Моонзундское морское сражение

О Моонзундском морском сражении в ходе Первой мировой войны (октябрь 1917 года).

О боях за Моонзундский архипелаг написано очень много. Фактически за документальный принимается роман Валентина Пикуля "Моонзунд". Но это произведение все-таки художественное, поэтому трудно упрекнуть писателя в том, что многие существенные детали происходившего на Балтике в 1917 г. он опустил. А детали эти весьма показательны для того времени. 

Прежде о бое в проливе Моонзунд, а особенно о линкоре "Слава", отличившемся в том бою, писали исключительно в героических тонах. Как считалось, тогда революционный Балтийский флот преградил дорогу германцу на революционный Петроград, где вскоре большевиками было свергнуто буржуазное Временное правительство. Моонзунд и "Слава" - своего рода предвестники тех событий. 

"Слава". 
Хрипит в предсмертном рейсе. 
Визг сирен придушенно тонок. 
Ты шлешь моряков 
на тонущий крейсер, 
туда, 
где забытый мяукал котенок. 
А после! 
Пьяной толпой орала. 
Ус залихватский закручен в форсе. 
Прикладами гонишь седых адмиралов 
вниз головой 
с моста в Гельсингфорсе. 

Такова "Ода революции" Владимира Маяковского - классика этой революции. Поэт, правда, не избежал фактических ошибок, в том числе о последних минутах "Славы". И главное: его строчки посвящены октябрьским событиям, когда в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки), где располагались главная база и штаб БФ, уже никто никого не бросал вниз головой. Там и без штурма Зимнего дворца давно распоряжался Центробалт - матросский совет. "Седых адмиралов" просто не осталось, расправились с ними еще в феврале-марте, когда на дремлющем во льдах Балтийском флоте, где власть захватила толпа, было убито более 50 адмиралов и офицеров, в том числе и командующий вице-адмирал А.И. Непенин. 

В конце марта большевистской "Правде" пришлось оправдываться: "Поголовных репрессий на флоте никто не проводил, как и погромов офицеров, лишь арестовывались рьяные монархисты и запятнавшиеся при прежнем режиме лица. Матросские комитеты, напротив, вносят успокоение... контролируют лишь политическую часть". Чужую кровь брать на себя не хотелось. Но и отмахнуться от ситуации в балтийских гарнизонах было нельзя. Близилась навигация. А старые высшие морские кадры, если и избежали скорого самосуда, то не спаслись от последовавших чисток. Штурвал выпало держать другим. Председатель Центробалта Павел Дыбенко, хотя и сам матрос "по седьмому году службы", на 1-м съезде БФ предостерег товарищей: "В комитетах собрался народ хороший, стойкий, но ведь утопят корабли, если за ними не надзирать". Дыбенко арестуют в июле по приказу Временного правительства "как отъявленного большевика". А вместе с ним - и третьего с начала года командующего контр-адмирала Д.Н. Вердеревского. Его за то, что отказался посылать миноносцы в Петроград на помощь премьеру А.Ф. Керенскому, давившему пулеметами рабочие демонстрации в столице. Сидеть им пришлось в одной камере: "Успели наговориться по душам", - об этом адмирал припомнит в своих "Записках последнего морского министра", которые Вердеревский, уехав из России после Октября, публиковал частями во французских журналах. 

Слова Дыбенко о том, что "в комитетах собрался народ хороший, стойкий, но ведь утопят корабли", цитируются как раз в этих воспоминаниях. 

Опять расстрелы 

Четвертым на флагманский мостик БФ поднялся 38-летний контр-адмирал А.В. Развозов, не успевший до этого и полгода походить в начальниках минной дивизии. Первая шифровка для него - из Пскова, от начальника штаба Северного фронта с инструкциями по проверке Усть-Двинской крепости. Балтфлот оперативно подчинялся Северному фронту. "Дело привычное, только бы опять флот не взорвали п. (вероятно, правительство. - Прим. В.У.) или социалисты", - такие строчки в тот день оставил в дневнике новый командующий. 

