в своих силах Псамметих побоялся дать им сражение и предпочел от них откупиться. Зато в экономике и политике египтяне оказались намного успешнее: многие филистимские и финикийские города охотно торговали с ними и принимали их политическое покровительство.
В 630–620-е гг. до н. э. Ассирия оказалась ввергнутой в пучину гражданских войн. Сначала два сына-близнеца Ашшурбанипала вели между собой войны за право унаследовать трон своего отца, потом в борьбу за власть включились их военачальники. Тем временем Вавилония и Мидия, заключив союз со скифами, возобновили наступление против Ассирии.

На сей раз ассирийская держава, сильно ослабленная междоусобными войнами, не сумела противостоять совместному натиску внешних врагов и очень быстро рухнула. В 612 г. до н. э. союзники захватили два главных ассирийских города: старую столицу Калах и новую — Ниневию, а последний ассирийский царь Син-шар-ишкун сгорел заживо в собственном дворце. Весть о падении ненавистной Ассирии вызвала радость в Иудее. Пророк Нахум (Наум), современник тех событий, выражая общие чувства людей, писал: «Неизлечим удар, [нанесенный] тебе; все, услышавшие весть о тебе, рукоплескали, ибо на кого не простиралась беспрестанно злоба твоя?.. Празднуй Иудея… ибо не пройдет более по тебе злодей, истреблен он совершенно… Восстановит Господь величие Иакова, как и величие Израиля, потому что опустошили их опустошителей и ветви их уничтожили» (Наум. 3:19; 1:15; 2:2). Правда, остаткам ассирийской армии удалось прорваться в город Харан, и там они провозгласили своего военачальника новым царем под именем Ашшур-убаллита II.

Однако вавилоняне и мидийцы достаточно быстро выбили их и из Харана. В этот критический для Ассирии момент ей на помощь поспешил Египет, который считал, что ее гибель и, как следствие, резкое усиление Вавилонии и Мидии противоречит его интересам. Фараон Псамметих I и его сын Нехо предпочитали поддерживать ослабевшую и уже не опасную для них Ассирию, чтобы сдерживать агрессивные устремления ее противников. К тому же в последние годы существования Ассирии между ней и Египтом было достигнуто соглашение о разделе сфер влияния, согласно которому ассирийцы признавали интересы Египта в Палестине, Финикии и Сирии, а египтяне, в свою очередь, готовы были поддержать притязания Ассирии на всю Месопотамию. Военные поражения Ассирии заставили фараона Нехо, сменившего своего отца в 610 г. до н. э., поспешить на берега Евфрата, чтобы предотвратить окончательное падение своего союзника.

Иосия, как и большинство правителей сиро-палестинского региона, не хотел восстановления военной мощи Ассирии. Он склонялся на сторону Вавилонии, так как опасался, как бы военный союз Египта и Ассирии не создал новую угрозу независимости Иудеи. Вместе с тем он вряд ли мог желать, чтобы место Ассирии заняли другие агрессивные державы, вроде Вавилонии или Мидии, которые бы тоже претендовали на господство в регионе. Таким образом, объективно он не мог быть заинтересован в поддержке какой-либо стороны и, видимо, придерживался политики нейтралитета. В то же время в исторической литературе, посвященной царствованию Иосии, распространено убеждение, что иудейский царь пытался помешать египтянам прийти на помощь ненавистной всем Ассирии, и поэтому в 609 г. до н. э. под Мегиддо, в северной Палестине, между иудейской и египетской армиями состоялась битва, в ходе которой войска Иосии были разбиты, а сам он убит. Однако гибель иудейского царя от рук египтян, еще не является свидетельством того, что это произошло в сражении между двумя армиями.

В действительности, книга Царств — наиболее авторитетный библейский источник по тому времени — не только ничего не говорит о самом сражении, но даже не упоминает о намерении какой-либо из сторон сражаться (4 Цар. 23:29). Более поздний и менее надежный источник — Паралипоменон — говорит лишь о намерении Иосии сразиться, но опять-таки умалчивает о битве (2 Пар. 35:20–23). Кроме того, сами египтяне, привыкшие хвастать любыми победами, даже теми, которых они не одерживали, почему-то на этот раз тоже никак и нигде не упомянули о своей «победе» под Мегиддо. Вероятно, на самом деле произошло не сражение, а лишь встреча египетского фараона с иудейским царем, по возвращении с которой Иосия был предательски убит египетскими лучниками. Примечательно, что ни один библейский источник ничего не говорит о сборе или передвижении иудейской армии к месту битвы, что также явно нетипично для обычных в таких случаях описаний приготовлений к войне, а ведь речь шла о египтянах, которые в численном отношении значительно превосходили иудеев!

Наконец, сама идея навязать сражение заведомо более сильному противнику, не имевшему агрессивных намерений в отношении Иудеи, полностью противоречит здравому смыслу. Скорее всего, Иосия был в Мегиддо не с армией, а лишь с отрядом телохранителей, и его встреча с Нехо касалась прежде всего двусторонних отношений, а не войны между Ассирией и ее противниками. Не исключено, что в ходе переговоров египетский фараон, ссылаясь на соглашение с Ассирией, претендовал на власть над Иудеей и требовал хотя бы минимального содействия Иудеи его военным усилиям. Иосия отверг его притязания и показал себя в качестве потенциального противника Ассирии и Египта, поэтому фараон Нехо стал опасаться, что в дальнейшем иудейский царь может перерезать пути снабжения в его тылу и создать проблемы для египетской армии. Не имея времени для военных действий против Иудеи, он приказал убить Иосию в надежде, что гибель царя парализует противников Египта в Иерусалиме и тем самым даст ему необходимую отсрочку для немедленной помощи ассирийцам.

Смерть Иосии оказалась невосполнимой утратой для ааронидов и левитов: ни один иудейский или израильский царь не смог подняться до такого уровня понимания подлинного монотеизма, как он, а тем более претворить в жизнь столь радикальную реформу, которую по праву можно назвать религиозной революцией. На такое было неспособно и большинство самих яхвистских священников, что показало регентство первосвященника Йеояды при малолетнем царе Йоаше. Иосия, как и Моисей, намного опередил духовное и интеллектуальное развитие современного ему общества. Но в этом было не только его главное достоинство, но и недостаток, так как он выражал настолько революционные для своего времени идеи, что они не могли быть должным образом поняты и воплощены в жизнь.

Иудейское общество, как, впрочем, и любое другое, даже самое развитое общество того времени, было по-прежнему не готово к отказу от всех форм язычества и к восприятию подлинного монотеизма. Несмотря на самые жесткие и решительные методы, реформа Иосии не могла за несколько лет перевернуть религиозное сознание, складывавшееся в течение многих веков. Именно поэтому ее эффект оказался поверхностным и очень недолговечным. К тому же подобная реформа не могла не вызвать возмущения и противодействия со стороны многочисленных жрецов и последователей старых ханаанских культов — Баала, Ашейры или Молоха. Нельзя забывать, что и большинство самих яхвистов являлись тогда по существу политеистами: признавая главенство культа Яхве, они одновременно поклонялись и традиционным языческим божествам.

В свою очередь, централизация богослужения и жертвоприношений лишила дохода и социального статуса всех провинциальных яхвистских священников и тем самым породила их недовольство. Можно не сомневаться, что оборотной стороной религиозных преобразований Иосии был повсеместный ропот против царя и его политики. Еще большее недовольство вызвала реформа Иосии на землях бывшего Израильского царства, где сохранилось куда более многочисленное ханаанейско-аморейское население и где влияние традиционных религиозных культов ощущалось значительно сильнее. Хотя Библия ничего не говорит об этом, но можно себе представить чувства самаритян, когда воины Иосии убивали их жрецов, уничтожали их храмы и жертвенники, оскверняли могилы почитаемых ими пророков. Они, будучи частью «дома Иосифа», ощущали себя еще более униженными от того, что их новый правитель Иосия представлял тот самый «дом Иакова», который являлся их традиционным конкурентом в борьбе за власть над древнееврейскими племенами.

В отличие от иудейского царя предыдущие завоеватели, ассирийцы, никогда не навязывали своих богов и старались не вмешиваться в религиозную жизнь подвластных им народов. Таким образом, несмотря на безусловно прогрессивный характер религиозных преобразований Иосии, во внутриполитическом плане они ничего, кроме недовольства и социального напряжения, дать не могли.
Однако во внешней политике Иосия был успешен. Ему удалось, не обостряя отношений с Ассирией, постепенно избавиться от ее господства, а также присоединить к себе часть земель северных племен, не вступая из-за них в конфликты с соседями. Потенциальную угрозу представлял только Египет, который претендовал на Палестину и Финикию и был союзником Ассирии. Но во времена правления фараона Псамметиха I (664–610 гг. до н. э.) Иосии удавалось поддерживать с ним мир, по крайней мере, нам не известно о каких-либо посягательствах Египта на территорию Иудеи в эти годы. Псамметих проявил себя в качестве опытного и осторожного политика, умевшего правильно оценивать свои возможности, и не случайно он не захотел послать сколь-нибудь крупную армию на помощь Ассирии в 612 г. до н. э., когда вавилоняне и мидийцы осаждали ее столицу Ниневию.

Положение изменилось с приходом к власти в Египте сына Псамметиха, Нехо II, сторонника более агрессивной внешней политики и тесного союза с Ассирией. Новый фараон, будучи амбициозным, но посредственным политиком, мечтал о завоевании Сирии и Палестины, рассчитывая вернуть тем самым былое могущество и славу Египту. Он не понимал, что его Египет уже не великая держава времен Тутмоса III и Рамсеса II, а сомнительный колосс на глиняных ногах, и что основу его военной силы составляли уже не египтяне, а чужеземные наемники. Нехо II допустил серьезную ошибку, двинувшись на помощь Ассирии слишком поздно, когда драгоценное время было упущено, и его союзник уже навсегда перестал существовать.

Убийство безоружного Иосии, прибывшего к нему на переговоры, не усилило влияние Египта в регионе, а лишь напугало и оттолкнуло от него многих местных правителей. Как и следовало ожидать, появление египетской армии на берегах Евфрата мало чем помогло остаткам ассирийских войск. Даже вместе с египтянами они оказались не в состоянии вернуть себе город Харан, а позднее были разбиты подошедшими туда вавилонянами и мидийцами. Ассирия так и не смогла возродиться, а изрядно потрепанные египтяне отступили назад, в центральную и южную Сирию. Здесь Нехо II получил четырехлетнюю передышку в войне, которую он попытался использовать для укрепления своих позиций в Сирии и Палестине.

Между Египтом и Вавилонией

Смерть Иосии положила конец безграничной власти ааронидов. Их противники, связанные с традиционными языческими культами, воспользовались недовольством населения религиозной реформой и посадили на трон собственного ставленника — 23-летнего Йеоахаза, одного из сыновей Иосии. Тот факт, что не придворные, как того хотел Иосия, а «народ страны» провозгласил Йеоахаза царем, говорит в пользу того, что переход власти сопровождался народными волнениями, которые были направлены против яхвистских священников.

У руля оказалась та же группа аристократии, что в свое время поддерживала царей Менаше и Амона. Первым же шагом нового правителя стала отмена запрета на служение языческим культам. Монотеизм, принудительно и повсеместно введенный Иосией, не пережил самого царя. Однако царствование Йеоахаза продолжалось всего три месяца. Египтяне, обосновавшиеся в Сирии и Финикии, заявили свои претензии и на Палестину, и Йеоахаз, чтобы избежать войны с Египтом, был вынужден отправиться на переговоры с фараоном Нехо в его военную ставку в Ривле, в Сирии. Но там его постигла участь немногим лучше, чем его отца Иосию: воспользовавшись прибытием ничего не подозревавшего царя, фараон приказал схватить его и отправить в Египет, где он быстро умер, будучи, вероятно, убит или отравлен.

Вместо независимого Йеоахаза фараон посадил на иудейский престол другого сына Иосии, Эльякима, который придерживался откровенно проегипетской ориентации. Новый царь сразу же выразил готовность стать египетским союзником и принял на себя обязательство по выплате дани. Правда, судя по размерам этой дани — сто талантов серебра и один талант золота — она была весьма скромной по сравнению с тем, что требовали ассирийские цари (4 Цар. 23:33). Очевидно, египтяне были больше заинтересованы в военной поддержке Иудеи, занимавшей стратегически важные позиции на подступах к Египту, нежели в выкачивании из нее финансовых средств.

Вступление на престол нового царя сопровождалось изменением его имени с «Эльяким» на «Йеояким» (Иоаким), когда первая часть имени, упоминавшая верховного бога «Эля», была заменена на «Яхве». И хотя библейский текст ссылается на фараона Нехо, пожелавшего дать иудейскому царю новое имя, в действительности «яхвизация» имени царя объяснялась не внешними, а сугубо внутриполитическими причинами. Благодаря книге пророчеств Иеремии мы знаем, что и предшественник Йеоякима, его сводный брат Йеоахаз, тоже получил свое имя только при восшествии на престол, а до этого был известен как Шаллум.

Впоследствии то же самое сделал и сын Йеоякима Кония: вступая на трон, он стал Йеояхином (Иехонией). Принятие нового имени, которое упоминало бы Яхве, не случайно: оно свидетельствовало как о желании подчеркнуть свою принадлежность к яхвистскому культу, который был главным религиозным направлением в Иудее, так и заручиться поддержкой влиятельных ааронидов. Вообще смена имени была нередким явлением в то время; она отражала очень древнее ханаанское поверье, что новое имя способно изменить судьбу человека. К этому часто прибегали в тех случаях, когда человек серьезно заболевал, менял свою веру или социальный статус, например, вступал на царский престол.

В общей сложности Йеояким (609–598 гг. до н. э.) процарствовал около 11 лет, и все эти годы представляли собой очень бурное и тревожное для Иудеи время. Египетская власть над Палестиной оказалась более чем скоротечной — она не продержалась и четырех полных лет. В 605 г. до н. э. вавилонский наследный принц Навуходоносор нанес сокрушительное поражение фараону Нехо II под городом Кархемишем в Сирии. От огромной египетской армии уцелели лишь немногочисленные остатки, да и те сумели избежать полного уничтожения только потому, что Навуходоносор, получив известие о смерти отца, поспешил вернуться в Вавилон, чтобы скорее занять завещанный ему царский трон. Честолюбивая мечта Нехо II о возрождении былого египетского величия в Азии рухнула раз и навсегда. Египтяне, еще недавно пришедшие надменными завоевателями, теперь торопливо отступали через Палестину с жалким и побитым видом. Пророк Иеремия, очевидец тех событий, писал о них в своей книге: «Они оробели и повернули вспять; и доблестные воины их поражены и бегут без оглядки… Ни быстроногий не убежит, ни сильный не спасется: споткнулись и пали они на севере, у реки Евфрат… Посрамлена дочь Египта, предана она в руки народа северного» (Иер. 46:5–6, 24).

Победа при Кархемише превратила Вавилонию в великую державу и фактическую наследницу Ассирии. Реальная власть в этой новой империи принадлежала халдеям — многочисленным арамейским племенам, осевшим в южной Месопотамии. После длительных войн с ассирийцами вождю халдеев Набопаласару удалось около 626 г. до н. э. захватить Вавилон и основать там свою собственную халдейскую династию. Его сын, Навуходоносор II, распространил власть халдеев на всю Месопотамию, а после битвы при Кархемише под его контроль перешли в одночасье и территории Сирии, Финикии и Палестины. Интересное описание новьес завоевателей, халдеев, или по-древнееврейски «касдим», дал иудейский пророк Хаваккук (Аввакум): «…Халдеи, народ жестокий и необузданный, который ходит по просторам земли, чтобы завладеть не принадлежащими ему селениями. Страшен и грозен он, от него самого суд его и величие его происходит. Стремительнее леопардов кони его и быстрее волков вечерних; и многочисленна конница его; издалека приходят всадники его, летят, как орел, бросающийся на добычу. Каждый из них для насилия приходит, устремление их — к востоку, и собирает, как песок, пленников. И над царями он издевается, и князья служат ему посмешищем; над всякой крепостью он потешается: насыпает осадный вал и овладевает ею» (Авв. 1:6–10).

Царь Йеояким также был вынужден признать над собой власть халдеев, но пошел на это столь поздно и неохотно, что вызвал их недоверие. В результате он, как и некоторые другие связанные с Египтом правители, был уведен в Вавилон, где ему пришлось провести целых три года в положении пленника Навуходоносора II. В этом смысле он повторил судьбу Менаше, которого ассирийцы, заподозрив в измене, тоже держали в плену, и тоже в Вавилоне. Только получив уверения в преданности, халдеи отпустили Йеоякима обратно в Иерусалим.

В это время Египет пытался сорвать наступательные планы вавилонян и остро нуждался в таких союзниках, как Иудея и Филистия, чьи территории прилегали к его восточной границе и представляли собой единственно возможный плацдарм для нападения на Египет из Азии. Чтобы максимально затруднить вавилонянам организацию военных походов против них, египтяне не жалели ни сил, ни средств для привлечения на свою сторону Иудеи и филистимских городов. Йеояким, обязанный фараону Нехо II своим троном, оказался верным союзником Египта и, вернувшись домой, продолжал поддерживать с ним тайные контакты. В 601 г. до н. э. Навуходоносор II предпринял свою первую попытку завоевания Египта.

Однако решающее сражение с египтянами, хотя оно и оказалось очень кровопролитным, не выявило победителя, и вавилоняне, не будучи уверены в своих силах, повернули обратно. Неудачный поход Навуходоносора и обещания фараона прийти на помощь Иудее в случае надобности положили конец сомнениям Йеоякима, и он открыто отказался подчиняться Вавилону и платить ему дань. Последующие два-три года главные силы халдеев были заняты в Месопотамии, поэтому Навуходоносор II попытался расправиться с непокорной Иудеей с помощью своих палестинских и сирийских союзников, дав им в поддержку какую-то часть своей армии. Книга Царств сообщает об этом следующее: «И посылал на него (Йеоякима.) Господь полчища халдеев, и полчища арамейцев, и полчища моавитян, и полчища аммонитян» (4 Цар. 24:2).

Однако ни союзники, ни вспомогательные отряды самих халдеев оказались не в состоянии одолеть Иудею, и в 598 г. до н. э. Навуходоносор II был вынужден двинуть на Иерусалим главные силы своей армии. Исход единоборства между небольшой Иудеей и огромной Вавилонской империей был ясен всем, поэтому единственной надеждой Йеоякима оставался Египет.

Осада Иерусалима затянулась: сам город представлял собой хорошо укрепленную крепость, а боевой дух его защитников поддерживала уверенность, что египетская армия непременно придет на помощь. Очевидно, того же опасались и вавилоняне, поэтому Навуходоносор, чтобы ускорить падение города, лично прибыл с дополнительными войсками под стены Иерусалима. Однако и надежды иудеев, и опасения вавилонян оказались напрасными. После долгих колебаний Нехо II решил, что его армия не готова к новой войне с Вавилонией и, отказавшись идти на помощь осажденному Иерусалиму, бросил своего союзника на произвол судьбы.

Йеояким, не подозревая о предательстве египтян, продолжал оборонять Иерусалим, периодически устраивая вылазки против вавилонян. Вероятно, во время одной из них он погиб, и тело его, судя по словам пророка Иеремии, попало в руки врагов и не удостоилось должного погребения: «Так сказал Господь о Йеоякиме, сыне Иосии, царе иудейском: не будут причитать по нем: „увы, брат мой!“ и „увы, сестра!“ Не станут причитать по нем: „увы, государь!“ и „увы, величие его!“ Погребен он будет погребением осла: поволокут его и бросят далеко за ворота Иерусалима» (Иер. 22:18–19).
Вместо Йеоякима придворные поспешно провозгласили царем его 18-летнего сына Йеояхина. Но положение осажденного Иерусалима ухудшалось с каждым днем, а обещанная египтянами помощь так и не приходила. Постепенно царский двор пришел к выводу, что Египет не придет на выручку Иудее.

Не случайно библейский текст содержит примечательную фразу, относящуюся ко времени воцарения юного Йеояхина: «Царь Египта не выходил больше из страны своей, потому что захватил царь вавилонский от потока египетского до реки Евфрат все, что принадлежало царю египетскому» (4 Цар. 24:7). Это свидетельство о коренном изменении стратегии Египта в отношениях с Вавилонией: о переходе от наступления к обороне. Поняв, что спасения ждать больше неоткуда, царский совет счел бессмысленной дальнейшую защиту Иерусалима и, желая сохранить город и жизнь его жителям, решил пойти на добровольную капитуляцию. В марте 597 г. до н. э. молодой царь со своей семьей, придворными и военачальниками вышел навстречу вавилонянам, чтобы мирно сдать город. Так закончилось трехмесячное царствование Йеояхина в Иерусалиме и началось его безвременное пленение в Вавилоне.
Согласно книге Царств, вавилоняне увели из Иерусалима десять тысяч человек: царскую семью, придворных сановников, воинов, ремесленников, самых богатых и знатных горожан. Большинство из них, семь тысяч, составляли отборные воины и примерно тысячу — ремесленники и кузнецы. Не ограничившись этим, Навуходоносор «вывез оттуда все сокровища дома Господня и сокровища дома царского… И царь вавилонский сделал царем вместо него (Йеояхина. ) дядю его Маттанию, изменив его имя на Цидкию» (4 Цар. 24:13, 17). Выбор вавилонского царя пал на Маттанию не случайно: он был родным братом царя Йеоахаза, которого фараон Нехо II приказал увести в Египет и там умертвить. По логике вещей новый царь и его семья должны были враждебно относиться к египтянам, в особенности к правившему тогда Нехо II, а следовательно, избегать союза с Египтом. Однако, как показали дальнейшие события, Навуходоносор ошибся, и проегипетские настроения не исчезли со сменой царя. Вероятно, и принятие Маттанией нового имени — Цидкия (Седекия), означавшего «Господь — справедливость моя», тоже не случайно. В те времена, как свидетельствует пророк Иеремия, народ Иудеи жил ожиданием царя, потомка Давида, который должен был спасти Иудею и Израиль и который должен был зваться «Цидкияну» — «Господь — справедливость наша» (Иер. 23:5–7). Маттания, хорошо знавший о чаяниях своего народа, вполне естественно использовал их при вступлении на престол.