Усть-Двинский гарнизон с 10 морскими орудиями и под защитой береговых фортов получил задачу воспрепятствовать высадке десанта в случае германского наступления на Ригу. Наступление состоялось в конце августа, но цитадель на Даугаве Северному фронту не понадобилась. Уже через два дня пехота, боясь окружения, оставляет Ригу и поспешно отходит на север. Батареи Усть-Двинска не успели произвести и нескольких залпов по прежним русским позициям, в которых начали осваиваться немцы, как сама крепость оказалась под угрозой захвата. 

Пришлось все взорвать, превратить гарнизон в сплошное пепелище и эвакуироваться по Рижскому заливу. На 50 верст по побережью уже сновала кавалерия противника. Корабли, присланные Развозовым для усиления обороны Риги, пригодились только для охраны пароходов с беженцами. 

Дальше - больше. Страна еще не оправилась от разгрома Северного фронта, как грянул мятеж в ставке. Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии Л.Г. Корнилов задумал расправиться и с антиправительственными Советами, и с надоевшим ему правительством эсера А.Ф. Керенского, для чего и двинул в поход на Петроград верные дивизии. Но их остановили большевики-агитаторы. Несостоявшегося диктатора взяли под стражу, а обязанности главковерха принял на себя министр-председатель, назначив морским министром (в прежних временных правительствах такая должность отсутствовала) Вердеревского. Того самого бывшего командующего БФ, еще недавно обвиненного российским правителем-юристом в "политической распущенности" и отсидевшего месяц в Алексеевском равелине. 

Но даже в таком аресте - освобождении - возвышении есть своя логика. Когда эскадры перешли под полный контроль партийцев-ленинцев, министр-председатель понял, что самое время вернуть во власть адмирала, "не воспринимавшего ни на дух политических вывертов" (слова из мемуаров Керенского) и способного удержать моряков "не в подчинении партий, а в подчинении боевой необходимости". 

Центробалт, притихший после июля, весьма своеобразно напомнил о себе, постановив собрать с офицеров "расписки об их верности Временному правительству и об их готовности бороться с генералом Корниловым". Комфлотом дает категорическую телеграмму Керенскому: "Считаю отобрание подобных бумаг с офицеров... недопустимым. Флоту этим выражается недоверие накануне нового германского похода". Комиссар Временного правительства делает приписку: "Полностью согласен". Министр-председатель дает в тот же вечер ответ Развозову: "Расписки... это недоверие, я же офицерам флота доверяю". Но это уже не помогло - судовые комитеты уже окунулись в привычные для себя разборки. 

Центробалт заносил доклады "с мест" в особый журнал: 

"При приведении отбирания расписок с офицеров на линкоре "Петропавловск" на требование суд. комитета 4 офицера отказались дать таковые расписки, за что по постановлению общего собрания команды были расстреляны... На этой же почве на Абосской авиационной части убит один офицер...". 

"Ссылки офицеров на скорые бои с немцами считаются попытками уйти от ответственности за события вокруг Петрограда". 

Балтийский "Альбион" 

Пока генералы-корниловцы обдумывали заговор, как привести Верховного главнокомандующего к верховной власти, немцы корпели над операцией под названием "Альбион", чтобы захватить Моонзундский архипелаг в Балтийском море. 

Уже 11 сентября (все даты в статье приводятся по старому стилю) командующий 8-й армией генерал пехоты О. фон Гутье, до этого взявший Ригу, подписал приказ о десанте на Эзель и Моон (ныне эстонские острова Сааремаа и Муху). Поначалу предполагалось оккупировать только их, что соответствовало задачам, полученным Гутье из Берлина: обезопасить войска от ударов с моря, закрыв Рижский залив от русского Балтийского флота. 

Рижский и Финский заливы соединял мелководный пролив Моонзунд. Его фарватер во время войны русские углубили, появился канал, способный пропускать крупные корабли, в том числе и линкоры. В случае необходимости гельсингфорсская эскадра "обладала способностью" совершить рейд через Моонзунд и разнести главным калибром прибрежный фланг 8-й армии. Кроме того, до Курляндии добивала морская батарея Цереля (о. Эзель) и тем самым причиняла беспокойство немцам. 