Обращает на себя внимание то, что о всех четырех царях после Иосии — Йеоахазе, Йеоякиме, Йеояхине и Цидкии — библейские источники отзываются весьма нелестно, поскольку все они «делали неугодное в очах Господа». На языке носителей традиции это означало, что они не были последовательными яхвистами, допускали и даже поддерживали служение языческим культам. Целая череда «неугодных» царей свидетельствует о потере ааронидами контроля над царской властью. Правда, значение данного обстоятельства вряд ли стоит преувеличивать. В последние два десятилетия перед падением Иерусалима аарониды, преодолев прежние разногласия, нашли общий язык со своими противниками — иудейскими аристократами, связанными с традиционными ханаанскими культами и их жречеством. Книга Паралипоменон содержит на этот счет очень интересное признание, подтверждающее факт примирения двух враждебных партий: «Да и все начальствующие над священниками и над народом много грешили, подражая всем мерзостям язычников, и осквернили дом Господа, который Он освятил в Иерусалиме» (2 Пар. 36:14).

В последние годы существования Южного царства борьба шла уже не столько между яхвистами и язычниками, сколько между проегипетской и провавилонской партиями. В конце VII — начале VI в. до н. э. Иудея снова оказалась «между молотом и наковальней» — между набиравшей силу Нововавилонской империей и Египтом, который, временно укрепившись при фараонах саисской династии, стал претендовать на господство в Палестине, Финикии и южной Сирии.

Судьба страны и ее благополучие зависели от правильного выбора наиболее сильной стороны, но сделать его было непросто. В 609–605 гг. до н. э., когда фараон Нехо II безраздельно властвовал над всем сиро-палестинским регионом, преимущество Египта казалось бесспорным. Однако после битвы под Кархемишем в 605 г., когда вавилоняне сокрушили египтян и отобрали у них все спорные территории, более сильной стороной стала Вавилония. Затем неудачная попытка завоевания Египта, предпринятая Навуходоносором II в 601 г., восстановила некоторое равновесие сил между двумя державами. В Иерусалиме предпочитали ориентироваться на Египет, который был ближе не только в территориальном отношении, но также и в историческом, культурном и экономическом, и связи с ним были в то время куда прочнее, чем с Вавилоном. К тому же среди сановников фараона и наемников его армии находилось немало выходцев из Иудеи и бывшего Израильского царства, что еще больше связывало две страны. Вероятно, и размер дани, которую запрашивали египтяне, был существенно меньше того, что требовали для себя вавилоняне. Но главное, Египет обещал военную помощь в случае нападения вавилонян на Иудею.

Все эти факторы привели к тому, что проегипетская партия в Иерусалиме стала явно доминировать над провавилонской. Оба иудейских царя — Йеояким и Цидкия, — правивших последние два десятилетия (609–587 гг. до н. э.) перед падением Иерусалима, являлись приверженцами Египта. Политика первого могла объясняться тем, что он был обязан египтянам своим престолом, но проегипетская ориентация второго, которого посадили на трон уже вавилоняне, говорит о безусловной заинтересованности Иудеи в союзе с Египтом.

Раскол на проегипетскую и провавилонскую партии затронул все политические группы Иудеи, боровшиеся за власть; не избежали этого аарониды и левиты. Из книги пророка Иеремии известно, что помощник первосвященника иерусалимского Храма Цефания, главный смотритель Храма Пашхур, высокопоставленный священник Шемая из Нэхэлама, ушедший вместе с царем Йеояхином в первое вавилонское изгнание, — все они были настроены против халдейского Вавилона. Известные в то время яхвистские пророки — Ханания из Гивона, а также Ахав и Цидкияху — проповедовали скорый конец власти халдеев и возвращение изгнанников из Вавилона.

Они рассчитывали на то, что Египет совместно с Мидией и Эламом очень скоро сокрушит военную мощь халдеев и, сея подобные иллюзии, фактически подталкивали народ к неповиновению и к конфронтации с новой империей.

Другой, провавилонский, лагерь представляли пророк Иеремия из Анатота, пророк Урия из Кирьят-Йеарима, а также семья писца Шафана, в частности его сын, высокопоставленный сановник Ахикам, и внук Гедалия, назначенный впоследствии вавилонянами наместником Иудеи. Разумеется, в книге Иеремии содержится очень скудная, фрагментарная информация о политической борьбе в Иерусалиме накануне падения Иудеи, так как пророка интересовали не история и политология, а отношения между людьми и Богом. Вместе с тем даже из того немногого, что он сообщает, ясно, что провавилонская партия, хотя и уступала проегипетской, но была достаточно многочисленна и представительна. В этом плане весьма красноречиво признание самого царя Цидкии. Когда Иеремия убеждал его, что единственным спасением для него и всего Иерусалима будет немедленная сдача города вавилонянам, Цидкия с горечью ответил: «Боюсь я иудеев, которые перешли на сторону вавилонян, дабы не предали меня в руки их, и не надругались бы те надо мною» (Иер. 38:19). Если царь опасался не вавилонян, а своих же иудеев, то, очевидно, немалая часть иудейской знати уже находилась на стороне Навуходоносора и горела желанием отомстить царю и его приверженцам за перенесенные преследования.

О том, что взаимоотношения политических противников носили крайне нетерпимый и жестокий характер, свидетельствует и участь самого Иеремии. Когда свиток с его пророчествами впервые прочитали царю Йеоякиму, тот собственноручно стал вырезать ножом каждую фразу и бросать кусочки пергамента в огонь до тех пор, пока весь свиток не был изрезан и сожжен. От гнева царя пророка спасло лишь то, что он успел вовремя скрыться у своих друзей. По приказу главного смотрителя иерусалимского Храма Иеремию избивали и сажали в колодки, священники требовали вынести ему смертный приговор. А во время осады Иерусалима его бросили в страшную подземную тюрьму, где он чуть не умер. Лишь вмешательство его тайных сторонников среди приближенных царя спасло Иеремии жизнь.

Куда хуже оказалась участь пророка Урии из Кирьят-Йеарима, у которого не нашлось таких влиятельных покровителей, как у Иеремии. Урия, по словам Иеремии, пророчествовал об Иудее и Иерусалиме точно так же, как и он сам. Услышав его предсказания, царь Йеояким приказал умертвить пророка. Узнав об этом, Урия бежал в Египет, где надеялся укрыться от грозившей ему опасности, однако царь, пользуясь близкими отношениями с Египтом, послал туда своих людей. «И вывели они Урию из Египта, и привели его к царю Йеоякиму, и поразил тот его мечом, и бросил труп его на могилы людей из народа» (Иер. 26:23).

Впрочем, жестокие наказания обрушивались не только на головы сторонников провавилонской партии, впоследствии столь же немилосердно расправились со своими противниками из проегипетской партии и победившие вавилоняне. Они схватили уже упомянутых пророков Ахава и Цидкияху и по приказанию Навуходоносора изжарили их на огне (Иер. 29:22). Но борьба между провавилонским и проегипетским лагерями носила не только взаимоуничтожающий характер. Обе стороны пытались воздействовать на людей и другими, не менее наглядными средствами. Так, пророк Иеремия, рискуя своей жизнью, старался убедить сначала царя Йеоякима, а потом царя Цидкию, священников и жителей Иерусалима в необходимости преклонить голову перед «ярмом вавилонским»: «И вы не слушайте пророков ваших, — говорил он, — чародеев ваших и сновидцев ваших, ни гадателей, ни колдунов ваших, которые говорят вам: „не будете вы служить царю вавилонскому“. Ибо они пророчествуют вам ложь, чтобы удалить вас из страны вашей… Так сказал Господь: тот народ, который преклонит шею свою под ярмо царя вавилонского и будет служить ему, оставлю Я его на земле его, и будет он возделывать ее и жить на ней. И Цидкии, царю иудейскому, говорил я все те же слова и сказал: преклоните шею вашу под ярмо царя вавилонского и служите ему и народу его, и будете живы. Зачем умирать тебе и народу твоему от меча, голода и мора, как изрек Господь о том народе, который не будет служить царю вавилонскому?» (Иер. 27:9–13). Для большей убедительности пророк Иеремия надел себе на шею деревянное ярмо и так ходил среди народа, приходил в нем в иерусалимский Храм и дом царя, пытаясь внушить всем необходимость смириться перед властью Вавилона, которая, по его словам, была от Бога и надолго — на семьдесят лет. Мало того, точно такое же ярмо он послал царям Эдома, Моава, Аммона, Тира и Сидона, чтобы и они служили царю вавилонскому, в чьи руки Господь отдал все эти земли.

Однако проповедь Иеремии встречала серьезное возражение со стороны другого известного тогда пророка — Ханании, который, опять-таки ссылаясь на волю Господа, убеждал людей в обратном. Находясь на богослужении в иерусалимском Храме, он в присутствии священников и всего народа бросил в лицо Иеремии совсем противоположное пророчество: «Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: сокрушу Я ярмо царя вавилонского. Через два года возвращу Я на место это всю утварь дома Господня, которую взял с этого места Навуходоносор, царь вавилонский, и привез в Вавилон. И Иехонию, сына Йеоякима, царя иудейского, и всех изгнанников из Иудеи, которые пришли в Вавилон, возвращу Я на место это, — сказал Господь, — ибо сокрушу Я ярмо царя вавилонского» (Иер. 28:2–4). В подтверждение своих слов Ханания снял ярмо с шеи Иеремии, сломал его и заявил во всеуслышание: «Так сказал Господь: так же сокрушу Я ярмо Навуходоносора, царя вавилонского, через два года, [сняв его] с шеи всех народов» (Иер. 28:10–11). В ответ Иеремия обратил внимание людей на то, что о пророке судят лишь по исполнению его пророчеств, а позднее, вместо сломанного деревянного, демонстративно одел себе на шею железное ярмо.

Не менее ожесточенная борьба между провавилонской и антивавилонской партиями шла за сердца и умы тех иудеев, кто ушел в первое вавилонское пленение вместе с царем Йеояхином (Иехонией) в 597 г. до н. э. Иеремия призывал изгнанников не тешить себя иллюзиями на скорое возвращение, а обосновываться в Вавилонии надолго и всерьез: «Стройте дома и живите в них, сажайте сады и ешьте плоды их. Берите жен и рождайте сыновей и дочерей… И просите мира для того города, в который Я [Господь] переселил вас, и молитесь за него Господу, ибо при его благополучии и вы будете благополучны» (Иер. 29:5–7). Пророк утверждал, что Господь непременно вспомнит о них и через семьдесят лет вернет их на то же место, откуда изгнал. Однако провавилонская партия, хотя и наиболее прагматичная и реалистичная по своим взглядам, была непопулярна не только в Иерусалиме, но и среди самих изгнанников в Вавилонии. Священник Шемайя из Нэхэлама, один из религиозных лидеров изгнанников, после получения послания Иеремии направил священнику Цефании в Иерусалим свой возмущенный ответ: «Господь поставил тебя священником вместо священника Йеояды, чтобы были в доме Господнем наблюдающие за каждым безумцем, выдающим себя за пророка, и чтобы ты сажал его в колоду и в темницу. Так почему же ты не запретил Иеремии из Анатота, выдавать себя за пророка у вас? Ибо он и к нам в Вавилон прислал сказать: плен будет долгим: стройте дома и живите в них; сажайте сады и ешьте плоды их» (Иер. 29:26–28).

Ситуация, в которой оказался Цидкия, была очень проблематичной. Она напоминала дилемму, стоявшую немногим более ста лет ранее перед иудейским царем Хизкией, а также перед последним израильским царем Ошеей. Иудея тяготилась властью халдейского Вавилона, которая была столь же удушающей, как прежде ассирийская. Как и в то время, местные сиро-палестинские правители искушали царя своими планами совместного восстания против халдеев, а египтяне — посулами военной помощи. В случае успеха Иудея восстановила бы свою независимость или, по крайней мере, сменила бы тяжкое вавилонское иго на существенно более легкую зависимость от Египта.

Однако неудача могла разрушить страну и поставить ее в еще более худшие условия, чем раньше. Большинство иудейской аристократии и священников-ааронидов были настроены против Вавилона и придерживались проегипетской ориентации. В халдейском Вавилоне они справедливо видели вторую Ассирию, тем более что во многих аспектах его политика мало чем отличалась от ассирийской. Египет казался во всех отношениях ближе и предпочтительнее. Правда, провавилонская партия пыталась доказать, что Египет не являлся альтернативой Вавилону, что он значительно слабее его и к тому же ненадежен, поэтому Иудее, чтобы не навлечь на себя катастрофу, ничего не остается, как временно смириться с халдейским ярмом. Некоторые яхвистские пророки, например Иеремия, рассматривали вавилонскую военную мощь как всего лишь орудие в руках Господа, чтобы наказать Иудею за идолопоклонство, а потому считали бесполезными и даже гибельными любые попытки сопротивления вавилонянам. Избавление они видели в нравственном возрождении народа и в его возвращении к Господу.

Но провавилонская партия была в меньшинстве, непопулярна и подвергалась гонениям. Царь, его окружение и большинство народа предпочитали слушать только то, что отвечало их собственным интересам. До тех пор, пока соотношение сил в регионе оставалось явно в пользу Вавилона, у Цидкии не было другого выбора, как и дальше признавать его власть, однако лишь только появились признаки ослабления военной мощи Навуходоносора, он заколебался.

Во второй половине 90-х годов VI в. до н. э. на Нововавилонское царство обрушилась целая череда внутренних и внешних неурядиц. Прежде всего, в самом Вавилоне вспыхнуло восстание против власти Навуходоносора, в котором приняли участие и некоторые отряды вавилонской армии. Почти одновременно с мятежом в столице войска Элама атаковали Вавилонию с востока, навязав ей тяжелую и кровопролитную войну. Не успел Навуходоносор расправиться с мятежниками и эламской армией, как у него в тылу, в Сирии, вспыхнули восстания покоренных народов. Если прибавить к этим проблемам трения в отношениях с бывшими союзниками — Мидией и персами, а также неспособность захватить Египет, то Цидкия имел серьезные основания полагать, что Нововавилонская империя переживает трудности и ослабевает. Под влиянием этих событий правители палестинских и финикийских государств стали вынашивать планы по созданию совместной коалиции против Вавилона. Цари Эдома, Моава, Аммона, Тира и Сидона вступили в секретные переговоры с Цидкией, предложив ему участие в их союзе. Иудея являлась в то время самым крупным и сильным царством среди палестинских и финикийских государств, она обладала самой многочисленной армией среди них, поэтому ее вступление в коалицию считалось крайне желательным. Однако главным фактором в решениях Цидкии было не создание антивавилонского союза из маломощных государств Финикии и Палестины, а позиция Египта.

Иудея нуждалась в доказательствах того, что египтяне не оставят ее в трудный час наедине с армией Навуходоносора, как это произошло в 597 г. Но правивший в 595–589 гг. до н. э. фараон Псамметих II, будучи осмотрительным политиком, опасался брать на себя какие-либо обязательства, хотя и всячески старался привлечь на свою сторону иудейского царя. Не чувствуя себя готовым к новой конфронтации с Вавилонией, Псамметих II проводил очень осторожную политику в Азии. В отличие от своего отца Нехо II он уделял главное внимание не Сирии и Палестине, а Нубии. Именно здесь, в южном направлении, он организовал успешный поход против нубийской армии, которая была несравненно слабее вавилонской и не могла противостоять натиску египтян. Что касается сиро-палестинского направления, то вся египетская активность там свелась лишь к организации мирного визита фараона и главных жрецов в соседнюю Иудею и некоторые филистимские города, что само по себе представляло демонстрацию политического влияния Египта на вавилонских данников.

Осада Иерусалима и падение Иудеи

Ситуация существенно изменилась, когда в начале 589 г. до н. э. на престол Египта вступил очередной фараон саисской династии Априй. Новый правитель изменил приоритеты внешней политики, переместив главное внимание с Нубии на юге на Палестину и Финикию на северо-востоке. Как и его дед, Нехо II, Априй мечтал о распространении египетской власти на весь сиро-палестинский регион. Особое значение он придавал отношениям с соседней Иудеей, чье стратегическое значение существенно возросло после тотального разрушения вавилонянами филистимских городов Газа и Ашкелон и изгнания их жителей в Вавилонию. Априй в отличие от Псамметиха II согласился гарантировать военную помощь Иудее в случае вступления ее в антивавилонскую коалицию. В доказательство своей решимости бороться с вавилонянами за Палестину и Финикию он отправил на кораблях своих солдат в Тир и Сидон, бросив таким образом прямой вызов Навуходоносору. Эти действия Априя убедили Цидкию в серьезности намерений египтян и подтолкнули его к разрыву с халдейской Вавилонией.

Решение Цидкии было ускорено его неожиданным вызовом в Вавилон. Халдеи оказались хорошо осведомлены не только о визите египтян в Иудею, но и о тайных переговорах Цидкии с врагами империи. В лучшем случае иудейскому царю пришлось бы принести новую клятву на верность Навуходоносору, в худшем — ему грозила тюрьма или мучительная смерть. Опасения за исход своей поездки в Вавилон заставили царя поспешить с роковым выбором в пользу Египта. Последовавшая за этим реакция Навуходоносора была быстрой и решительной: опасаясь распространения восстания по всей территории своей обширной державы, он в этом же 589 г. до н. э., двинул войска одновременно и против Иудеи, и против мятежных финикийских городов. Тир и Сидон подверглись осаде, египетские отряды, присланные им на помощь, были разгромлены, а их остатки вернулись на кораблях в Египет. Как и в 598–597 гг., вся мощь вавилонской армии обрушилась на оставшуюся в одиночестве Иудею.
Трагические события этого времени лучше всего изложены в книгах Царств и пророка Иеремии: «В девятый год царствования (Цидкии.), в десятый месяц, в десятый день месяца, пришел Навуходоносор, царь вавилонский, со всем войском своим к Иерусалиму, и осадил его, и устроил вокруг него осадный вал. И находился город в осаде до одиннадцатого года [царствования] царя Цидкии» (4 Цар. 25:1–2; ср.: Иер. 39:1). Вместе с армией Навуходоносора в осаде Иерусалима принимали участие и отряды его многочисленных союзников из Сирии и Месопотамии. Как и предупреждали сторонники провавилонской партии, Египет не смог или не захотел прийти на помощь Иудее. Фараон Априй послал свою армию или какую-то ее часть на выручку осажденному Иерусалиму, но она либо была разбита, либо — и это скорее всего — вообще не решилась вступить в сражение с превосходящими ее силами вавилонян и поспешно вернулась обратно.

Пророк Иеремия повествует об этом так: «И вышло из Египта войско фараона, и халдеи, осаждавшие Иерусалим, услышали весть об этом и отступили от Иерусалима. И было слово Господне к Иеремии пророку: Так говорит Господь, Бог Израилев: так скажите царю иудейскому, пославшему вас ко Мне вопросить Меня: вот, войско фараона, которое шло к вам на помощь, возвратится в страну свою, в Египет. И снова будут халдеи воевать с этим городом, и возьмут его, и сожгут его огнем. Так говорит Господь: не обманывайте себя, говоря: „непременно уйдут от нас халдеи“, ибо не уйдут они» (Иер. 37:5–9). Таким образом, фатальный политический просчет, допущенный царем Йеоякимом в 598 г. до н. э., был невольно повторен Цидкией в 589 г. Оба царя возлагали неоправданно большие надежды на Египет, ошибочно полагая, что между ним и Вавилонией существовало примерное равенство сил. Эту иллюзию египетской мощи всемерно поддерживали саисские фараоны, мечтавшие о распространении своей власти на Палестину и Сирию. Раздавая направо и налево обещания об оказании военной помощи, неискушенный в политике, но тщеславный Априй толкнул палестинских и финикийских царей к гибельному для них столкновению с Вавилоном и тем самым не только разрушил их страны, но и лишил Египет всякого влияния на сиро-палестинский регион.

Помимо Иерусалима наиболее упорное сопротивление вавилонской армии оказали еще два иудейских города — Лахиш и Азэйка. Оба они представляли собой мощные крепости, расположенные в районе Шфелы и охранявшие как эту плодородную область, так и подступы к Иерусалиму с юга и запада. Лахиш прославился своей мужественной обороной еще в период нашествия ассирийской армии царя Синахериба в 701 г. до н. э. Через сто с лишним лет он снова оказался осажденным завоевателями из Месопотамии и снова стал для них камнем преткновения. На сегодняшний день в руинах древнего Лахиша найден 21 фрагмент из переписки командующего его гарнизоном со своим начальником в Иерусалиме. Судя по этим отрывочным сведениям, защитники иудейских городов поддерживали друг с другом связь с помощью огня на крепостных башнях. Отсутствие огневых сигналов в ночное время свидетельствовало о гибели города. Так, например, стало известно, что первой под ударами вавилонян пала Азэйка. Один из фрагментов переписки говорит о том, что в это трудное для Иудеи время гарнизон Лахиша продолжал поддерживать связь с Египтом в надежде, что египтяне рано или поздно придут к нему на помощь.

Некоторые отрывки писем содержат смутные отголоски существовавших тогда распрей в армии и при дворе царя. К сожалению, большинство фрагментов писем из Лахиша так пострадали от времени и войны, что сегодня их уже невозможно прочесть. В целом они имеют не столько историческое, сколько лингвистическое значение — как один из редчайших памятников древнееврейской письменности того времени.
Столь же малоинформативными в историческом плане, но очень важными в плане филологическом оказались и фрагменты писем — так называемые «острака» (черепки) — из города Арада. Благодаря им мы имеем подтверждение того факта, что иудейские цари, подобно соседним правителям, охотно брали на военную службу греческих и малоазийских наемников, или «киттим», как они их называли. Многие из этих наемников несли службу в иудейских крепостях южнее Иерусалима на границе с Эдомом. Одно из арадских писем косвенно подтверждает и другой факт, известный из книг библейских пророков — о проникновении эдомитян в южные области Иудеи. Однако в целом фрагменты писем из Лахиша и Арада не могут добавить ничего нового в ту информацию, которую дают библейские книги о последних годах существования Иудеи. То же самое можно сказать и о хрониках Нововавилонского царства: все они в лучшем случае лишь подтверждают библейское повествование, только несравненно более лаконично и сухо.
Поскольку ситуация в осажденном Иерусалиме становилась все более тяжелой, царский двор начал искать спасения в возврате к заповедям монотеистического яхвизма.

В надежде на повторение чуда времен Хизкии, когда Иерусалим избавился от ассирийского нашествия, царь объявил строгий пост, а затем освобождение всех рабов еврейского происхождения. Однако общая атмосфера при дворе Цидкии, где вовсю процветали языческие культы, явно не походила на атмосферу религиозного пуританизма времен царя Хизкии, поэтому освобожденные рабы очень быстро снова оказались под пятой своих прежних господ. Затянувшаяся на два года осада города привела сначала к сильному голоду, а потом и к массовым эпидемиям среди жителей. По словам Иеремии, это было время, когда «Господь объявил свободу мечу, мору и голоду» (Иер. 34:17). Примерно так же обрисовал безысходную ситуацию для защитников города и пророк Иезекииль: «Меч снаружи, а мор и голод изнутри. Кто в поле — умрет от меча, а кто в городе — голод и мор пожрут их» (Иез. 7:15). «На девятый день месяца усилился голод в городе, и не было хлеба у народа страны» (4 Цар. 25:3). Истощенные и обессиленные люди оказались не в состоянии дальше сдерживать натиск огромной вавилонской армии. «И проломлена была стена города, и все воины убежали ночью через ворота, которые между двумя стенами, что у царского сада; халдеи же стояли вокруг города; и [царь] ушел через Араву. И погнались воины халдейские за царем, и настигли его на равнине Иерихонской, и все воины его разбежались. И взяли царя, и отвели его к царю вавилонскому в Ривлу, и произвели над ним суд. И сыновей Цидкии зарезали у него на глазах, а Цидкию ослепили и заковали в медные оковы, и увели его в Вавилон» (4 Цар. 25:4–7).
Однако захватом города и пленением царя трагедия Иерусалима не закончилась. Навуходоносор II жаждал жестоко наказать непокорный город и его жителей, чтобы другие народы его империи не последовали их примеру.

В этом плане халдейский правитель полностью следовал ассирийским традициям, которые требовали немилосердной и назидательной расправы с восставшими. Как свидетельствует книга Царств, «в пятый месяц, в седьмой день месяца, то есть в девятнадцатый год [царствования] Навуходоносора, царя вавилонского, пришел в Иерусалим Невузарадан, начальник телохранителей, слуга царя вавилонского. И сжег он дом Господень, и дом царский, и все дома в Иерусалиме, все дома знатных людей сжег он огнем. И все войско халдейское, что [пришло] с начальником телохранителей, разрушило стены вокруг Иерусалима. И оставшихся людей, которые находились еще в городе, и перешедших к царю вавилонскому, и оставшуюся массу народа Невузарадан, начальник телохранителей, выселил [из страны]. Но оставил начальник телохранителей только некоторых из бедного люда страны, чтобы были они виноградарями и землепашцами» (4 Цар. 25:8–12). Вся утварь, предметы культа, драгоценные вещи и украшения из иерусалимского Храма были увезены в Вавилон. Затем последовала расправа с высокопоставленными священниками, придворными и слугами царя, а также с богатыми и знатными горожанами: «И взял начальник телохранителей Сераию, первосвященника, и Цефанию, второго священника, и трех, стоявших на страже в храм, а из города взял он одного начальника воинов и пять человек из предстоявших лицу царя, находившихся в городе, и писца военачальника, вербовавшего народ страны, и шестьдесят человек из народа страны, находившихся в городе. И взял их Невузарадан, начальник телохранителей, и отвел их к царю вавилонскому в Ривлу. И поразил их царь вавилонский, и умертвил их в Ривле, в стране Хамат… А над тем народом, что остался в Иудее, — которых оставил Навуходоносор, царь вавилонский, — над ними поставил он правителем Гедалию, сына Ахикама, сына Шафана» (4 Цар. 25:18–22).

Вавилонское пленение, его подлинные масштабы и значение

Библия, повествуя о падении Иудеи и Иерусалима в 587/586 г. до н. э., дает недвусмысленно понять, что страна была разрушена, а абсолютное большинство иудейского народа уведено на поселение в Вавилонию. Да и как иначе можно трактовать слова книги Царств, что «иудеи ушли в изгнание из земли своей» (4 Цар. 25:21) и еще более категоричное утверждение книги Паралипоменон, что «переселил он (Навуходоносор. ) уцелевших от меча в Вавилон» (2 Пар. 36:20)? Однако на самом деле имеющиеся факты не поддерживают этот, устоявшийся в течение тысячелетий, исторический миф. Прежде всего, в самих библейских книгах содержатся сведения, которые говорят о совсем другом. Например, пророк Иеремия, очевидец и одно из действующих лиц той трагедии, свидетельствует о том, что «Невузарадан, начальник телохранителей, оставил бедный люд, у которого нет ничего, в земле иудейской, и дал им в тот день виноградники и пашни» (Иер. 39:10). А ведь этот, так называемый «бедный люд» составлял большинство населения всех древневосточных стран! Кстати, тот же факт признает и книга Царств, хотя и добавляет, что вавилоняне оставили в Иудее лишь «некоторых из бедного люда». Но абсолютно то же самое книга Царств сообщала и о времени после первого падения Иерусалима в 597 г. до н. э., ибо в ней утверждается, что вавилонский царь «изгнал весь Иерусалим… и не осталось никого, кроме бедного народа земли» (4 Цар. 24:14). Но, как мы уже знаем, эти «немногие бедные», которые остались тогда в Иерусалиме, включали в себя и царский двор Цидкии, и его армию, и богатых горожан и всю ту массу людей, которую Невузарадан увел в Вавилонию после второй осады столицы.

Очевидно, слова «некоторые из бедного люда» представляют собой явное преувеличение или драматизацию тяжелых последствий падения Иерусалима. Нельзя забывать, что само по себе назначение вавилонянами Гедалии в качестве своего наместника в Иудее уже свидетельствовало в пользу того, что в стране осталась значительная часть народа. Над опустошенной и безлюдной землей наместников, да еще из местного населения, в древности не назначали.

В книге пророка Иеремии обращает на себя внимание один очень интересный факт: многие иудеи на время нашествия армии Навуходоносора бежали в соседние страны, а затем снова вернулись в Иудею после ухода оттуда вавилонян. «И когда все те иудеи, что находились в Моаве, и среди сынов Аммона, и в Эдоме, и во всех [соседних] странах, услышали, что царь вавилонский оставил [в стране] часть иудеев и поставил над ними Гедалию, сына Ахикама, сына Шафана, то изо всех мест, куда они были заброшены, вернулись все иудеи и пришли в Иудею к Гедалии в Мицпу, и собрали очень большой [урожай] вина и летних плодов» (Иер. 40:11–12). Таким образом, мы имеем достоверное свидетельство о том, что в вавилонский плен была уведена лишь часть иудейского народа, другая часть была оставлена на месте самими вавилонянами, а третья вернулась обратно в страну после окончания военных действий.
Можно попытаться вычислить общее количество людей, уведенных в вавилонский плен в 597 и 586 г. до н. э. Как известно, книга Царств говорит о 10 000 человек, ушедших в изгнание вместе с юным царем Йеояхином после первой осады Иерусалима. Число плененных после второй осады она не указывает, давая понять, что эта участь постигла почти всех горожан, если не всех жителей страны вообще. Недостающая информация имеется в книге пророка Иеремии: «Вот [число] людей, — сообщает он, — которых изгнал Навуходоносор в седьмой год (царствования, то есть в 597 г. до н. э.)  — 3023 иудея; в восемнадцатый год [царствования] Навуходоносора (то есть в 587/586 г. до н. э. )  832 души из Иерусалима; в двадцать третий год [царствования] Навуходоносора (то есть в 582 г. до н. э. ) Невузарадан, начальник телохранителей, изгнал иудеев — 745 душ; всего 4600 душ» (Иер. 52:28–30). Как видно, даже общая цифра всех плененных, приводимая Иеремией, гораздо ниже числа, указанного книгой Царств лишь за 597 г. до н. э.

Одним из наиболее вероятных объяснений этого расхождения является предположение, что в число пленных 597 г. до н. э. Иеремия не включил 7000 воинов, может быть, из-за того, что среди них было много чужеземных наемников. Примечательно, что такой сведущий историк, как Иосиф Флавий, тоже предпочел не включать воинов в общее число уведенных в Вавилонию в 597 г. и, подобно Иеремии, ограничился цифрой в 3000 человек. Что касается данных Иеремии за 586 г. до н. э., то в них вряд ли стоит сомневаться, ибо кому как не ему лучше всего знать об этом: первоначально пророк оказался в толпе пленных и вместе с ними в оковах прошел от Иерусалима до Рамы, где был освобожден по личному приказу Навуходоносора II. Но даже если предположить, что данные Иеремии почему-то существенно занижены и что число уведенных в вавилонский плен в 586 г. было не меньше, чем в 597 г., и более того, оба раза включить в эти цифры по 7000 воинов, то все равно общая цифра изгнанных не превысит 20 000 человек. Вместе с тем, согласно самым скромным подсчетам археологов, население Иудеи в конце VII — начале VI в. до н. э. должно было насчитывать не менее 75 000 человек[61]. Следовательно, в вавилонский плен попало около четверти иудейского народа, а может быть, и существенно меньше, учитывая, что мы сопоставили максимальное число пленников с минимальной численностью населения. Если же производить расчеты на основе только библейских данных, то процент изгнанников станет совсем незначительным.

Например, можно взять цифры пленных, указанные пророком Иеремией, не доверять которому у нас нет никаких оснований, и сопоставить их с результатами переписи населения Иудеи, проведенной царем Амацией еще в VIII в. до н. э. Как известно, тогда было насчитано 300 000 мужчин старше двадцати лет. Даже если предположить, что Иеремия тоже считал только взрослых мужчин и не учитывал женщин и детей, то все равно изгнанники в Вавилонию составили бы ничтожный процент. Таким образом, возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны, миф о поголовном вавилонском пленении возник и продолжает существовать именно благодаря утверждениям библейских авторов, с другой — в тех же библейских книгах содержатся сведения, которые не только его не поддерживают, но и фактически отрицают.

Книга Царств сообщает еще об одном обстоятельстве, которое ставит под сомнение массовое пленение жителей Иерусалима. Так, после захвата иудейской столицы и до прихода отрядов Невузарадана, которые должны были заниматься отправкой в плен иудеев, прошел целый месяц — между «девятым днем четвертого месяца» и «седьмым днем пятого месяца» (4 Цар. 25:3–4, 8). За это время многие жители могли беспрепятственно покинуть город, пораженный голодом и эпидемией, и бежать в более безопасные районы Иудеи или в соседние страны, что и произошло на самом деле. Именно это обстоятельство имел в виду пророк Иезекииль, когда писал о жителях Иерусалима: «А уцелевшие из них убегут, и будут на горах все они, как голуби долин, стенающие каждый о грехе своем» (Иез. 7:16).

Наконец, сегодня в нашем распоряжении имеются неопровержимые археологические данные, согласно которым ряд городов севернее Иерусалима не пострадал от войны, и их население осталось на своем месте. Речь идет о тех городах в земле колена Биньямин, которые принадлежали Иудее, например Мицпа, Гивон и Гива[62]. Не случайно Мицпа (Массифа) стала резиденцией вавилонского наместника Гедалии: она была практически не тронута армией Навуходоносора. Не исключено, что фактор хивейского и биньямитского происхождения их жителей привел местных правителей к решению добровольно сдаться вавилонянам. Но самым удивительным стало обнаружение богатых захоронений в районе самого Иерусалима, относившихся ко времени вавилонского пленения[63].
Таким образом, вавилонское пленение отнюдь не являлось демографической катастрофой, ибо подавляющее большинство иудейского народа осталось на своих местах, а Иудея вовсе не опустела, как это можно подумать, читая библейские книги. Более того, часть ее городов на севере даже не подверглась разрушению. Однако с культурной и политической точек зрения это была, действительно, катастрофа, так как те, кто делал политику, историю и культуру страны, кто руководил ее обороной, то есть наиболее грамотная, богатая, экономически и политически активная часть населения оказалась в вавилонском плену. В данном случае произошло то же самое, что и с выселением израильтян в Ассирию после падения Самарии в 722 г. до н. э. — «голова» народа ушла в изгнание, а его «тело» осталось на своем прежнем месте.

Мы практически ничего не знаем о том, что происходило в самой Иудее в период полувекового вавилонского пленения, потому что те, кто писал ее историю — левиты и аарониды, кто делал ее политику — царский двор и армия, наконец, те, кого Библия называет «народом страны» — богатые горожане и землевладельцы — все они в большинстве своем оказались за пределами Иудеи. Вавилонский плен не был первым изгнанием иудеев, ему предшествовали и ассирийское пленение времен Синахериба, и плен у арамейцев Дамаска в правление Рецина, которые, возможно, были куда более массовыми и тяжелыми трагедиями для еврейского народа, чем известный всем вавилонский плен. Ведь ассирийские хроники сообщают о беспрецедентном числе иудеев — 200 тысяч человек! — захваченных тогда армией Синахериба.

Правда, этот плен не задел ни царскую семью, ни придворных, а главное, он не затронул ааронидов и левитов, которых Хизкия собрал тогда в Иерусалиме. Ассирийское пленение конца VIII в. до н. э. обошло столицу страны; оно коснулось только провинций Иудеи, и прежде всего жителей Шфелы. Но об этом событии Библия практически молчит, так как среди плененных не было носителей традиции, которые могли бы поведать о случившемся. Все это лишний раз напоминает нам, что мы знаем только ту часть израильской и иудейской истории, в которой принимали непосредственное участие левиты и аарониды. Ничего удивительного, что из поля нашего зрения выпала ранняя история северных племен; о них известно только то, что произошло после присоединения к ним левитов. Точно так же мы лишились всяких сведений о тех израильтянах, которые оказались в ассирийском плену после падения Самарии в 722 г. до н. э., и только потому, что с ними не оказалось носителей традиции. Как выяснилось, жрецы нелевитского происхождения из Бейт-Эля так и не смогли стать подлинной альтернативой левитам и ааронидам. В этом плане иудейским пленникам в Вавилонии повезло: с ними находились носители традиции, включая такого известного пророка, как Иезекииль. И как бы ни был короток вавилонский плен, мы о нем знаем несравненно больше, чем о всех других пленениях иудеев и израильтян вместе взятых.

К тому же, несмотря на внешнее сходство, вавилонское изгнание иудеев существенно отличалось от депортации израильтян в Ассирию. Во-первых, оно оказалось несравненно более коротким и продолжалось менее полувека, по крайней мере для тех, кто был переселен в 586 г. до н. э., в то время как о времени возвращения израильтян нам вообще ничего не известно. Во-вторых, в отличие от израильтян, уведенных в три разных, далеких друг от друга места, все иудеи были поселены в одном и том же районе близ самого Вавилона. И наконец, в-третьих, если на место израильтян в Самарию были приведены новые поселенцы из Месопотамии и Сирии, то Иерусалим избежал этой участи, и земли плененных иудеев не стали приютом для выходцев из других стран.

Наместничество Гедалии — попытка национального возрождения Иудеи

Разрушение Иерусалима в 587/586 г. до н. э. и вавилонское пленение не стали последним аккордом в политической истории Иудеи периода Первого Храма. Тот факт, что вавилоняне назначили своим наместником в стране не члена царской семьи, а представителя яхвистского священнического сословия, сам по себе породил вражду давидидов к Гедалии, как к потенциальному сопернику их династии. Их неприязнь к Гедалии была еще более усилена тем, что он происходил не из южных ааронидов, а из северных левитов и являлся в их глазах чужаком и узурпатором. Навуходоносор II не случайно остановил свой выбор на Гедалии. После измены Цидкии, который ему лично был обязан своим троном, вавилонский царь утратил доверие к давидидам, впрочем, он не доверял и ааронидам, которые тоже в большинстве своем принадлежали к проегипетскому лагерю.

В отличие от них северные левиты не имели глубоких корней в Иудее и не могли рассчитывать ни на поддержку иудейской аристократии, ни на помощь «народа страны». Это обстоятельство делало северных левитов более зависимыми от вавилонян и, возможно, именно оно толкало их в провавилонскую партию. Иеремия и его писец Барух, кому он диктовал свои пророчества, тоже происходили из северных левитов. Правда, сам пророк был родом из той области колена Биньямин, которая после раскола северных и южных племен досталась Иудее, поэтому он мог одинаково считаться своим и у северян, и у южан. В целом, северные левиты были более грамотны, а главное, более продвинуты в монотеистическом восприятии культа Яхве, чем южные аарониды.

Однако в силу того, что большинство из них оказалось пришельцами в Иудее, они занимали второстепенные позиции в яхвистском священническом сословии. Северолевитское происхождение Гедалии способствовало росту влияния Иудеи на территории бывшего Израильского царства. Очевидно, и в религиозной области, и в отношении населения северной и центральной Палестины Гедалия был намерен проводить ту же политику, что и цари Хизкия и Иосия, правда, в отличие от них он не собирался отложиться от своего покровителя, от которого зависел еще больше, чем эти иудейские цари.
Постепепенно его усилия по укреплению влияния Иудеи на землях северных племен начали приносить первые результаты. Библейский текст сообщает о массовом паломничестве из Самарии, Шхема и Шило, что происходило раньше только во времена Хизкии и Иосии.

Трудно сказать, куда шли эти паломники: то ли они собирались посетить развалины иерусалимского Храма, то ли направлялись непосредственно в Мицпу, где Гедалия, вероятно, построил временный храм. Столь же быстро он сумел собрать к себе в Мицпу и разбросанные войной части иудейской армии. Пророк Иеремия свидетельствует, что «когда все военачальники, бывшие в поле, они и люди их, услышали, что царь вавилонский поставил над страною Гедалию, сына Ахикама, и что вверил он ему мужчин, женщин и детей, и бедноту страны, из тех, что не были переселены в Вавилон, то пришли они к Гедалии в Мицпу…» (Иер. 40:7–8). В страну вернулись многочисленные беженцы, укрывавшиеся от войны в соседних странах. В Мицпу к Гедалии пришел и пророк Иеремия «и был с ним среди народа, оставшегося в стране» (Иер. 40:6). Скорее всего, Гедалия мог стать одним из наиболее успешных правителей Иудеи, который сумел бы быстро восстановить страну и собрать заново ее население. Однако его наместничество пришлось не по душе не только давидидам, но и соседям Иудеи.

Верность Гедалии своим обязательствам перед вавилонянами и его усилия по консолидации страны вели к возрождению сильной Иудеи, которая доминировала бы над своими палестинскими соседями. Его политика по сближению с населением бывшего Израильского царства больше всего противоречила интересам северного заиорданского царства Аммон, которое еще со времен царя Саула претендовало на земли центральной Палестины как к востоку, так и к западу от реки Иордан. Как известно, образование мощного Израильского царства заставило Аммон не только отказаться от претензий на его земли, но со временем и самому стать его данником. Падение Израильского царства, а затем и гибель Ассирии возродили к жизни старые притязания аммонитян.

Однако на этот раз на их пути стояла Вавилония и ее наместник в Иудее Гедалия. Конечно, Баалис, тогдашний царь Аммона, будучи таким же вавилонским данником, как и все палестинские правители, не собирался в одиночку бросать вызов Навуходоносору II. Во всем, что касалось Вавилонии, он рассчитывал на помощь Египта, точно так же, как это делали в свое время иудейские цари Йеояким и Цидкия. Однако в противостоянии с соседней Иудеей ему не приходилось ожидать содействия региональных держав, которых мало интересовали внутрипалестинские раздоры. Поэтому, не желая допустить усиления потенциального соперника, он рассчитывал использовать в своих целях обиженных давидидов, часть которых укрылась от вторжения вавилонян в его царстве.

Один из них, Ишмаэль, сын Нетании, как подчеркивает библейский текст, «из царского рода и из царских сановников» при содействии аммонитянского царя составил заговор с целью убийства Гедалии. Первоначально в заговоре участвовали и командиры уцелевших отрядов иудейской армии, и представители аристократии, особенно те, которые нашли убежище в Аммоне. Однако по возвращении домой очень многие из них отказались от планов убийства наместника, убедившись, что Гедалия не собирается ущемлять их права и интересы. Более того, своей политикой национальной консолидации и примирения Гедалия сумел растопить лед недоверия и настороженности к себе как к ставленнику вавилонян и выходцу не из царской семьи. Хотя он был предупрежден о заговоре против него, верноподданическое поведение Ишмаэля усыпило его бдительность.

Очевидно, сам факт того, что о планах убийства Гедалии были наслышаны очень многие, включая самого наместника, породил уверенность, что заговорщики давно отказались от них.

Выждав, пока исчезнет настороженность по отношению к нему, Ишмаэль нанес удар, о котором вроде бы все знали, но в осуществление которого не верили. Во время одного из пиров в Мицпе он и его сообщники убили Гедалию и перебили весь его двор, включая вавилонский гарнизон, приставленный в помощь наместнику. Затем они вероломно расправились и с паломниками, пришедшими в Мицпу с территории бывшего Израильского царства. Очевидно, им не нравилось сближение Гедалии с северянами, которых они рассматривали как его потенциальных союзников. Трудно сказать, входило ли в планы Ишмаэля намерение захватить власть в Иудее, или он собирался ограничиться лишь убийством «узурпатора» власти давидидов. Как бы то ни было, глубоко национальная политика Гедалии уже успела завоевать много сторонников и привлечь на свою сторону уцелевшие части иудейской армии, которые выступили против заговорщиков.

Не найдя поддержки у населения, заговорщики захватили множество пленных, включая дочерей последнего иудейского царя, и попытались уйти к царю Баалису в Аммон. Однако оставшиеся верными Гедалии отряды настигли их в районе города Гивон и преградили им дорогу. Обе стороны стали готовиться к сражению, но оно так и не произошло. Воины, состоявшие на службе у заговорщиков, вместе со всеми пленниками перешли на сторону их противников, и Ишмаэль вместе с несколькими сообщниками, бросив все, был вынужден тайком бежать к своему покровителю в Аммон. Военное и политическое руководство в Иудее перешло к одному из военачальников, Йоханану, сыну Карэаха, который изначально был убежденным сторонником Гедалии и противником Ишмаэля.

Однако ситуация оставалась крайне серьезной. Убийство наместника, назначенного самим Навуходоносором II, и уничтожение вавилонского гарнизона должны были неизбежно повлечь за собой новые репрессии со стороны вавилонского царя. Дело национального возрождения Иудеи, начатое Гедалией, оказалось загубленным по крайней мере на полвека, до возвращения вавилонских пленников.

Бегство в Египет. Новое нашествие вавилонян и гибель заиорданских царств

Не дожидаясь прихода халдейской армии, иудейские военачальники и оставшаяся в стране знать решили уйти в Египет. Пророк Иеремия сообщает, что они обратились к нему, чтобы вопросить Господа, что надо делать и куда идти. Однако ответ Иеремии разочаровал их: «Так сказал Господь, Бог Израилев, к Которому вы посылали меня молить о просьбе вашей: Если вы останетесь жить в стране этой, то Я отстрою Вас и не разрушу, и буду насаждать вас, а не искоренять… Не бойтесь царя вавилонского, пред которым вы трепещете, не страшитесь его, — сказал Господь, — ибо Я с вами, чтобы спасать вас и избавлять вас от руки его…

Но если вы окончательно решили отправиться в Египет и придете туда, чтобы жить там, то меч, которого вы боитесь, настигнет вас там, в стране египетской, и голод, которого вы страшитесь, будет преследовать вас там, в Египте, и там умрете» (Иер. 42:9–11, 15–16). Однако как в Северном, так и в Южном царствах пророчества принимались благосклонно лишь тогда, когда они соответствовали уже принятым решениям; иначе они отвергались, а пророки впадали в немилость и подвергались гонениям. То же самое произошло и с пророчеством Иеремии: его с гневом отвергли, а сам пророк вопреки его воле был увезен в Египет.

Так началось еще одно изгнание, на этот раз добровольное. Возможно, по своим масштабам оно не намного уступало вавилонскому плену, ибо в Египет ушли уцелевшие отряды иудейской армии, представители знати и наиболее состоятельная часть «народа страны». Однако новое пребывание в Египте получило несравненно меньшую известность, чем «вавилонский плен» или «египетское рабство», так как на этот раз там не было носителей традиции. Тем, что нам вообще стало известно о массовом уходе иудеев в Египет в середине 580-х гг. до н. э., мы обязаны исключительно пророку Иеремии, которого насильно увезли в эту страну.

Бегство в Египет привело к появлению там большой иудейской общины. О том, сколь многочисленна она была, можно судить по утверждению пророка Исайи, что пять городов в Египте будут говорить «по-ханаански». Он же выражает надежду, что «заброшенные в землю египетскую» вернутся в Иудею и «будут они поклоняться Господу на горе святой в Иерусалиме» (Ис. 27:13). Есть и археологические данные, подтверждающие существование в Египте того времени крупных иудейских общин. Например, письма с острова Элефантина свидетельствуют о службе там многочисленных иудейских наемников. Очевидно, отряды иудейских воинов, ушедших в Египет после убийства Гедалии, стали служить в египетской армии, в большинстве своем состоявшей из иноземных наемников.

Да и вообще массовый уход иудеев в Египет стал возможен благодаря союзным отношениям между двумя странами, сложившимся в период правления иудейского царя Цидкии и египетских фараонов Псамметиха II и Априя (библейский Хофра). Однако как бы ни было велико количество тех, кого увели в вавилонский плен и кто ушел сам в Египет, большинство иудейского народа, состоявшее преимущественно из бедных земледельцев, осталось на своих прежних местах на родине.

Иеремия, как непосредственный свидетель тех событий, проводит разницу между судьбой пленников 597 г. до н. э. и участью тех, кто был уведен в Вавилон в 586 г., когда были разрушены Иерусалим и Храм. Первые сдались добровольно вместе с самим царем Йеояхином и поэтому сумели избежать страданий и мук, связанных с длительной осадой города, к тому же халдеи предоставили им достойные условия жизни в Вавилонии. Вторые же, сражавшиеся до конца вместе с Цидкией, понесли серьезные потери, пережили сильнейший голод и мор, а затем подверглись казням и пыткам. Как на пути в Вавилон, так и на новом месте, они оказались в худших условиях, чем первые.

К этим вторым Иеремия относит и тех иудеев, кто добровольно ушел в Египет, так как последовавшее затем вторжение халдеев в дельту Нила заставило их страдать, как при осаде Иерусалима. Пророк сравнивает разные судьбы этих изгнанников с двумя корзинами смокв (инжира): «Одна корзина с очень хорошими смоквами, какими бывают смоквы-первинки, а другая корзина — с очень плохими смоквами, которые и есть нельзя из-за [их] негодности» (Иер. 24:2). Иеремия утверждает, что судьба первых была благоприятна: они хорошо жили в Вавилонии и впоследствии вернулись домой в Иудею.

Зато участь вторых оказалась незавидна: они пострадали от войн, голода и эпидемий, и лишь немногие из них сумели возвратиться на родину. Однако, следует сразу оговориться, что главным критерием в оценке Иеремией благополучия вавилонских и египетских изгнанников являлось их отношение к Господу, то есть религиозный фактор. Как известно, первая группа пленников находилась вместе с носителями традиции — левитами и ааронидами — и быстро эволюционизировала в сторону подлинного монотеизма, а вторая осталась как и прежде политеистической и сочетала культ Яхве с поклонением языческим богам. С точки зрения пророка, первым было «дано сердце», чтобы познать истинного Бога, а вторые погрязли в идолопоклонстве, поэтому их настигли «меч, мор и голод».

Опасения иудейских военачальников за свою судьбу были отнюдь не безосновательны. Приблизительно в 582 г. до н. э. вавилоняне вновь вторглись в Иудею и увели в плен 745 человек, о которых сообщал Иеремия. Однако на этот раз главный удар пришелся не по разрушенной Иудее, а по ее мятежным соседям — Аммону, Моаву и Эдому. Первым из них пострадало северное заиорданское царство Аммон, чей царь Баалис был обвинен в тайном сговоре с Египтом и в укрывательстве врагов Вавилонии. Вероятно, ему поставили в вину и пособничество убийцам Гедалии. Иудеи и самаритяне отнеслись к разгрому аммонитян не без чувства удовлетворения, так как хорошо помнили, что после падения Северного царства Аммон захватил часть земель, принадлежавших израильским племенам в Заиорданье. Иеремия выразился об этом следующим образом: «Так сказал Господь: разве нет сынов у Израиля, разве нет у него наследника? Почему же [землю] Гадитов наследовал Мальком (главный аммонитский бог.), и народ его живет в городах их? Поэтому вот, наступают дни, — сказал Господь, — когда зазвучит тревога брани против Раббы [столицы] сынов Аммона, и станет она грудою развалин, и города ее будут сожжены огнем, и овладеет Израиль теми, которые владели им» (Иер. 49:1–2).

Аммонитяне разделили туже самую участь, что и иудеи: их страна подверглась разрушению, а наиболее знатная и богатая часть народа была уведена в плен в Вавилонию. «Кричите, дочери Раббы, опояшьтесь вретищем, скорбите и бродите среди овечьих заград, ибо пойдет в изгнание Мальком вместе со жрецами и князьями своими» (Иер. 49:3).
Аналогичная судьба постигла и южное заиорданское царство Моав, правитель которого тоже тщетно уповал на помощь Египта в надежде освободиться от тяжелой длани халдеев. Но в отличие от Аммона отношение иудеев к Моаву было совершенно другим — сочувствующим и соболезнующим. «Зарыдаю я о Моаве, — писал тот же Иеремия, — и закричу обо всех моавитянах, о людях Кир-Хереса застонет [сердце мое]. Лоза виноградная из Сивмы, буду я плакать о тебе, как плакал о Йазере… Как свирель стонет сердце мое о Моаве…» (Иер. 48:31–32, 36). Столь значительная разница в подходе к этим соседям не случайна. Из всех заиорданских народов иудеи были дружнее всего с моавитянами, с которыми они почти никогда не враждовали. Более того, в период засух и войн иудеи часто находили убежище и приют в Моаве, а моавитяне — в Иудее. Земли обеих народов разделяли воды Мертвого моря, поэтому они не имели спорных территорий.

Судя по описаниям Иеремии, это заиорданское царство подверглось тотальному разгрому и опустошению, ничуть не меньшему, чем Иудея, и в довершении всего моавитян постигло точно такое же вавилонское пленение. «Горе тебе, Моав! Погиб народ Кемоша (главный бог моавитян. ), ибо взяты в плен сыновья твои и пленены дочери твои… И пойдет Кемош в изгнание вместе со священниками и сановниками своими. И придет опустошитель на всякий город, и город не уцелеет; и погибнет долина, и опустеет равнина, как сказал Господь. Дайте крылья Моаву, чтобы он мог улететь; города его будут пустынею, потому что некому будет жить в них» (Иер. 48:46, 7–9).

Армия Навуходоносора II подвергла страшному разгрому и третье, самое южное заиорданское царство — Эдом. Иудеи имели весьма сложные отношения с его жителями: с одной стороны, эдомитяне были самым близкородственным им народом, с другой — постоянным и ревнивым соперником, претендовавшим на наследство их общего праотца Исаака. Исторически так сложилось, что потомки Иакова оказались сильнее наследников Эсава и зачастую властвовали над ними. Но в периоды ослабления Иудеи эдомитяне брали реванш и захватывали ее южные области, которые они считали своими. Так случилось и после падения Иерусалима в 587 г. до н. э., когда эдомитяне заселили весь юг Иудеи вплоть до Хеврона. Естественно, разгром халдеями Эдома был встречен носителями традиции как заслуженное и справедливое наказание «плохим» родственникам, которые радовались разрушению Иудеи и воспользовались ее бедой.

Иудейский пророк Иезекииль писал по этому поводу следующее: «Так сказал Господь Бог: за то, что Эдом жестоко мстил дому Йеуды и тяжко согрешил, совершая над ним мщение, за то, так говорит Господь Бог: простру руку Мою на Эдом, и истреблю в нем людей и скот, и предам его разрушению от Теймана до Дедана, от меча падут они» (Иез. 25:12–13). Еще более образно описал предательство Эдома и последовавшее за этим наказание пророк Овадья (Авдий): «Не следовало бы тебе злорадно смотреть в день [несчастья] брата твоего, в день крушения его, и не следовало бы тебе радоваться о сынах Йеуды в день гибели их, и не следовало тебе разевать рот свой в день бедствия… И не следовало бы тебе простирать [руки свои] на имущество его в день несчастия его… Как поступал ты, так поступят и с тобой» (Авд. 1:12–13, 15).

Таким образом, не только Иудея, но и все заиорданские царства были полностью разгромлены и опустошены в 80-х гг. VI в. до н. э. К этому надо прибавить, что несколько раньше Навуходоносор II не оставил камня на камне от филистимских городов Газа и Ашкелон, уведя оттуда жителей в Вавилонию, а позднее сравнял с землей финикийские города Сидон и Тир, опять-таки депортировав все их население в Месопотамию. Впрочем, не только заиорданские, филистимские и финикийские государства, но и их соседи в Сирии — Дамаск, Хамат и Арпад — пережили разгром и пленения. Беда коснулась и кочевых племен в Мидьяне и северной Аравии, где халдеи разорили их стоянки, захватив множество пленных и скота. Большая часть Палестины, Финикии и Сирии находилась в одинаково плачевном состоянии почти полвека, вплоть до захвата персами Вавилонии. Только тогда персидский царь Кир отпустил на родину все плененные народы: иудеев, аммонитян, моавитян, филистимлян, финикийцев и арамейцев Сирии.

Этнический и религиозный облик Иудеи в период Первого Храма

Разрушение Иерусалима и Храма, выселение в Вавилонию пусть небольшой, но самой важной части иудейского народа положили конец существованию Южного царства и власти династии Давида. Закончилась целая эпоха, которую в истории принято называть периодом Первого Храма. Она продолжалась почти четыре столетия, и за это время Иудея, возникшая первоначально как государство южных древнееврейских племен, точнее, одного мегаплемени Йеуда, претерпела огромные изменения.

Еще в период судей и объединенного царства области, вошедшие позднее в состав Иудеи, представляли собой сплошную этническую мозаику. На небольшой по размерам территории проживали десятки народов, племен и этнических групп. Наиболее сильным из них оказалось южное древнееврейское колено Йеуда, которое объединило большую часть южного Ханаана под своей властью и дало ей свое имя. Помимо Йеуды древнееврейские племена были представлены небольшим южным коленом Шимон, осевшим в районе Беэр-Шевы, и какой-то частью колена Леви. После раскола объединенного царства в границах Иудеи осталась и часть северного племени Биньямин — кусочка «дома Иосифа». Вместе с древними евреями на юге Ханаана осели и их ближайшие родственники, кеназиты и маоняне — эдомитские племена, примкнувшие к «дому Иакова» перед завоеванием страны, а также более далекие родичи, кении — мидьянские племена, с которыми породнился Моисей. Кеназиты и маоняне поселились на юго-западе от Мертвого моря, а кении — в районе Арада. В то же время в пустынном Негеве продолжал кочевать еще один родственный народ, амалекитяне, который, однако, проявил враждебность к «дому Иакова».

И все-таки древние евреи и их эдомитские и мидьянские родственники составляли меньшинство среди жителей страны, получившей имя Иудея. Большинство населения представляли ханаанейские и аморейские оседлые народы, такие, как йевусеи в районе Иерусалима, хивеи к северу от них, перизеи в районе Шфелы и хетты в области Хеврона (их не следует путать с малоазийскими хеттами индоевропейского происхождения). Некоторые ханаанейские города, например Гезер, продолжали сохранять свою независимость даже во времена Давида, благодаря союзным отношениям с древнееврейскими племенами. Все эти народы — и древние евреи, и амореи, и ханаанеи — представляли собой разные части одного и того же западносемитского этноса.

Однако помимо западных семитов Иудею населяли и народы несемитского происхождения. К ним относились древнейшие обитатели Палестины — рефаимы, а также хурриты и так называемые марьяну (группы индоарийского происхождения), проникшие в Ханаан в XVI в. до н. э. Последние были малочисленны, но представляли собой правящий класс в ряде ханаанских и аморейских городов. Нельзя забывать, что как Давид и Соломон, так и последующие иудейские цари охотно набирали для службы при дворе и в армии ахейских и малоазийских наемников. Большинство из них обзаводились семьями и навсегда оставались в Иудее. Как в свое время рефаимы, все эти индоевропейские группы очень быстро ассимилировались среди западносемитского населения. Наконец, падение Израильского царства в 722 г. до н. э. породило волну беженцев и привело к перемещению некоторой части его населения на юг, в Иудею. В Южное царство ушли прежде всего жители центральной Палестины, которая больше всего пострадала от ассирийского нашествия и находилась поблизости от границ с Иудеей. Таким образом, речь могла идти о выходцах из «дома Иосифа» и, конечно, о северных левитах.

В Иудее процесс формирования единой этнической и культурной общности продвинулся намного дальше, чем в Израильском царстве. Это было связано как с тем, что Южное царство существовало на полтора столетия дольше, чем Северное, так и с тем, что Иудея по своим размерам и населению значительно уступала Израилю. В Южном царстве не было такого количества ханаанейского и аморейского населения, как в Северном, и если на территории Израильского царства к моменту его падения еще оставались крупные массивы ханаанейского населения, например на средиземноморском побережье или в Изреэльской долине, то в Иудее VI в. до н. э. таких анклавов практически не существовало. К тому же среди древнееврейских племен на юге преобладание колена Йеуды было бесспорным, чего нельзя сказать о племени Эфраим или Менаше на севере. Более высокий удельный вес племени Йеуда, и куда более длительный период существования Иудеи как древнееврейского государства позволили практически полностью ассимилировать и иудаизировать местные народы. В результате со временем население Южного царства стало куда более однородным и моногенным, чем в Северном.

Это обстоятельство сыграло важную роль в восстановлении государственности Иудеи и соответственно помешало возродить Израиль.
Одним из доказательств того, как далеко продвинулся процесс образования единого иудейского народа, является перепись вавилонских пленников, намеревавшихся вернуться на родину. Оказалось, что лишь очень немногие из них не могли привести свидетельств своей принадлежности к иудейскому народу, хотя на момент завоевания Ханаана южные древнееврейские племена составляли меньше половины от всего местного населения. Еще одним доказательством являются сами библейские источники. Если в повествовании о периоде судей и объединенном царстве они часто упоминают о ханаанейских и аморейских народах, приводят неизраильские и неиудейские имена, то впоследствии таких упоминаний становится все меньше и меньше, пока, наконец, они не исчезают вовсе. Так постепенно все народы на территории Иудеи, семитские и несемитские, превратились в иудеев. Войны и засухи, изгнания и пленения, приводившие к перемещениям населения, ускоряли его перемешивание и ассимиляцию. Конечно, вряд ли можно утверждать, что к VI в. до н. э. весь конгломерат оседлых и кочевых этносов окончательно слился в единообразную массу под общим именем «иудеи», однако нет сомнений, что процесс смешения был близок к завершению. По крайней мере, в культурном и языковом отношении ассимиляция всех этих этносов была полной.

Таким образом, в действительности иудеи VI в. до н. э. представляли собой уже не столько потомков южных древнееврейских племен, сколько наследников местных автохтонных народов южного Ханаана, живших там еще до прихода «дома Иакова» и составлявших большинство населения. Как тут не вспомнить слова пророка Иезекииля, обращенные к Иерусалиму и его жителям: «…род твой и родина твоя — в земле Ханаана, отец твой — аморей, а мать — из хеттов» (Иез. 16:3).

Южные древнееврейские племена сыграли очень важную роль: они объединили все южноханаанские этносы и растворились в них сами, дав свое имя и свою историю новому народу — их общему наследнику. В этом плане заиорданские народы — эдомитяне, моавитяне и аммонитяне — куда больше представляли собой тот самый этнос, который привел в Ханаан патриарх Авраам. Если именно его племенную группу следует называть древними евреями, то Эдом, Моав и Аммон заслуживают этот этноним несравненно больше, чем сами иудеи, потому что, осев в малонаселенном и полупустынном Заиорданье, моавитяне, аммонитяне и эдомитяне гораздо в меньшей степени смешались с местными ханаанскими народами, чем южные древнееврейские племена. Именно это имел в виду Иеремия, когда говорил о моавитянах: «С юности своей Моав жил спокойно, тихо сидел на осадках своих и не был переливаем из сосуда в сосуд, и не ходил он в изгнание, поэтому сохранил он вкус свой и не выдохся аромат его» (Иер. 48:11).
Чтобы узнать, как выглядели «первоначальные» евреи, пришедшие вместе с Авраамом в Ханаан, надо обратить внимание на их самых близких кочевых родственников, которых египтяне называли «шасу», а соседние западносемитские народы — «суту». Они изображены на барельефах северной стены большого храмового зала в Карнаке в Египте.

Вероятнее всего, под общим именем «шасу» на этих барельефах изображены эдомитяне, против которых фараон Сети I неоднократно совершал военные походы. В антропологическом, этническом и языковом отношении эдомитяне вместе с моавитянами и аммонитянами представляли собой одно целое с южными древнееврейскими племенами. Правда, когда «дом Иакова» после четырех веков оседлой жизни в нильской дельте вернулся в Ханаан, древние евреи одевались иначе, чем их братья — кочевники «шасу», продолжавшие вести тот же образ жизни, который когда-то вел Авраам. Что касается северных древнееврейских племен из «дома Иосифа», то во времена Сети I их, наверное, было бы очень трудно отличить от ханаанеев, так как они и в своей одежде, и в культуре уже успели многое перенять от коренных жителей Ханаана.

Общая судьба Иудеи, Эдома, Моава и Аммона — разгром этих царств халдеями и принудительное переселение части жителей в Вавилонию — сблизила их народы и ускорила их смешение. Быстрее всего процесс ассимиляции шел между иудеями и моавитянами. Не случайно согласно книге Эзры (Ездры) часть моавитян, включая «потомков властителя Моава», вернулась из Вавилонии вместе с иудеями (Езд. 2:6), а согласно книге Нехемии (Неемии), один из потомков правителя Моава, некий Хашув, живший в Иерусалиме, помогал восстанавливать стены вокруг города (Неем. 3:11). Симптоматично, что именно к этому времени относится и написание книги Руфь («Мегиллат Рут»). Само появление подобного произведения и упоминание о том, что моавитянка Руфь была прабабкой царя Давида, было призвано оправдать слияние иудеев с моавитянами, и это несмотря на запрет Торы родниться с ними, как с народом, допустившим кровосмешение и отказавшимся пропустить через свои земли древнееврейские племена, вернувшиеся из Египта! Примечательно, что Нехемия, бывший наместником Персии в Иудее в течение 12 лет и известный, как и Эзра, своей борьбой против смешения с идолопоклонниками, называет среди глав иудейского народа некоего Пароша, властителя Моава, причем ставит его на первое место среди руководителей иудеев (Неем. 10:14).

Падение Моава и Эдома облегчило проникновение в южное Заиорданье набатейцев — предков арабских кочевых племен, которые постепенно вытеснили моавитян и эдомитян с их традиционных земель и заставили переселиться на запад, в южную Иудею. Территориальное перемещение эдомитян сопровождалось и изменением их этнонима: начиная с конца VI в. до н. э. их начинают называть идумеями, а южную Иудею, где они поселились, — Идумеей. Территориальное сближение с иудеями привело их позднее к полной культурной и физической ассимиляции с ними. Правда, смешение происходило путем иудаизации, которую моавитянка Руфь выразила самым непосредственным образом: «Твой народ — это мой народ, и твой Бог — мой Бог» (Руфь 1:16).

Можно предположить, что ассимиляция, хотя и меньших размеров, имела место и с аммонитянами. Как следует из книги Нехемии, после разрушения Иерусалима немало иудеев оказалось в Аммоне, да и сам аммонитянский правитель Товия был связан родственными узами с иудеями: его жена и жена его сына происходили из знатных иудейских родов (Неем. 6:17–18). Интересно, что даже такой противник аммонитян как Нехемия, признавал наличие «хорошей части сынов Аммона», под которой он подразумевал тех, кто был иудаизирован во время вавилонского плена или после него.

Таким образом, если за период Первого Храма произошло слияние древнееврейских племен с ханаанеями и амореями южной Палестины, в результате которого возник новый этнос — иудейский народ, то после падения Иудеи и заиорданских царств резко ускорился другой этнический процесс — слияние эдомитян, моавитян и частично аммонитян с иудеями. Исторические факторы, разделившие некогда родственные племена, приведенные Авраамом в Ханаан, на этот раз способствовали объединению их потомков, по крайней мере частичному.

По сравнению с глубокими переменами в этнической картине Иудеи религиозные верования ее населения мало изменились за четыре столетия. Хотя культ Яхве оставался главной национальной религией, население одновременно продолжало поклоняться и традиционным ханаанским богам — Баалу, Ашейре и Молоху. Некоторое распространение получили и главные национальные боги соседних народов: аммонитский Мильком, моавитский Кемош и эдомитский Каус. Судя по упоминаниям иудейских пророков, в периоды зависимости от Ассирии и Нововавилонского царства в Иерусалиме было немало поклонников популярных месопотамских богов, например Таммуза, Иштар или Нергаля. Помимо этого существовало множество культов второстепенных местных божков, таких, как Гад, бог счастья, или Мень, бог судьбы. Не зря пророк Иеремия с горечью восклицал: «Ведь по числу городов твоих были боги твои, Иудея!» (Иер. 2:28). Одним словом, в течение всего периода Первого Храма Иудея оставалась столь же политеистичной, как и Израильское царство. Попытки принудительного введения монотеизма имели место лишь при царях Хизкии и Иосии, но они вызвали настолько сильное недовольство населения, что наследники религиозных реформаторов, прийдя к власти, были вынуждены сразу отказаться от них.

Вопреки распространенному мнению, иерусалимский Храм был местом поклонения не только Яхве, но и другим богам — как местным, ханаанским, так и заимствованным у соседей. Подобная практика считалась общепринятой не только при «царях-идолопоклонниках», вроде Ахаза или Менаше, но и в годы правления многих давидидов, о которых носители традиции отзывались как о «неугодных в очах Господа» только за то, что они не были последовательными яхвистами.

Храм полностью «очищался» от языческих культов только во времена царей-реформаторов — Хизкии и Иосии. Библейские источники буквально изобилуют примерами того, что жители Иудеи вплоть до разрушения Первого Храма и даже после того продолжали оставаться политеистами. Наиболее убедительны в этом плане свидетельства пророков Иезекииля и Иеремии, которые жили в последние десятилетия существования Южного царства и находились в самом центре его религиозной жизни.

Так, Иезекииль, впечатленный масштабами идолопоклонства в современной ему Иудее, утверждал, что Самария и Содом не натворили и половины тех грехов, которые совершил Иерусалим (Иез. 16:47, 51). Он же сообщает о службе языческим богам в самом иерусалимском Храме, об оплакивании там вавилонского бога Таммуза и о поклонении солнцу. Причем во всех этих церемониях принимали участие не остатки ханаанейского и аморейского населения, а знать и старейшины Иудеи (Иез. 8:10–17).

Тот же Иезекииль свидетельствует о еще более ошеломляющем факте: в иерусалимском Храме не только служили языческим богам, но и вели яхвистское богослужение чужеземные жрецы (Иез. 44:7–8). И все это происходило не при «царях-идолопоклонниках» Ахазе и Менаше, а при Йеоякиме и Цидкии, которые ничем не отличались от большинства давидидов, «неугодных в очах Господа». О том же идолопоклонстве многократно говорил и Иеремия. Но он сокрушался не только по поводу того, что «пророки пророчествовали именем Баала» и следовали за идолами (Иер. 2:8). Не меньше его волновали коррупция и лицемерие среди самих яхвистских священнослужителей. «Как можете вы говорить: мы мудрецы и Тора Господня с нами? — обвинял он их. — А вот, исказило ее лживое перо писцов. Осрамились мудрецы, сокрушены они и пойманы… ибо от мала до велика все они корыстны, и от пророка до священника все они поступают лживо» (Иер. 8:8–10). Мнение Иеремии разделяли и другие иудейские пророки, в частности Миха (Михей), живший намного раньше, в конце VIII в. до н. э. Он тоже осуждал духовных вождей народа, говоря о них так: «Главы его за вознаграждение судят, и священники его за плату учат, и пророки его предвещают за деньги… Так сказал Господь о пророках, вводящих в заблуждение народ Мой: [когда] грызут зубами своими, проповедуют мир; а кто ничего не кладет им в рот, против того объявляют войну» (Мих. 3:11, 5). Бедствия, выпавшие на долю Иудеи, эти пророки рассматривали как наказание Господа за прегрешения вождей народа. «Поэтому из-за вас, — предупреждал Миха, — [как] поле будет вспахан Сион, и Иерусалим руинами станет, и гора дома [Господня] — лесистым холмом» (Мих. 3:12).

Библейские источники свидетельствуют, что ни о каком монотеизме в период Первого Храма не могло быть и речи. Исключение представляют буквально считанные годы в правление царей Хизкии и Иосии. Все четыре столетия жители Южного царства оставались политеистами, у которых приверженность культу Яхве сочеталась с поклонением другим богам, поэтому и в вавилонский плен, и в египетское изгнание они тоже ушли политеистами. Пророк Иеремия, которого иудейская знать насильно увела в Египет после убийства Гедалии, приводит бесспорные доказательства того, как далеки были иудеи от подлинного монотеизма.

Призывая своих соотечественников в Египте отказаться от поклонения языческим богам, он наткнулся на стену непонимания и гнева: «Не [хотим] мы слышать от тебя слова, которые ты нам говорил от имени Господа, — заявили ему. — Наоборот, мы непременно выполним все то, что сказано было устами нашими: [будем] совершать воскурения царице неба и делать в честь нее возлияния, как делали мы и отцы наши, цари наши и князья наши в городах иудейских и на улицах Иерусалима» (Иер. 44:16–17). Существующие археологические данные подтверждают тот факт, что и после разрушения Иерусалима в 587/586 г. до н. э. иудеи еще оставались политеистами.

В письмах, найденных в Элефантине и относящихся к V в. до н. э., их авторы, иудейские военные наемники, упоминают не только Яхве, но и других богов, которым они тогда поклонялись[64].

В течение всего времени существования Южного царства его внутреннее развитие и политика определялись соотношением сил между двумя могущественными группами: давидидами и ааронидами. Давидиды изначально представляли племенную аристократию колена Йеуда, точнее, ее часть, так как кеназиты, иудейская племенная знать эдомитского происхождения, сначала выступала против них и поддерживала северную династию царя Саула. Однако по мере ассимиляции древних евреев с ханаанеями и амореями Южной Палестины, давидиды стали выражать также интересы наиболее богатой и знатной части этих народов. Вторая группа, аарониды, первоначально представляла собой особый священнический клан, занимавшийся службой главному богу южных древнееврейских колен — Яхве. Этот клан не являлся частью колена Леви, как утверждают библейские источники, а был связан больше с племенем Йеуда, по крайней мере, на момент исхода из Египта. Предание, связавшее родством двух духовных вождей народа — Моисея и Аарона, а также объединившее ааронидов и левитов, возникло позднее и имело в основе своей политические причины, требовавшие объединения как древнееврейских племен, так и их яхвистских священников. После завоевания Давидом Иерусалима в яхвистское священническое сословие влились и йевусейские жрецы, которые в массе своей заняли вторые после ааронидов позиции. Весьма вероятно, что именно из них состояло большинство левитов Южного царства, в то время как подлинные потомки племени Леви находились преимущественно в среде северных племен вплоть до падения Израильского царства.

Давидиды и аарониды поддерживали родственные связи друг с другом на протяжении всей истории Южного царства, но вместе с тем их интересы были различны. Аарониды представляли племенной культ основного этноса Южного царства — колена Йеуды, поэтому они претендовали на главенство среди местного жречества, а иногда и на право представлять единственную веру народов Иудеи и даже быть соправителями давидидов. Со своей стороны, иудейская аристократия, включившая в себя многих выходцев из ханаанейских и аморейских народов, оказалась тесно связана с местными ханаанскими культами Баала, Ашейры и Молоха, с их многочисленным и влиятельным жречеством, и поэтому сопротивлялась любым попыткам ааронидов установить религиозную монополию. Нельзя забывать, что сама иудейская племенная аристократия не была однородной уже с момента возвращения в южный Ханаан: к ней присоединилась племенная знать кеназитов и маонян, относившихся к эдомитянам, а также верхушка кениев, являвшихся частью мидьянских племен.

Равновесие сил между давидидами и ааронидами часто нарушалось, и тогда резко менялась вся политика Иудеи. Когда верх брали аарониды, у власти оказывались такие цари-реформаторы, как Хизкия и Иосия, или сами яхвистские первосвященники, например Йеояда. С другой стороны, усиление их соперников приводило на трон царей-идолопоклонников, вроде Йеорама, Ахаза и Менаше, которые ориентировались на неяхвистскую часть аристократии и жречества. Иногда закулисная борьба принимала столь резкие внешние формы, что приводила к убийствам царей и священников. Именно это произошло во времена правления царей Йоаша, Амации и Амона. Особый случай представляло правление царицы Аталии, когда сторонники давидидов оказались расколоты между теми, кто поддерживал союз с израильской династией Омри, и теми, кто выступал против нее на стороне ааронидов. Яхвистское священническое сословие было достаточно могущественно, чтобы не позволить даже наиболее сильным и успешным давидидам лишить ее важнейшей прерогативы — руководства богослужением. Об этом может свидетельствовать неудачная попытка царя Узии присвоить себе функции первосвященника.

В период существования Северного царства аарониды, как правило, выступали против сближения давидидов с ним, видя в этом союзе потенциальную угрозу своим интересам. Южное царство по всем параметрам сильно уступало своему северному соседу, поэтому оно могло претендовать только на роль младшего партнера в таком союзе, а в этом случае влияние ааронидов неизбежно бы ослабло. На севере были сильнее традиционные ханаанские культы, а, главное, ааронидов пугала перспектива соперничества со жречеством Бейт-Эля, самого популярного храма в центральной Палестине. Однако после гибели Израильского царства аарониды в корне изменили свое отношение к северянам и стали добиваться сближения с ними, правда, только под эгидой Иудеи.

В последние два десятилетия перед падением Южного царства наряду с давидидами и ааронидами во внутренней политике Иерусалима появился новый фактор — внешний. Египет и Нововавилонское царство не только боролись за влияние на Иудею, но и сажали на иудейский престол своих ставленников. Одним из них стал Йеояким, назначенный египетским фараоном, другим — Цидкия, выбранный вавилонским царем. Интересно, что Ассирия, от которой Иудея зависела куда больше времени — целое столетие — ни разу не вмешалась в вопрос престолонаследия, по крайней мере ни один библейский источник ничего не сообщает об этом. Судя по книгам пророков Иеремии и Йезекииля, в последние годы существования Иудеи интересы обеих групп — давидидов и ааронидов — заметно сблизились и трения между ними уменьшились, зато основная борьба переместилась внутрь каждой из них. Давидиды разделились на сторонников Цидкии и Йеояхина, двух здравствовавших царей, один из которых находился в Иерусалиме, а второй — в вавилонском плену. Что касается ааронидов, то и в их среде возникли разногласия: ряд пророков, включая известных нам Иеремию и Йезекииля, выразили недовольство политикой примирения с языческими культами. Не меньше споров внутри каждой из групп было и по поводу внешней политики Иудеи. И хотя большинство давидидов и ааронидов предпочитало ориентироваться на Египет, среди тех и других находилось немало скептиков, сомневавшихся в военной мощи египтян и предпочитавших сохранять верность Нововавилонскому царству.

Аарониды и давидиды снова столкнулись после назначения Гедалии вавилонским наместником в Иудее. Если оставшиеся в стране яхвистские священники и пророки, например тот же Иеремия, поддержали Гедалию, то давидиды отнеслись к нему как к узурпатору и составили против него заговор. В дальнейшем пути обеих групп разошлись еще больше. Вавилонское, а затем персидское господство над Иудеей оставило династию Давида не у дел, в то время как яхвистские священники — духовные отцы народа — оказались востребованными. Впрочем, давидиды стали не нужны не только вавилонянам и персам, которые не доверяли им, но и ааронидам. Последние предпочитали иметь дело с наместниками, которые их надежно защищали и не вмешивались в религиозные дела общины, а не с давидидами, оказавшимися неспособными обеспечить безопасность и стабильность страны, но претендовавшими не только на светскую, но и на духовную власть. Утратив суверенное государство, потомки Давида стали помехой для яхвистских священников, которые без колебаний заняли их место в жизни иудейского общества. Впрочем, ааронидам никогда и не нужна была монархия с ее дорогостоящим двором и абсолютной властью; еще со времен судьи Самуила они принимали монархию неохотно и всегда тяготились ею, рассматривая ее как своего конкурента, а иногда и врага, если она поддерживала языческие культы. Очевидно, давидидам не оставалось ничего другого, как слиться с верхушкой ааронидов или покинуть Иудею. В этом заключалась тайна исчезновения потомков Давида. Не случайно носители традиции, то есть те же аарониды, после возвращения из вавилонского пленения перестают даже упоминать о них.

Левиты и аарониды — носители монотеистической традиции

Происхождение и исторические судьбы двух священнических групп

Небольшому древнееврейскому племени Леви выпала особая роль в истории. Левиты стали священниками, носителями исторической памяти и религиозной традиции своего народа, а главное, создателями Библии, оказавшей колоссальное влияние на духовное развитие всего цивилизованного человечества. Они были не только хранителями и распространителями культа Яхве, но и прямыми наследниками Моисея и его идеи монотеизма. Им пришлось стать связующим звеном между двумя группами древнееврейских колен — северными и южными — и их государствами — Израилем и Иудеей. Одним словом, ни одно из древнееврейских племен не оставило такого яркого следа и в собственно израильской, и в мировой истории, как левиты.
До исхода из Египта левиты представляли собой обычное секулярное древнееврейское колено, относившееся к южной племенной группе «Иаков», куда кроме него входили еще три близкородственных племени: Реувен, Шимон и Йеуда. Из четырех южных колен, составлявших «дом Иакова», племя Леви ничем особенным не выделялось.

Согласно племенной иерархии оно считалось всего лишь третьим по старшинству после Реувена и Шимона. Да и по своей численности оно уступало всем членам «дома Иакова». Вероятно, по своей племенной ориентации колено Леви было изначально ближе всего к племени Шимон. Не случайно еще в доегипетский период оба этих племени, Шимон и Леви, совместно устроили избиение жителей Шхема, за что заслужили осуждение со стороны патриарха Иакова — главы всей племенной группы. Особую роль левиты начинают играть только со времени Моисея — вождя и законодателя, происходившего из племени Леви. Еще в младенческом возрасте Моисей был взят из семьи вождя этого древнееврейского колена и воспитывался при дворе фараона. Он получил максимально возможное тогда образование и мог считаться одним из наиболее образованных и культурных людей того времени. К счастью для своего племени, он не стал ему чужим, на что рассчитывали египтяне, а посвятил все свои силы и полученные знания служению собственному народу. Он положил начало длительному процессу записи устных преданий о происхождении «дома Иакова», о его истории в Ханаане и уходе в Египет, но главное, он оставил нам синайские заповеди и идею монотеизма. Именно Моисей превратил левитов в носителей этой идеи, в хранителей памяти и традиций своего народа, именно он вдохновил их на огромный многовековой труд по созданию такого уникального исторического, религиозного, философского и литературного произведения, как Библия.

Однако левиты были не единственными носителями религиозной традиции, составителями и редакторами Библии. В этом беспримерном труде не меньшее участие принимала и другая группа священнослужителей культа Яхве — аарониды. Согласно библейской традиции, аарониды являлись потомками родного брата Моисея — Аарона, то есть тоже происходили из племени Леви. Между тем анализ взаимоотношений между двумя этими группами наводит на мысль об их различном происхождении. Да и сами библейские источники неопровержимо свидетельствуют об обособленности ааронидов от левитов и о наличии существенных различий между ними. Вероятнее всего, в доегипетский и египетский периоды аарониды были священническим кланом всего «дома Иакова».

Судя по тому, как изображает Библия Аарона, он являлся ключевой фигурой среди древнееврейских племен в Египте. Его влияние на свой народ было гораздо большим, чему любого племенного вождя. Такой властью в условиях египетского пленения мог обладать только первосвященник. Поэтому успех миссии Моисея был невозможен без помощи Аарона.
Моисей, проведший большую часть жизни за пределами Египта и в отдалении от своих соплеменников, вынужден был общаться с ними через Аарона, которого они лучше знали и которому они больше доверяли. Правда, Бог Моисея оказался совсем иным, чем бог Аарона, и эпизод с золотым тельцом продемонстрировал колоссальную разницу между старым языческим яхвизмом Аарона и новым монотеистическим яхвизмом Моисея. Однако за Моисеем, как показал тот же эпизод с тельцом, стояло только его родное племя, левиты, а за Аароном — большинство «дома Иакова». Не случайно после побоища из-за золотого тельца именно Моисей должен был вынести свой шатер из общего стана, а не Аарон. Сам факт, что все левиты поддержали Моисея, а не разделились между ним и Аароном, свидетельствует в пользу того, что последний в действительности не являлся родным братом Моисея и не происходил из племени Леви. Если бы Аарон, как утверждает традиция, принадлежал к колену Леви, то внутри этого племени произошел бы раскол. Более того, учитывая длительное пребывание Моисея у мидьянитян, Аарон имел несравненно больше возможностей укрепить свое влияние среди левитов. Однако ничего подобного не случилось. Библия недвусмысленно подчеркивает, что «все левиты собрались вокруг Моисея» (Исх. 32:26). Примечательно, что именно Моисей общался с Богом, именно он получил от Господа десять заповедей, но несмотря на это только Аарон выполнял функции первосвященника и руководил богослужением.

Не меньше противоречий существовало и в отношениях между ааронидами и левитами. Библейский текст не скрывает, что Аарон и его сыновья были отделены от левитов и по-своему положению стояли выше их. Левиты были для них всего лишь помощниками, но не частью их самих. Только аарониды могли руководить богослужением и быть священниками, а левиты были обязаны прислуживать им и выподнять охранные и хозяйственные функции (Чис. 3:5–10). Как такое было возможно, если Моисей и Аарон являлись родными братьями и имели одинаковое отношение к племени Леви? Непонятно и другое. Согласно Библии, Аарон был всего на три года старше Моисея, но его почему-то не постигла участь младшего брата, с которым его семья вынуждена была расстаться из-за жестокого приказа фараона, требовавшего убийства всех еврейских мальчиков. Наконец, еще одна второстепенная, но немаловажная деталь: в книге Исход пророчица Мирьям упоминается только как сестра Аарона и не говорится ни слова о том, что она имеет прямое отношение к Моисею. А ведь и он тогда должен был быть ее родным братом! (Исх. 15:20)

Представляется также странным, что сыновья Моисея не только не унаследовали его власть, но и вообще оказались преданы забвению. И это несмотря на то, что они были его детьми не от рабыни или служанки, не от наложницы-кушитки, появившейся позднее, а от законной жены, Ципоры, дочери вождя и первосвященника племени кениев, так много помогавшего Моисею! Все это противоречило законам и традициям того времени и должно было получить хоть какое-либо вразумительное объяснение в Библии. Однако библейский текст почему-то хранит полное молчание о судьбе сыновей Моисея. Если бы дети Моисея погибли, то Библия вряд ли скрыла бы это обстоятельство; она непременно поведала бы об этом, как сделала в случае мистической смерти двух сыновей Аарона. Если так, то почему очень важные священнические функции Моисея унаследовали сыновья Аарона, а не его собственные? Ведь никто из современников Моисея так не поступал. Мы никогда не слышали, чтобы фараон, царь или просто вождь кочевого племени, имея собственных сыновей, сделал своим наследником не одного из них, а всего лишь племянника.

Самым вероятным объяснением является особое положение ааронидов: они происходили из традиционного священнического клана «дома Иакова» и только им полагалось занимать пост первосвященника и руководить яхвистским богослужением. Именно поэтому помощь Аарона оказалась решающей для миссии Моисея. Только благодаря поддержке первосвященника и его влиятельного клана Моисей, смог быстро стать политическим вождем древнееврейских племен.

Насколько сильны были противоречия между левитами и ааронидами, свидетельствует мятеж Кораха, когда часть левитов открыто выступила против главенства ааронидов в богослужении. Сам по себе факт этого мятежа является важным аргументом в пользу разного происхождения ааронидов и левитов. Если бы аарониды происходили из самих левитов и являлись прямыми родственниками Моисея, то мятеж Кораха утратил бы всякий смысл. Ведь взбунтовавшиеся левиты категорически возражали против концентрации богослужения в руках Аарона и его родственников, но не имели ничего против самого Моисея и его близких. Если Аарон был действительно родным братом Моисея, то почему же левиты столь по-разному относились к ним, и как понять их гнев против родственников Аарона, которые одновременно должны были являться и их собственными родственниками? Ведь если Аарон приходился родным братом Моисею, то он должен был быть одновременно и двоюродным братом Кораху — вождю мятежных левитов (Исх. 6:16–21). Очевидно, Аарон и Моисей, как и их дети, вовсе не были братьями, поэтому-то левиты и возражали столь резко против концентрации всего богослужения в руках ааронидов.

Цель Моисея заключалась не только в том, чтобы избавить свой народ от египетского порабощения, но и в реформации племенной религии «дома Иакова». Он превратил изначально языческий культ южных древнееврейских племен в универсальную монотеистическую религию. Однако священнический клан Аарона с большим трудом воспринимал монотеистическое реформирование своего старого культа, поэтому Моисей поставил на службу новой религии собственное племя. Так, вольно или невольно, он создал еще одно священническое сословие, которое являлось фактическим конкурентом традиционному жреческому клану ааронидов. Чтобы избежать столкновения с этим влиятельным священническим родом, он договорился с Аароном о разделении полномочий ааронидов и левитов, оставив последним второстепенные функции в богослужении. Однако конфликтов между двумя священническими группами все равно избежать не удалось. Об этом красноречиво свидетельствует как эпизод с золотым тельцом, так и мятеж Кораха. Весьма вероятно, что загадочная гибель двух сыновей Аарона из-за того, что они «воскурили пред Богом огонь чуждый, какого Он не велел им» (Лев. 10:1), в действительности была результатом столкновения между левитами и ааронидами.

Борьба шла не только за роль в богослужении, но и за характер этого богослужения. Моисей, используя левитов, последовательно отстаивал монотеистический яхвизм, а Аарон и его клан периодически отступали к старому, языческому толкованию своего племенного культа. Проблема Моисея заключалась в том, что он мог опереться только на собственное племя, которое являлось одним из самых маленьких среди древнееврейских колен, поэтому его лидерство было возможно только при поддержке первосвященника и вождей других племен. Ничего удивительного, что Моисей не мог передать власть своим сыновьям, и после его смерти верховную власть унаследовал Йеошуа — лидер северных племен, а религиозную — Эльазар, глава священнического клана «дома Иакова».

Напряженность в отношениях между левитами и ааронидами была усугублена расколом стана Моисея. Два южных колена, Йеуда и Шимон, отказались идти на соединение с теми северными племенами, которые уже находились в Ханаане, и предпочли задержаться в пустыне вместе со своими новыми союзниками — кочевыми племенами мидьянского и эдомитского происхождения. Однако большинство племен вместе с Моисеем и Эльазаром, сыном Аарона, ушли на завоевание центрального и северного Ханаана. Раскололись и обе священнические группы, и тоже на две далеко не равные части. Почти все левиты ушли вместе с Моисеем, но лишь немногие аарониды последовали за первосвященником Эльазаром. Большинство ааронидов предпочло остаться с более близким им коленом Йеуда на южной границе Ханаана.

Так левиты и аарониды разделились на северных и южных.
Позднее, уже в период судей, северные левиты сумели взять реванш над ааронидами: пользуясь тем, что последние, оказавшись среди северных племен, потеряли свое былое влияние, каким они пользовались среди собственных — южных колен, северные левиты взяли в свои руки руководство богослужением. У нас есть основания полагать, что первосвященник Эли из религиозного центра в Шило был в действительности потомком Моисея, а не Аарона. Явное преобладание северных левитов в период судей лишь обострило отношения между двумя священническими корпорациями и привело к географическому и политическому размежеванию между ними. На землях северных племен, вошедших позднее в Израильское царство, доминировали левиты, а на территориях двух южных колен, образовавших Иудею, господствовали аарониды.

В период объединенного царства, когда носители традиции — левиты и аарониды — составляли первоначальный вариант Пятикнижия, обе группы, руководствуясь интересами общего государства, создали единую версию возвращения древних евреев из Египта и овладения страной. Она включила в себя как то, что пришлось пережить одним, — завоевания Йеошуа в Ханаане, так и то, что выпало на долю других, — сорок лет скитаний в пустыне и завоевания Калева на юге страны. Исходя из этих же соображений, составители Библии соединили линии Моисея и Аарона, сделав их родными братьями из колена Леви. Тем самым, формально удалось объединить левитов и ааронидов, яхвистов северных и южных племен, в одно целое, точно так же, как до этого объединились в одном царстве северные и южные колена. Однако подлинное объединение произошло лишь два столетия спустя, после падения Северного царства. Только тогда две священнические группы, имевшие изначально разное происхождение, слились в одну, причем аарониды снова заняли господствующее положение, а левиты — второстепенное. Этот шаг соответствовал интересам обеих групп — южных ааронидов и северных левитов. Первые становились наследниками северной династии первосвященников, а вторые наконец-то приобретали свой дом и влиятельных покровителей. В рамках объединения двух священнических групп произошло перераспределение жреческих обязанностей в иерусалимском Храме: южные аарониды уступили ряд второстепенных функций северным левитам.

До правления Давида главная роль в истории яхвизма принадлежала отнюдь не южным ааронидам, как это было впоследствии, а северным левитам. Именно в их руках находилась главная святыня — Ковчег Завета, и именно они организовали и руководили известными по Библии яхвистскими центрами в Гильгале, Шхеме, Мицпе, Шило и Нове. Что касается южных ааронидов и левитов, то им пришлось несколько десятилетий странствовать по пустыням вокруг южного Ханаана совместно с племенами Йеуда и Шимон, но уже без Ковчега Завета, который в это время вместе с северными левитами сопровождал завоевания Йеошуа в Ханаане. После оседания южных племен на землю их аарониды и левиты создали собственные яхвистские центры, которые по своему значению, безусловно, уступали такому северному левитскому центру, как Шило.
Вообще-то сами левиты, как впрочем и священнический клан ааронидов, не разделились бы, если бы не произошел раскол среди племен, ушедших вместе с Моисеем из Египта.

Разделение и без того небольшого колена левитов привело к тому, что они перестали существовать в качестве самостоятельного племени. В каждой племенной группе, северной и южной, они образовали жреческое сословие, которое занималось яхвистским богослужением, правда, в северной они занимали ведущие позиции, а в южной — второстепенные. Каждое колено, покинувшее вместе с левитами Египет, обязалось компенсировать их частью своей территории и дохода. Вероятно, меньше всех дал левитам «дом Иосифа», который ушел из Египта на два с половиной столетия раньше Моисея и левитов и не считал себя чем-либо обязанным им. Это предположение подтверждает и библейский текст: «Они (Менаше и Эфраим.) не дали левитам части в земле, а только города для жительства с предместьями их для скота и для имущества их» (Нав. 14:4).

Главенство северных левитов среди яхвистов израильских племен продолжалось вплоть до времени судьи и пророка Самуила. Правление последнего ознаменовало собой переход религиозного лидерства от северных левитов к южным ааронидам. В этом смысле очень знаменательна библейская история о первосвященнике Эли из Шило. Не подлежит сомнению, что она была создана южными ааронидами, чтобы оправдать переход к ним главенства в богослужении, которое до этого принадлежало северной священнической династии. Эпизод с «человеком Божиим», который пришел предупредить Эли о грядущем наказании за недостойное поведение его сыновей, призван был легитимизировать возвышение южных ааронидов и показать, что это не превратности судьбы, а воля Господа: «И поставлю Себе священника верного, который по сердцу Моему и по душе Моей поступать будет; и устрою ему дом прочный, и будет он ходить перед помазанником Моим во все дни» (1 Цар. 2:35). Намекая на незавидное положение северных: левитов, в котором они оказались как во времена правления Соломона, так и после падения Северного царства, библейский текст не без сарказма сообщает об их печальной судьбе: «И всякий, оставшийся из дома твоего, придет кланяться ему (имеется в виду первосвященник из южных ааронидов.) из-за агоры серебра и куска хлеба и скажет: „причисли меня к какой-нибудь священнической службе, чтобы иметь пропитание“» (1 Цар. 2:36). Об этом же говорится и в слове Господнем Самуилу, когда тот еще мальчиком помогал первосвященнику Эли вести богослужение. Интересно, что самому Эли южные аарониды не смогли ничего поставить в вину кроме попустительства своим сыновьям. И все же — «не искупится вина дома Эли ни жертвою, ни дароприношением вовек» (1 Цар. 3:14).

Столь суровый приговор объясняется тем, что в противном случае южным ааронидам пришлось бы вернуть главенство прямым наследникам Моисея — северной священнической династии. Между прочим, сыновья самого Самуила, одного из тех «верных священников»-ааронидов, о которых: идет речь в пророчестве «человека Божия», на поверку оказались ничуть не лучше сыновей Эли, но его род почему-то не был за это так немилосердно наказан. Примечательно еще одно обстоятельство: пророчество «человека Божия» напоминает, что Господь избрал из всех колен израильских дом праотца Эли себе в священники, но предусмотрительно не называет имени этого праотца. Более поздняя раввинистическая традиция добавляет имя Аарона как праотца Эли, однако в библейском тексте оно отсутствует.

Все это лишний раз дает основания полагать, что главенство южных ааронидов над северными левитами возникло лишь после воцарения давидидов и лишь задним числом было обосновано в Ветхом Завете.

В видении Самуила говорится о том, что Господь «сделает дело в Израиле, от которого у каждого услышавшего о нем зазвенит в обоих ушах» (1 Цар. 3:11). Этим впечатляющим «делом» стал переход первосвященства от левитов северных племен к ааронидам южных, перевоз Ковчега Завета в Иерусалим и падение престижа религиозного центра в Шило. Правда, перехватить главенство из рук северных левитов ааронидам помогла военная и политическая обстановка того времени. Поражение армии северных племен в битве под Эвен а-Эзером, захват филистимлянами Ковчега Завета и вероятный разгром ими религиозного центра в Шило — все это привело к тому, что первосвященство перешло к аарониду южных племен — Самуилу, а северным левитам пришлось временно обосноваться в городе Нов и навсегда остаться без главной святыни яхвизма. В дальнейшем филистимляне возвратили Ковчег Завета, но не его законным хозяевам — левитам из Шило, а ааронидам южных племен, что, как и рассчитывали филистимляне, вызвало столкновения между двумя священническими группами и трения между древнееврейскими коленами. Усиление северного царя Саула, казалось, должно было вернуть левитам утраченные позиции, но история распорядилась иначе. Саул приказал передать Ковчег Завета из города Кирьят-Йеарима, расположенного на территории южного колена Йеуда, но опять-таки не левитам, а в свою резиденцию — Гиву, в область своего собственного племени Биньямин. Обиженные этим левиты помогли Давиду, когда он бежал от Саула, и тем самым окончательно впали в немилость царя. В наказание за помощь Давиду Саул казнил 85 священников-левитов и разгромил их центр в Нове. Оставшийся в живых Эвйатар, сын главы северной священнической династии, вынужден был присоединиться к Давиду. Так возник неожиданный и чисто временный союз северных левитов с претендентом на престол от южных племен.

Существовала еще одна причина немилости Саула к северолевитской священнической династии: его семья и род были тесно связаны с культом Баала. Некоторые члены его семьи, в частности сын Ишбаал (Ишбошет), носили имена, включавшие в себя имя этого языческого бога. По мере усиления своей власти, Саул все меньше нуждался в помощи яхвистов и все больше склонялся к культу Баала, жрецы которого оказывали ему всемерную поддержку. Его главный соперник Давид был известен как верный яхвист и мог рассчитывать на помощь не только южных ааронидов, но и северных левитов. Понимая это, Саул не доверял левитам и подозревал их в симпатиях к яхвисту Давиду, хотя тот и происходил из южных племен.
Первый израильский царь Саул, представлявший северные племена, пошел на унию с южными коленами на условиях, очень напоминавших договор Моисея с Аароном: северянин Саул получал верховную власть, а правитель южан Самуил — религиозную. Этот союз ущемил интересы северных левитов и отодвинул их на второй план после южных ааронидов. Царь Давид оказался осторожнее и дальновиднее. Учитывая, что в трудный момент его противостояния с Саулом северная священническая династия проявила лояльность к нему, он старался не нарушать ее интересов и соблюдать хрупкое равновесие между северными левитами, южными ааронидами и йевусейским жречеством Иерусалима. Памятуя о сопротивлении северных левитов, когда он решил перевезти Ковчег Завета в Иерусалим, Давид отказался даже от идеи строительства иерусалимского Храма, чтобы не обострять еще больше отношений с ними. Однако его сын, Соломон, уже не чувствовал себя чем-либо обязанным северным левитам; более того, поддержка ими другого претендента на престол — сына Давида, Адонии, являвшегося главным конкурентом Соломона, — сильно испортила отношения между левитами и будущим царем. В результате, как только Соломону удалось взять верх над своим соперником, он немедленно отправил Эвйатара, главу северной священнической династии, в ссылку в его родной город Анатот, а его полномочия передал южным ааронидам, которые с самого начала поддержали Соломона.

В дальнейшем царь Соломон в отличие от своего отца уже не считался с интересами северных левитов и неоднократно ущемлял их в период своего правления. Строительство иерусалимского Храма и передача в руки южных ааронидов исключительных прав на руководство богослужением окончательно вытеснили левитов на второстепенные позиции. Ничего удивительного, что северные левиты полностью поддержали вождя колена Эфраим, Йаровама, в его стремлении разорвать союз с южными племенами и выйти из-под власти династии давидидов. Как и все северные племена, левиты чувствовали себя обделенными и ущемленными в объединенном царстве Соломона, где светская власть принадлежала давидидам, а религиозная — ааронидам.

Библейское повествование о пророке Ахии из Шило, обещавшем Йароваму власть над десятью северными племенами, является косвенным свидетельством полной поддержки его со стороны северных левитов.
Но разрыв унии с южными племенами и образование Северного царства не оправдали надежд левитов. Главные религиозные центры в Бейт-Эле и Дане, призванные соперничать с иерусалимским Храмом, так и не перешли в их распоряжение. Храм в Дане остался в руках южнолевитской священнической династии, которая связала свою судьбу с племенем Дан еще в XII в. до н. э., когда даниты под давлением филистимлян были вынуждены переселиться с юга страны на ее крайний север, в верхнюю Галилею. Другой, куда более важный храм в Бейт-Эле, управлялся местными жрецами. Вероятно, изначально там поклонялись культу Эля, который со временем слился со старой языческой формой яхвизма, существовавшей еще до монотеистической революции Моисея. Возможно, золотые тельцы из Бейт-Эля и Дана были сродни тому самому золотому тельцу, которого изваял Аарон в пустыне во время длительного отсутствия Моисея.

Но Бейт-Эль (Вефиль) имел особое значение: он был одним из первых и самых древних религиозных центров в Ханаане и почитался древнееврейскими племенами еще в доегипетский период. В Бейт-Эле неоднократно молился и приносил жертвы Авраам, именно там его внуку Иакову приснился знаменитый сон о лестнице, ведущей в небо, — не случайно Иаков назвал Бейт-Эль «местом, где открывается Бог» (Быт. 28:16). Библия сообщает, что Иаков молился там как до ухода к родственникам в Харан, так и после возвращения оттуда. После завоеваний Йеошуа Бейт-Эль, известный тогда под старым названием — Луз, достался колену Эфраим, и жрецы из этого племени стали руководить там богослужением. Правда, южная сторона Бейт-Эля принадлежала племени Биньямин, и, возможно, жрецы этого колена тоже участвовали в богослужении. Судя по всему, левиты сначала не претендовали на владение этим религиозным центром, по крайней мере, ни во времена Йеошуа, ни в период судей они таких требований не выдвигали; очевидно, там господствовал явно не яхвистский культ.

Положение изменилось, когда объединенное царство распалось и возникла острая необходимость в создании достойной альтернативы иерусалимскому Храму. Вероятно, самым известным и почитаемым на территории северных племен был религиозный центр в Бейт-Эле, и Йаровам решил придать ему яхвистский характер, провозгласив храмом Бога, который вывел израильтян из Египта. С этого момента возникли две проблемы, которые так и не нашли своего разрешения вплоть до падения Северного царства. Объявив Бейт-Эль яхвистским центром, альтернативой иерусалимскому Храму, Йаровам должен был передать его в ведение левитов, которые представляли культ Яхве на территории северных племен. Этот статус был закреплен за левитами еще в соглашении между Моисеем и Йеошуа и соблюдался как в период судей, так и в объединенном царстве. Но Йаровам не мог и не хотел идти на конфликт с собственным племенем — лидером отколовшихся колен. Владение таким почитаемым религиозным центром, как Бейт-Эль, давало немалые экономические и политические выгоды для племени Эфраим, а левиты, представлявшие «дом Иакова», были чужаками для «дома Иосифа» и прямыми конкурентами для местных жрецов.

Отказ Йаровама отдать им Бейт-Эль левиты восприняли как предательство со стороны того, кого они поддерживали с большим риском для себя, идя на конфронтацию с давидидами и ааронидами. Другой проблемой стали сами золотые тельцы, установленные в Бейт-Эле и Дане: они слишком ассоциировались с пресловутым тельцом Аарона. Согласно старым домонотеистическим представлениям яхвизма, которые отражал Аарон, молодой бык являлся олицетворением культа Яхве, но точно такой же символ использовался в Ханаане для служения Элю и Баалу. Видимо, в Бейт-Эле возник какой-то новый синкретический культ, в котором смешались черты Эля, Яхве и Баала. Их слияние было облегчено тем, что все они использовали одни и те же символы, в частности быка, и близкие, параллельные эпитеты бога. Тем самым Бейт-Эль стал притягательным местом как для приверженцев Эля и Яхве, так и Баала.

Установив тельца в Бейт-Эле и отказавшись передать этот религиозный центр левитам, Йаровам нанес им сразу две раны: допустил профанацию яхвизма и создал серьезную конкуренцию для их собственных центров. Кроме того, Йаровам нарушил историческое соглашение между Моисеем и Йеошуа о разделении полномочий и предоставлении левитам всей полноты религиозной власти в союзе израильских племен. Так возникли пресловутые «грехи Йаровама», которые ставились в вину всем израильским царям, правда, без большого успеха.
Книга Паралипоменон отмечает интересную деталь: в правление иудейского царя Рехавама многие левиты из Северного царства «оставили свои предместья и свои владения и пришли в Иудею и Иерусалим, так как отстранил их Йаровам и сыновья его от служения Господу. И поставил (Йаровам) у себя жрецов к высотам, и к козлищам, и к тельцам, которых: он сделал» (2 Пар. 11:14). Весьма вероятно, что пришедшие в Южное царство левиты раньше тоже служили на тех же самых «высотах» и устраивали жертвоприношения у тех же самых «козлищ» и «тельцов», и что подлинная проблема заключалась не в том, где и кому приносились жертвы, а в том,кто должен был проводить эти культовые обряды. Йаровам вполне справедливо рассматривал левитов как потенциальных союзников яхвистов из Южного царства и предпочитал полагаться на жрецов из северных колен. Факт ухода части левитов в Иудею лишь подтверждал их конфликт с новым царем и свидетельствовал об ослаблении позиций яхвизма в Израильском царстве, особенно если учесть, что северные племена, и преимущественно «дом Иосифа», исторически были ближе к ханаанским божествам, нежели к Яхве.
В отличие от более поздних времен священнические сословия левитов и ааронидов не представляли собой замкнутые, закрытые для чужих, родовые группы. Напротив, вплоть до периода Второго Храма в состав левитов и ааронидов периодически вливались жреческие кланы других народов Ханаана. Косвенное подтверждение этому можно найти в самих библейских источниках.

Так, книга Исход, дающая полную родословную левитов и ааронидов после ухода из Египта, называет только три рода: Гершон, Кеат и Мерари. Зато существенно более поздняя книга Паралипоменон, повествуя о временах иудейского царя Хизкии, добавляет к вышеуказанным еще четыре левитских клана: Элицафан, Асаф, Эйман и Йедутун. Эти последние нигде ранее не указывались, по крайней мере в период исхода из Египта о них ничего не было известно. Даже если один из них, род Элицафана, мы попытаемся возвести к Узиэлю, происходившему из клана Кеата, то все равно остаются три новых левитских рода, неизвестных ранее. Впрочем, если бы новые кланы происходили из старых, то Библия, скорее всего, об этом бы упомянула.
Из каких народов и на каком этапе истории присоединились новые жреческие кланы к левитам и ааронидам? Можно предположить, что новые жрецы влились в яхвистские священнические сословия отнюдь не из среды враждебных и покоренных силой народов, а только из тех этносов, которые являлись историческими союзниками древних евреев и чей религиозный культ был близок раннему яхвизму. Так, нам известны кении и кеназиты, или «шасу Яхве», которые добровольно присоединились к южным племенам Йеуда и Шимон еще до завоевания Ханаана. Другими наиболее вероятными кандидатами являются йевусеи — традиционные союзники южных племен, которые органически влились в состав иудеев после завоевания Иерусалима царем Давидом. Не исключено, что Цадок, один из двух первосвященников Давида, ранее был главным жрецом йевусеев, тем более что их религиозный культ был очень близок, если не идентичен, новой вере патриарха Авраама.

Наконец, нельзя сбрасывать со счета, что жрецы южных хивеев, стойких союзников колена Йеуда, стали еще одним компонентом, вошедшим в состав левитов. Впрочем, не только иноплеменные жреческие кланы проникали в среду яхвистских священнослужителей, но и сами они постепенно ассимилировались с окружавшим их ханаанским населением. Этот факт подтверждает Эзра, законоучитель и, очевидно, главный и последний редактор Библии. В своей книге он сообщает, что знатные люди пожаловались ему, что «народ Израиля, и священники, и левиты не отделились от народов иноплеменных с мерзостями их: от ханаанеев, хеттов, перизеев, йевусеев, аммонитян, моавитян, египтян и эмореев. Потому что взяли дочерей их в жены для себя и для сыновей своих и смешалось семя священное с народами иноплеменными, и притом рука знатнейших и главнейших была первой в этом беззаконии» (Езд. 9:1–2). Далее Эзра приводит длинный список священнослужителей, взявших себе и своим сыновьям жен из соседних народов. Если подобное происходило в V в. до н. э., когда яхвизм стал действительно монотеистическим учением, то можно себе представить, сколь значительным было смешение левитов и ааронидов за несколько столетий до этого.

Яхвизм и языческие культы Ханаана: от сосуществования к противостоянию

Нельзя пройти мимо одного интересного обстоятельства: самые известные пророки Северного царства — Илия и Элиша — ни словом не обмолвились по поводу тельцов Бейт-Эля и Дана. А ведь именно этих тельцов носители традиции ставили в вину Йароваму и всем без исключения израильским царям. Как могло случиться, что столь очевидный факт идолопоклонства выпал из поля зрения бескомпромиссных борцов с языческими культами, тем более что оба пророка, как свидетельствует Библия, неоднократно бывали в Бейт-Эле?

Очевидно, разгадка этого явления связана как с особенностями того времени, когда жили Илия и Элиша, так и с их происхождением. Известно, что в годы жизни этих пророков главной проблемой были отнюдь не тельцы Бейт-Эля и Дана, а культ Баала. Для борьбы с ним и его служителями яхвисты северных племен нуждались в союзниках, которых они нашли в лице влиятельных жрецов Бейт-Эля. Интересы последних тоже сильно пострадали от распространения культа Баала, особенно в период правления царей из династии Омри. Тогда самым опасным врагом культа Яхве был не домонотеистический яхвистский культ Бейт-Эля, а Баал и его жречество. В какой-то мере это подтверждается и пророком Северного царства — Ошеей. Он тоже в своей критике идолопоклонства на первое место выдвигает культ Баала, его жрецов и пророков, и лишь во вторую очередь осуждает грехи Бейт-Эля, называя его Бейт-Авеном («домом обмана»).

Больше всех проблема Бейт-Эля волновала северную династию первосвященников, которая претендовала на руководство этим религиозным центром со времен раскола объединенного царства и являлась носителем традиции в Северном царстве; из нее вышли люди, которые составляли известные нам библейские тексты. К этой наиболее грамотной и образованной части северных левитов относился и пророк Ошея. Что касается Илии и Элиши, то, судя по описанию их жизни, они были, скорее всего, народными пророками, никак не связанными с левитским «истеблишментом». Возможно, по своему происхождению они вообще не были левитами, ведь не каждый яхвист происходил из левитов. Недаром Йаровам назначил вести яхвистское богослужение жрецов не левитского происхождения. К тому же ни Тишби, ни Авел-Мехола — родные города Илии и Элиши — не были перечислены в качестве мест, отданных левитам при завоевании Ханаана.

Вероятно, обоих этих пророков очень мало интересовали притязания северолевитской священнической династии на храмы в Бейт-Эле и Дане. В условиях повсеместного наступления культа Баала они вряд ли участвовали в полемике левитских священнослужителей по поводу допустимости тельцов в яхвистских религиозных центрах. Языческая символика была столь присуща сознанию людей того времени, что даже монотеистический культ не мог не иметь отдельных ее элементов. Люди той эпохи нуждались в зримых символах присутствия Бога, и тельцы Бейт-Эля и Дана были уступкой этим религиозным представлениям.
Подтверждением этому может служить культ Нехуштана. Согласно библейской книге Чисел, народ Моисея, находившийся в пустыне южнее Эдома, очень страдал от укусов ядовитых змей, и тогда «сделал Моисей медного змея и укрепил его на шесте, и, когда змей жалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив» (Чис. 21:9). Культ Нехуштана (др. — евр.нахаш— змея) благополучно существовал вплоть до религиозных реформ иудейского царя Хизкии, который был вынужден запретить его как безусловное идолопоклонство. Возможно, культ Нехуштана существовал и раньше, до Моисея, и тот факт, что Моисей разрешал его, свидетельствовал о неизбежности уступок языческим представлениям населения. Если сам Моисей мог допустить изображение медного змея, то Йаровам и жрецы Бейт-Эля считали себя вправе установить золотых тельцов, которые были символами не только домонотеистического Яхве, но и Эля, и Баала.

Интересно, что обителью Бога Израиля была вовсе не «страна обетованная», не Ханаан, а земли, лежавшие к югу и юго-западу от нее.

Библейский текст дает несколько направлений, где надо искать удел Бога Израиля. Так, победная Песнь Деборы называет два места пребывания Господа: гору Сеир в Эдоме и гору Синай на юге одноименного полуострова:

Когда выходил Ты, Господи, от Сеира,
Когда шел с поля Эдомского,
Тогда земля тряслась, и небо капало,
И облака проливали воду;
Горы таяли пред Господом, даже этот Синай —
Пред Господом, Богом Израиля.
(Суд. 5:4–5)

Эти свидетельства особенно ценны тем, что Песнь Деборы — одна из самых древних частей Библии, относящаяся к XII в. до н. э. В другом, столь же древнем библейском тексте, Песни Моисея, возносившей хвалу Господу по случаю перехода посуху моря, совершенно ясно говорится, что Моисей, после того как покинул Египет, повел свой народ в родной удел Яхве, в его святилище, которое находилось в горах: «Ты ведешь милостью Твоею народ этот, который Ты избавил, — сопровождаешь силою Твоею к святой обители Твоей… Введи его и рассели его в горах удела Твоего, на месте, которое Ты сделал жилищем Себе, Господи, — в святилище, Господь, что создали руки Твои» (Исх. 15:13, 17).
Как известно, Моисей приводит свой народ к горе Синай, расположенной в южной оконечности Синайского полуострова. По крайней мере, библейский текст неоднократно называет эту гору так и связывает ее с Господом. Например: «Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне» (Исх. 19:18). Или несколько иначе: «И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей» (Исх. 19:20).

Эти слова не оставляют никакого сомнения в том, что обителью Господа была гора Синай. Однако в другом месте, где говорится о возложении на Моисея миссии по спасению его народа, библейский текст называет гору Бога совсем иначе — Хорев: «Моисей пас овец тестя своего Итро, правителя Мидьяна. Однажды повел он стадо далеко в пустыню и пришел к горе Господа, Хореву» (Исх. 3:1). Подтверждая, что речь идет о святилище Господа, библейский текст сообщает: «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, земля святая» (Исх. 3:5). О том, что именно Хорев, а не Синай — название горы Господа, свидетельствует и другой эпизод, связанный уже не с Моисеем, а с пророком Илией. В отчаянии от преследований идолопоклонников он идет за помощью в удел Господа «…и шел сорок дней и сорок ночей до горы Божьей Хорев» (3 Цар. 19:8). Был ли Хорев еще одним названием горы Синай, или речь шла о совершенно другой горе, которая тоже принадлежала уделу Господа, мы не знаем. Однако, если обителью Бога мог быть Сеир в Эдоме и одновременно Синай, то почему в удел Господа не могла входить и третья гора — Хорев в Мидьяне? Весьма вероятно, что все эти три горы считались святыми местами.

Иудейский пророк Хаваккук, живший в конце VII — начале VI в. до н. э., оставил свое указание о месте, откуда появился Единый Бог: «Бог из Теймана придет, и Святой — от горы Паран» (Авв. 3:3). Как известно, Тейманом называлась область в Эдоме, где жило одноименное эдомитянское племя, а пустыня Паран находилась между центральным Синаем и южной Иудеей. Впрочем, у нас имеется еще одно библейское свидетельство, пусть и довольно общее, о местонахождении обители Бога Израиля. В описании войн между израильским царем Ахавом и дамасским царем Бен-Хададом есть интересный эпизод: «Слуги царя арамейского сказали ему: Бог их есть Бог гор, поэтому они одолели нас; если же мы сразимся с ними на равнине, то наверняка одолеем их. …Господь есть Бог гор, но не Бог долин…» (3 Цар. 20:23, 28).

Таким образом, обитель Господа Израиля была изначально расположена в горах, точнее, в гористом, полупустынном районе, в треугольнике между юго-восточным Ханааном (Эдомом), северо-западной Аравией (Мидьяном) и южным Синаем. Почему же главные святилища Яхве — Сеир, Синай и Хорев — находились не там, где жил его народ? Значит ли это, что «дом Иакова» воспринял бога тех народов, которые там жили — эдомитян, мидьянитян и кениев, — или южные древнееврейские племена сами долгое время кочевали в этом районе? С другой стороны, если гора Сеир в Эдоме входила в удел Яхве, то почему же эдомитяне не остались приверженцами этого культа, а стали поклоняться языческому богу Каусу? Складывается странная и труднообъяснимая картина: «дом Иакова», почти никогда не живший в обители Яхве, за исключением 40-летнего скитания по пустыне двух южных племен, навсегда принимает этого Бога, а эдомитяне и мидьянитяне, постоянные жители удела Господа, либо ему никогда не поклонялись, либо со временем сменили на другого бога. Чтобы понять, почему так произошло, нужно принять во внимание два очень важных обстоятельства: близкородственный характер всей группы племен, которых привел в Ханаан патриарх Авраам, и исключительную роль Моисея в формировании монотеистического яхвизма.

Несмотря на то что Библия повествует об Аврааме как о патриархе семейного клана, в действительности он являлся главой большого племенного объединения, которое позднее распалось на известные нам народы: на южные древнееврейские племена, эдомитян, моавитян, аммонитян, ишмаэльтян, амалекитян, мидьянитян, кеназитов и кениев. Разделение между ними началось уже после смерти Авраама, когда они начали смешиваться с местными народами южного Ханаана, северо-западной Аравии и Синая. Все эти кочевые аморейские народы имели общее происхождение, говорили на одном языке, поклонялись одним и тем же богам и занимали тот самый горный треугольник Сеир-Хорев-Синай, который считался уделом Яхве. Вероятно, культ Яхве был одним из их общих культов, и не случайно египтяне называли часть этих кочевников «шасу Яхве». Вряд ли будет ошибкой сказать, что в доегипетский период все эти народы представляли собой один большой этнос кочевых амореев, внутри которого существовали лишь племенные деления. Не надо забывать, что не только при Аврааме, но и при Исааке еще не было разделения на «дом Иакова» и «дом Эсава», на древних евреев и эдомитян. Все они тогда представляли собой одно целое, а следовательно, гора Сёир в Эдоме была их общим святилищем.

Выделение южных древнееврейских пілемен из этого большого этноса кочевников и полукочевников произошло прежде всего в результате четырехвекового пребывания «дома Иакова» в Египте. Нахождение в нильской дельте в корне изменило образ жизни древних евреев, превратило их в оседлый народ и оторвало «дом Иакова» от его кочевых собратьев в Синае, Мидьяне и южном Ханаане. Но с другой стороны, оно его сблизило с гиксосским «домом Иосифа», происходившим из совсем другого племенного объединения кочевых амореев. Почему у потомков Ишмаэля или Мидьяна не могли быть те же боги, что и у потомков Исаака, если их родоначальники считались сыновьями одного отца — Авраама? То же самое касается потомков Иакова и Эсава, тем более что оба они являлись единоутробными сыновьями одного отца — Исаака, и одной матери — Ревекки. Обособление и разделение племен, которые привел Авраам в Ханаан, выделение из них отдельных этносов привело к тому, что территория «дома Иакова» оказалась вне удела его Бога.

И все же эти народы оставались еще очень долго близкими друг к другу по всем параметрам. Не зря к племенам Моисея, ушедшим из Египта, присоединились в пустыне кении, кеназиты и иерахмиэлиты, которые впоследствии слились с коленом Йеуда. Этот союз возник не только благодаря общим этническим и языковым корням, но и вследствие общего культа, который исповедовали эти народы. Нет сомнения, что культ Яхве был известен среди них уже в доегипетский период. Возможно, он был принесен в южный Ханаан и Мидьян с их далекой прародины, из северо-западной Месопотамии, где они жили тоже на плоскогорьях или в горных районах. Если это так, то возникает другой вопрос: почему только древнееврейские племена остались преданы этому культу, а со временем сделали его единственным?

Вероятно, особая роль культа Яхве в судьбе древнееврейских племен — в огромной степени заслуга Моисея. Его идея Единого, Всемогущего и Вечносущего Бога воплотилась в культе Яхве и превратила его в уникальную для того времени монотеистическую религию, которая в корне изменила сначала судьбу его племени — левитов, — а потом и всех древних евреев. Старая домонотеистическая форма этого культа немногим отличалась от других языческих верований. Моисей не только радикально изменил его религиозную сторону, но и придал ему ярко выраженный социальный и правовой характер, невиданный для религий той эпохи. Тем самым он создал не просто новую религию, но и новую систему социальной и правовой организации общества. Ничего подобного не было у родичей древних евреев, тех кочевых народов, которые знали и исповедовали этот культ. Поэтому неудивительно, что постепенно языческий яхвизм у них уступил место другим политеистическим верованиям, в то время как монотеистический яхвизм укреплял свои позиции лишь среди древнееврейских племен.

Не следует забывать, что иудаизм периода Первого Храма разительно отличался не только от иудаизма сегодняшнего дня, но и от иудаизма Второго Храма. Начальный иудаизм не был монотеистическим учением, таковым его сделал лишь Моисей. Однако, несмотря на категорический запрет поклонения другим богам, являющийся центральной синайской заповедью, тогдашний иудаизм мирно уживался с другими языческими культами. Имея в виду эту особенность раннего иудаизма, его целесообразнее называть яхвизмом, так как его носители, отдавая предпочтение культу Яхве, не отказывались от поклонения и другим божествам. Вплоть до разрушения Первого Храма в 587/586 г. до н. э. древнееврейские племена, не говоря уже о ханаанейско-аморейском населении, оставались по-прежнему политеистами, поклоняясь как Яхве, так и другим богам, например Баалу или Ашейре. Только в течение двух коротких периодов — времени правления иудейских царей Хизкии и Иосии — южные племена полностью вернулись к монотеизму Моисея. Однако эти годы были скорее исключением, нежели правилом.

Еще сложнее обстояло дело на территории северных племен. Там был несравненно больший процент ханаанейско-аморейского населения, исторически никак не связанного с культом Яхве. Но главная проблема заключалась в том, что сам «дом Иосифа» — лидер северных племен — традиционно отдавал предпочтение культам Эля, Баала и Ашейры — главным ханаанским божествам того времени, и не случайно. Культ Яхве не был распространен в той аморейской племенной группе, к которой он принадлежал. В этом-то и состояло его важнейшее отличие от «дома Иакова». Как ни парадоксально, но среди мидьянитян, ишмаэльтян или кениев, происходивших из племенной группы Авраама, культ Яхве был первоначально больше распространен, чем в «доме Иосифа».

В этом заключалась объективная слабость яхвизма на территории северных племен. К тому же «дом Иосифа» вернулся в Ханаан из Египта на два с половиной столетия раньше «дома Иакова» и за это время успел более чем основательно ханаанизироваться. Он принял яхвизм в результате союза с племенами Моисея и как обязательство, вытекавшее из соглашения с самим Моисеем. Левиты и аарониды, их культ Яхве были чужды «дому Иосифа» и воспринимались им как неизбежная дань и уступка союзникам, без которых завоевания Йеошуа были бы невозможны.
Другие северные племена — колена Исахар, Звулун, Гад и Ашер — за время пребывания с Моисеем в пустыне успели больше приобщиться к яхвизму, да и союз с левитами и ааронидами, которые после раскола в большинстве своем присоединились к ним, обязывал их отдавать предпочтение культу Яхве. Особое место занимало южное колено Реувен, присоединившееся к северным племенам из-за конфликта с коленом Йеуда по поводу главенства в «доме Иакова».

Реувениты, как и сами левиты, были яхвистами, но это не мешало им одновременно поклоняться и другим богам. Хуже всего с точки зрения яхвизма обстояло дело с индоевропейским (ахейским?) коленом Дан, для которого Яхве был абсолютно чужд. Но даниты жизненно нуждались в военном союзе с древнееврейскими племенами, без поддержки которых они были не в состоянии обосноваться в Ханаане. К тому же их вынужденная бездомность и память о совместном пребывании в Египте еще больше связывали их с древними евреями. Вначале союз с южными, а потом и северными племенами имел для них только военное значение, и левиты, как свидетельствует Библия, не имели удела в этом колене. Но в дальнейшем по мере израилизации это племя обзавелось собственными левитами и даже яхвистским храмом в Дане, и в религиозном плане стало не менее яхвистским, чем другие северные племена. В этом отношениии колено Дан представляет собой очень характерный пример того, как не только не израильское, но даже не семитское племя под влиянием левитов могло усвоить яхвизм.

Яхве не состоял изначально в пантеоне северных племен, однако история сложилась так, что именно на их территориях оказалось большинство левитов и главные яхвистские центры, в частности Шило. Более того, в период судей вся известная нам по Библии история яхвизма вершилась на территории северных племен и руками северных левитов. Но яхвизм на севере отличался от яхвизма на юге, хотя левиты и аарониды представляли один и тот же культ. Среди северных племен он существовал в форме так называемого элохизма, когда культ Яхве ассимилировал распространенный там культ верховного ханаанского бога Эля и использовал его терминологию и образы.

Впервые библейский текст соединил имена Эля и Яхве в момент наделения Моисея миссией по спасению своего народа из египетского рабства. Именно здесь было открыто, что «Вечносущий», то есть Яхве, является одновременно и Богом отцов — Авраама, Исаака и Иакова, — которым он был известен под именем «Эль», то есть «Бог». Тем самым носители традиции заложили основу религиозной унии между домами Иакова и Иосифа, между южными и северными племенами, без которой их военно-политический союз был бы вряд ли долговечен. Идентификация Эля с Яхве соединила два культа в один, точно так же, как идентификация имен Израиля и Иакова соединила родословия двух аморейских племенных групп, известных как «хабиру».

Не следует забывать, что патриарх Авраам, порвавший на новой родине, в Ханаане, со старыми богами из Шумера, принял одну из разновидностей культа Эля, господствовавшего тогда в этой стране. Вместе с ним культ Эля признали все полукочевые амореи-хабиру, обосновавшиеся в Палестине. В то же время у каждой группы аморейских кочевников был и свой собственный племенной культ, который они принесли со своей прародины в северо-западной Месопотамии. Например, у «дома Иакова» таким был яхвизм. Северные племена в силу исторических причин оказались под несравненно большим культурным и религиозным влиянием ханаанейского окружения, чем их южные собратья. «Дом Иосифа» дольше жил в Ханаане и меньше времени находился в Египте, чем «дом Иакова».

Если первый пробыл в Египте около 250 лет, то второй значительно больше — 430 лет, поэтому ко времени исхода южных племен из Египта влияние собственного культа Яхве у них существенно возросло за счет ослабления позиций ханаанейского культа Эля. Бога Эля в «доме Иакова» постигла та же судьба, что и языческих божков из Шумера, принесенных Авраамом в Ханаан. Совершенно в иной ситуации он оказался в «доме Иосифа», где пустил значительно более глубокие корни. Имя «Эль» в качестве имени Бога было настолько распространено на его территории, что даже левиты-яхвисты из Шило в Северном царстве были вынуждены использовать один из его вариантов — «элохим». Впрочем, лучшим памятником культу Эля стали имена людей, включая имя легендарного родоначальника северных племен — Израиль (Исраэль — «богоборец»). Когда впервые записывались библейские тексты, носители традиции, левиты и аарониды, соединили яхвизм — свой племенной культ — с элохизмом северных колен и стали толковать элохизм Авраама, Исаака и Иакова как тот же яхвизм.

Существуют достаточно убедительные свидетельства того, что эти культы слились друг с другом. Прежде всего, в Ветхом Завете полностью отсутствует не только какая-либо критика, но и вообще всякие упоминания о верховном ханаанском боге Эле, что само по себе очень странно. В свете сурового осуждения авторами Библии культов ханаанских богов Баала, Ашейры, Астарты (Ашторты) и Молоха, моавитского Кемоша, аммонитского Милькома, эдомитского Кауса и арамейского Хадада (разновидности того же Баала), представляется невероятным, что можно «забыть» о боге отцов, боге богов Ханаана, Финикии и Сирии — Эле. Однако объясняется это просто: библейский текст идентифицирует Эля с Яхве. Примечательно, что имя Эля используется, как правило, в тех частях Ветхого Завета, которые были созданы левитами в Северном царстве, в то время как имя Яхве превалирует в текстах, написанных ааронидами в Южном царстве.

Не случайно исследователи Библии называют первый источник «Элохистом» (Е), а второй — «Яхвистом» (J). Ряд авторов, например Ф. М. Кросс и М. С. Смит, обращают внимание на то, что эпитеты, применявшиеся к ханаанскому богу Элю, имеют свои паралели в описаниях Яхве[65]. Так, Кросс, изучая ханаанский эпос из Угарита, пришел к убеждению, что между ханаанейским и аморейским Элем, с одной стороны, и израильским Яхве — с другой, нет никакой существенной разницы, что речь идет лишь о разных именах одного и того же Бога[66]. По его мнению, описание Господа в Пятикнижии, поэтические образы его мощи и силы представляют собой синтез описаний бога-создателя Эля и бога-воителя Баала (Хадду)[67].

Очевидно, насущная потребность в объединении древнееврейских племен заставили левитов назвать Яхве Элем и объявить, что это лишь второе имя одного и того же Бога. Для этого имелись и свои основания: бог, которому молился Авраам в Ханаане, был, скорее всего, тем же Элем, точнее, «Эль Эльоном», Всевышним Господом, главным богом его союзника, царя и первосвященника Иерусалима — Малки-Цедэка. В принципе, наличие второго имени у одного бога было обычным делом. Например, Баал ханаанеев и амореев был известен у арамейцев под совсем другим именем — как Хад, или Хадду, (вероятно, от него происходят и имена дамасских царей — Бен-Хададов). Проблема заключалась в необходимости изменить языческий характер культа на монотеистический.

В целом, монотеизм Моисея, возникший еще в начале XII в. до н. э. на базе культа Яхве, так и не смог подчинить себе религиозную жизнь ни Южного, ни тем более Северного царств. Но он продолжал жить в недрах обеих священнических групп, левитов и ааронидов, чтобы позднее, около V в. до н. э., привести к созданию первого в древнем мире общества, построенного на основах подлинно монотеистической веры.
Не подлежит сомнению, что вплоть до V в. до н. э. среди древнееврейского населения, не говоря уже о ханаанеях и амореях, было принято поклоняться нескольким культам сразу: и Яхве, и Баалу, и Ашейре. Библейский текст повествует о борьбе пророка Илии с распространенным тогда политеизмом: «И подошел Илия ко всему народу, и сказал: долго ли вы будете колебаться между двумя мнениями? Если Господь есть Бог, то следуйте Ему, а если Баал, то следуйте ему. И не отвечал ему народ ни слова» (3 Цар. 18:21). Несмотря на конкуренцию между жрецами, все эти религиозные культы большей частью мирно уживались друг с другом, так как политеизм был общепринятым явлением в древнем мире. Вместе с тем под влиянием драматических событий в жизни народа, его лидеры могли не просто объявлять тот или иной культ главным, но и требовать уничтожения его конкурентов. Так произошло в период исхода из Египта, когда Моисей сделал культ Яхве единственно возможной верой для своих соплеменников.

К этому же попытался вернуться судья Гидеон, когда, разрушив жертвенники Баалу, повел борьбу за освобождение от мидьянитян. Совершенно обратное, своего рода «контрреволюцию», попробовали совершить представители династии Омри, особенно царь Ахав. Тогда культ Баала стал не просто главным, но и, благодаря стараниям царицы Изевель, чуть было не вытеснил культ Яхве с территории Северного царства. В то же время знаменитый пророк Илия боролся не только за восстановление позиций яхвистов, но и за уничтожение своих противников — жрецов Баала. Его последователь и ученик — пророк Элиша, а также глава яхвистской секты рехавитов Ионадав активно поддержали военный переворот Йеху и добились уничтожения жрецов Баала в Самарии. Однако в обычное, спокойное время все эти культы достаточно мирно сосуществовали друг с другом. Об этом свидетельствует тот факт, что и правители и простолюдины в обоих древнееврейских царствах, как правило, поклонялись сразу нескольким богам, то есть были политеистами.

Объективные трудности существовали не только в восприятии монотеистической сущности культа Яхве, но и в понимании невидимого и неосязаемого характера этого Единого Бога. Сами священнослужители, левиты и аарониды, часто затруднялись в понимании наследия Моисея. Следы этих трудностей хорошо видны в описании Единого Бога. В одной и той же библейской книге Исход сохранилось два подхода. Согласно первому, отражавшему прежние представления, Господа можно было увидеть, как языческих богов: «И взошли Моисей и Аарон, Надав и Авиху, и семьдесят старейшин Израиля. И увидели они Всесильного Бога Израиля; а под ногами Его — нечто подобное кирпичу из сапфира, прозрачного, как небесная высь. И на избранников сынов Израиля не простер Он руки своей, и видели они Бога, и ели, и пили» (Исх. 24:9–11). И напротив, другая библейская цитата, более близкая по духу своему к Моисею, предупреждает: «Ты не сможешь увидеть лицо Мое, потому что не может увидеть Меня человек и остаться в живых» (Исх. 33:20). Об этом же говорит и эпизод с пророком Илией, который, перед тем как предстать пред Богом на горе Хорев, был вынужден покрыть лицо свое плащом (3 Цар. 19:13).

Серьезные различия существовали и в понимании внешних проявлений Господа. Первоначально считалось, что присутствие Господа должно обязательно выражаться в необычных природных явлениях или силах стихии и что именно в них и проявляется Бог перед людьми. Например, картина сошествия Бога на гору Синай описывается следующим образом: «На третий день, когда наступило утро, загремели громы, и засверкали молнии, и облако густое скрыло гору… Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась» (Исх. 19:16, 18). Совершенно другой акцент делается в описании встречи пророка Илии с Господом: «И вот, Господь проходит; и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом; но не в ветре Господь. После ветра — землетрясение; но не в землетрясении Господь. И после землетрясения — огонь; но не в огне Господь. И после огня — голос тонкой тишины» (3 Цар. 19:11–12).
Главным конкурентом культа Яхве считался культ Баала. Эль, бог отец и создатель мира, верховный бог ханаанского пантеона быстро слился с Яхве и стал лишь еще одним именем Единого Господа. Эта ассимиляция была облегчена тем обстоятельством, что само слово «эль/иль» обозначало бога во всех семитских языках. Его эпитеты, например такие, как «эльон» — «Всевышний», или «шаддай» — «Всесильный», автоматически перешли и на Яхве. Впрочем, образы бога во всех западносемитских языках были сами по себе достаточно близки, поэтому надо быть осторожным в вопросе о заимствовании тех или иных эпитетов.

Одним словом, носители традиции, происходившие из южных племен, с самого начала легитимизировали Эля северных колен как того же самого Яхве, только с другим, более универсальным именем: «эль» — «бог».
Из глиняных табличек, найденных в Угарите, нам известно, что ханаанский пантеон состоял из множества богов: только детей верховного бога Эля и его супруги Ашейры насчитывалось не менее семидесяти. Однако Ветхий Завет упоминает лишь единицы из них — только тех, кто представлял реальную конкуренцию для культа Яхве и досадил носителям традиции. Чаще всего из языческих божеств упоминается имя Баала, затем идут имена богинь плодородия и любви — Ашейры и Астарты (Ашторет). Однако эти богини были менее распространены, привлекали преимущественно женскую часть населения и поэтому реально не представляли серьезной угрозы для культа Яхве.

Более того, среди населения, особенно в Северном царстве, было распространено убеждение, что Ашейра являлась супругой Яхве (Эля), и поэтому поклонение ей рассматривалось как естественное продолжение этого культа. Интересно, что в Кунтилет-Аджрут, в Негеве, была найдена весьма примечательная надпись: «Яхве из Самарии и его Ашейра». Израильский археолог Зеэв Мешель, производивший раскопки на этом месте, датировал ее концом IX — началом VIII в. до н. э.[68] Таким образом, столетия спустя после монотеистической революции Моисея ханаанская богиня-мать нашлй свое место возле Бога Израиля. Что касается Астарты, то согласно ханаанейской мифологии она считалась дочерью Ашейры и Эля. Она тоже обрела свою нишу при культе Яхве и долгое время вполне уживалась с ним.

Совершенно иначе обстояло дело с Баалом, который являл собой прямой вызов Яхве. Согласно древним ханаанейским текстам из Угарита, Баал, бог грозы, никак не был связан с Элем; его отцом считался бог растительности Дагон (Даган), являвшийся главным божеством у филистимлян. Однако культ Баала был очень распространен среди населения Ханаана, его популярность возросла с середины II тыс. до н. э. Со временем он стал даже более почитаемым, чем Эль, по крайней мере, никто из богов ханаанского пантеона не мог сравниться с ним по популярности. Неудивительно, что он стал главным врагом яхвистов и элохистов, и библейские книги полны упоминаний о длительной и упорной борьбе с культом этого языческого божества. Баал был неотъемлемой частью древнееврейской истории вплоть до начала периода Второго Храма, а может быть, и долее. Библейский текст свидетельствует о его постоянном влиянии на жизнь древнееврейских племен с момента их возвращения в Ханаан из Египта. Еще до смерти Моисея, когда древние евреи находились в области Моава, уже тогда «прилепился Израиль к Баал-Пеору, и разгневался Господь на Израиль» (Чис. 25:3). С Баалом боролся израильский судья Гидеон, но, как выяснилось, безуспешно: «Когда умер Гидеон, сыны Израиля опять совратились Баалами и поставили себе богом Баал-Берита» (Суд. 8:33). Культ Баала был главным при сыне Гидеона, Авимелехе, которому сначала ссужали деньги «из дома Баал-Берита», а потом спасались от него опять-таки «в капище Баал-Берита» (Суд. 9:4, 46).

Известно, что после смерти израильского судьи Яира «сыны Израиля служили Баалам и Астартам» (Суд. 10:6). Последний из великих судей, Самуил, тоже взывал к израильтянам, чтобы они удалили от себя Баалов и Астарт (1 Цар. 7:3), но, видимо, не очень успешно, раз дом самого израильского царя Саула был настолько связан с Баалом, что имя этого божества стало частью имен его детей и внуков. Согласно книге Паралипоменон, действительное имя младшего сына Саула было не Ишбошет, а Ишбаал, и соответственно внука — не Мефивошет, а Мефибаал. Культ Баала еще больше укрепился после раскола объединенного царства, когда северные племена стали независимыми от власти давидидов и иерусалимского Храма. Прочнее всего его позиции были на территории «дома Иосифа», который успел приобщиться к нему задолго до возвращения остальных древнееврейских племен из Египта. Не случайно «дом Иосифа» поддерживал династию Омри, которая сделала культ Баала главным в Северном царстве. Цари из яхвистской династии Йеху постарались ограничить влияние Баала и его жрецов, но даже спустя столетие после того, как ее основатель перебил жрецов Баала в Самарии, пророк Ошея с горечью констатировал, что «Эфраим провинился из-за Баала и погиб» (Ос. 13:1).

Логично предположить, что и после падения Самарии и принудительного переселения части ее жителей в Ассирию поклонение Баалу на территории бывшего Северного царства не прекратилось. Тот факт, что в конце VII в. до н. э. иудейский царь Иосия уничтожал там жертвенники языческим богам, только подтверждает это предположение. Как бы этому ни противились левиты, Баал был таким же богом северных племен, как и Яхве-Эль. Более того, его популярность возросла настолько, что часть населения стала рассматривать Ашейру как супругу Баала, а не Эля, хотя согласно табличкам с ханаанейскими мифами из Угарита супругой Баала считалась богиня любви и войны Анат, одна из дочерей верховного бога Эля. Но возможно, ханаанейская мифология имела свои региональные особенности, и религиозные представления центральной Палестины могли не совпадать с известными нам верованиями из северной Сирии, где находился древний Угарит.

Библейский текст, упоминая о жертвенниках Баала, очень часто говорит о кумирных деревьях, что были при них. Как известно, именно эти деревья были символами Ашейры. Например, судья Гидеон, разрушив жертвенник Баала, одновременно срубил и кумирное дерево, которое находилось при нем (Суд. 6:28, 30). Примечательно, что под такое же дерево (др. — евр. эля), положил камень Йеошуа в качестве свидетельства о договоре с народом. Это дерево находилось «подле святилища Господня», которое почему-то в библейском тексте не называется. Йеошуа призывал свой народ «отвергнуть божества чужие и приклонить сердце к Господу, Богу Израиля» (Нав. 24:23–26). Какого Бога имел в виду вождь «дома Иосифа» и глава северных племен? Вероятнее всего, Эля, которого позднее идентифицировали с Яхве. Но в то время многие соплеменники Йеошуа, особенно из «дома Иосифа», имели полное право полагать, что речь идет о Баале, имя которого в переводе со всех западносемитских языков означало «господь» и который считался вполне израильским богом. Впоследствии, после победы Яхве-Эля над Баалом, многие эпитеты поверженного божества, включая «господь», перешли в качестве «военных трофеев» к победителю.

Справедливости ради надо признать, что даже в самые благоприятные для культа Баала времена, например в царствование Ахава и Изевели, он не мог вытеснить своего соперника — культ Яхве-Эля. Приверженцы Баала, включая самого царя Ахава, были вынуждены считаться с тем, что значительная часть населения оставалась яхвистами и на их стороне была наиболее организованная и сильная священническая группа — северные левиты. Об этом же говорит и библейский текст, сообщая о неожиданном раскаянии Ахава после страшного пророчества Илии о нем: «Выслушал все слова эти, Ахав разодрал одежды свои, и возложил на тело свое власяницу, и постился, и спал во власянице, и ходил печально. И было слово Господне к Илии Тишбиянину: Видишь, как смирился предо Мною Ахав? За то, что он смирился предо Мною, Я не наведу беду в его дни; во дни сына его наведу беды на дом его» (3 Цар. 21:27–29).

Падение Северного царства нанесло непоправимый ущерб его левитам. Многие из них, включая наиболее грамотную и культурную часть, бежали в Южное царство, где вынуждены были присоединиться к местным ааронидам в качестве их младших партнеров. Другие остались на территории северных племен, но, потеряв собственные религиозные центры и организационное единство, со временем слились с другими элохистскими группами. Резкое ослабление левитов на землях бывшего Израильского царства привело к углублению религиозных различий между северянами и южанами, особенно между Иудеей и Самарией. В немалой степени этому способствовали и переселенцы из Месопотамии и Сирии, которых ассирийцы привели в район Самарии. В дальнейшем отказ иудеев признать самаритян наследниками «дома Иосифа» породил политический и идеологический разрыв между ними и привел к тому, что элохизм самаритян оформился в самостоятельное религиозное течение.

Эпилог

Падение Северного, а затем и Южного царств не прервало двух важных процессов: неуклонную эволюцию яхвизма в подлинный монотеизм и постепенное образование единой этнической общности Палестины на основе древнееврейских племен. Как ни парадоксально, но разрушение иерусалимского Храма в 586 г. до н. э. и вавилонский плен не остановили, а ускорили превращение яхвизма в знакомый нам иудаизм. Пребывание верхушки иудейского общества на чужбине резко ослабило влияние старых ханаанских культов в ее среде и укрепило позиции яхвистского монотеизма.

После жизни в Вавилонии прекращается подспудная борьба между ааронидами и левитами, и обе эти группы носителей традиции окончательно интегрируются в единое священническое сословие, где первые должны были руководить богослужением, а вторые — помогать им.
Не меньшие изменения происходят и в этнической картине Палестины: опустошительные нашествия ассирийцев, а спустя столетие — вавилонян, привели к перемещениям и смешениям больших масс населения страны, что способствовало в дальнейшем созданию единого народа.

Все автохтонные и пришлые, семитские и несемитские этносы, проживавшие в доизраильском Ханаане, не были уничтожены или изгнаны, а полностью слились с древнееврейскими племенами. Со временем образовался новый суперэтнос Палестины, который получил этноним «иудеи» и унаследовал историю и традиции «дома Иакова». Однако в этническом и культурном плане он имел больше общего не столько с древними евреями, сколько с ханаанейскими и аморейскими народами Палестины, так как изначально древнееврейские племена составляли явное меньшинство в общем населении Ханаана. Иудеи представляли собой амальгаму из всех известных нам народов древней Палестины: ханаанеев, амореев, йевусеев, хивеев, перизеев, хеттов, гиргашей, рефаим, кеназитов, кениев, хурритов, индоариев (марьяну) и, наконец, самих древнееврейских племен, состоявших из трех разных групп.

Позднее, уже после гибели обоих древнееврейских царств, происходит слияние иудеев с эдомитянами, а также с частью моавитян и аммонитян. В процесс ассимиляции и иудаизации оказались вовлечены и филистимляне, проживавшие в пограничных городах западной Шфелы. Так вырос и консолидировался новый этнос — иудеи, в чьих жилах текла кровь всех древних народов Палестины, но которые сами относили себя к потомкам только одного из них — «дома Иакова».

В состав этого народа не вошли лишь самаритяне, представлявшие существенную часть «дома Иосифа». Их неоднократные попытки присоединиться к иудеям были отвергнуты лидерами иудейской общины из опасения, что самаритяне, считавшие себя наследниками «дома Иосифа», будут претендовать на равные с ними права в богослужении и политическом руководстве. Предлогом для отказа послужил факт смешения жителей Самарии с выходцами из Месопотамии и Сирии, хотя сами иудеи являлись лучшим примером ассимиляции древнееврейских племен с ханаанейско-аморейским населением южной Палестины.

Вражда между иудеями и самаритянами была не случайна: она отражала историческое соперничество между «домом Иакова» и «домом Иосифа» за лидерство среди древнееврейских племен и за право объединения Ханаана под своей властью. Эта нескончаемая борьба за главенство коренилась в различной истории и родословной двух племенных групп. Она началась еще в доегипетский период и продолжалась даже после падения Израильского и Иудейского царств. «Дом Иакова» доминировал в южной половине Палестины, а «дом Иосифа» — в северной. Каждый из них стремился к единству, но только под своей гегемонией. Добровольно эти два силовых центра могли объединиться друг с другом лишь в момент общей для них опасности, как это случилось в период филистимской экспансии.

Однако в мирное время они были не в состоянии разделить власть в общем государстве, что подтвердил распад объединенного царства. В этом заключались подлинные причины конфликта между иудеями и самаритянами. История сложилась таким образом, что гегемония в Палестине перешла к «дому Иакова» и большинство потомков северных племен, известных ранее как израильтяне, вместе с остатками ханаанейско-аморейского населения стали составной частью иудейского народа. Катализатором роста нового суперэтноса стал иудаизм — единственная монотеистическая религия древнего мира, и активная политика прозелитизма.

Слившись с народами древнего Ханаана, «дом Иакова» стал законным наследником их исторического и культурного прошлого. Однако лидер северных колен — «дом Иосифа» — не был поглощен иудеями, и его непосредственные потомки, самаритяне, выпав на многие века из общего русла еврейской истории, сумели сохранить свою самобытность.

Опубликовать у себя в социальной сети

Похожие публикации

---

Логистика монгольского нашествия

Зачем они к нам пришли? Были ли вообще нашествие? Как было организовано монгольское нашествие на Русь? Какое количество монгольских войск участвовало в завоеваниях? Как были организованы обозы? Почему…    Открыть

---

Кардинал Ришелье

Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришельё (в русской традиции Ришелье; 9 сентября 1585, Париж — 4 декабря 1642, Париж), также известен как кардинал Ришельё или Красный кардинал — кардинал Римско-католической…    Открыть

---