Есть такая книга - "Захват Балтийских островов Германией в 1917 г.", вышедшая в Берлине в 1931 г. Через шесть лет ее издали в Москве, поэтому разыскать книгу труда не представляло. А нужда в ней была не для праздного любопытства. На нее ссылаются все западные историки, так как "Захват..." описан А. фон Чишвицем, непосредственным участником "Альбиона", в то время начальником штаба 23-го корпуса, высаженного на Моонзундский архипелаг. Пока же нам важно знать, что командование 8-й армии запутало русские штабы с местом высадки основного десанта. Документы, приведенные бывшим кайзеровским генералом, - конкретное доказательство. 

Конечно, это не единственная причина нашего поражения. Общая ситуация - тоже на руку противнику. Подтверждение находим в "Записках последнего морского министра". 

Вот что пишет Д.Н. Вердеревский: 

"О подготовке операции по захвату островов знали заранее. Получили необходимые данные и от британского Адмиралтейства. Несколько раз встречался с Развозовым, приезжал ко мне и Черемисов (генерал-лейтенант В.А. Черемисов - главнокомандующий армиями Северного фронта. - Прим. В. У.), но они уже не обладали всей властью, хотя некоторые действия по защите островов провели. Две дивизии, расквартированные на Эзеле и Даго, не спеша возводили новые укрепления, а флот даже не успел выставить минные заграждения на угрожаемых участках. Балтийский комитет, где опять заправлял Дыбенко, запретил выпускать любые суда без приказа комитета. 

Направить лодки к Либаве, а там готовилась десантная экспедиция, не было никакой возможности. Любые крупные действия, даже если бы комитет разрешил, сразу начинали обсуждаться, и вражеская агентура, которой наполнились эстляндские и финские города, без усилий получала секретные сведения... Воздушные налеты на Церельскую батарею, носившие в сентябре частый характер, и траление Ирбенского пролива привели флаг-капитанов Балтийского флота к мысли, что главное наступление пройдет здесь...". 

Но вышло иначе. Утром 29 сентября у бухты Тага-Лахт (на северо-западе Эзеля) появилась вражеская эскадра - два дредноута, линейный крейсер, 10 легких крейсеров, 47 миноносцев и множество тральщиков. Они "вели" 19 пароходов, на которых размещался десантный корпус в составе 24 600 человек, 40 орудий и 5000 лошадей. 

Подавив прибрежные батареи, немцы начали высадку. К 1 октября они заняли остров. Держался только Церельский укрепленный район - немцы туда послали парламентеров с требованием сдачи на милость победителей. Как признался в своей книге Чишвиц, в отправку парламентеров штаб десантного корпуса "закладывал и иной, чем обычно, смысл". Уже 29 сентября пять немецких миноносцев пошли в прорыв через пролив Соэлозунд, пролегающий между Эзелем и Даго, чтобы затем занять Моонзунд и окружить наши корабли в Рижском заливе. Два дня эти попытки пресекались русскими дозорными эсминцами. Морской "Альбион" в отличие от сухопутного давал сбои. Силы Рижского залива во главе с линкорами "Слава" и "Гражданин" артиллерией сдерживали наступательный порыв 23-го корпуса. Десант на следующий остров Моон Гутье пришлось отложить. 

1 октября с запада, то есть через Ирбенский пролив, в Рижский залив намеревались войти германские линкоры и окончательно расправиться с запертым там (так хотелось бы!) русским флотом. Но и тут, в Ирбенах, загвоздка вышла, а следовательно, и отсрочка. Три дредноута, назначенные для уничтожения дальнобойной батареи, лишь попытались к ней пристреляться, как тут же попали под русские снаряды. И с тыла пока взять Церель никакой возможности, местность там лесная и болотистая - не подойти. 

Парламентеров в укрепрайон выслал командир "самокатного авангарда". Переговоры о сдаче вел лейтенант Генрих Лемке, будущий автор популярной в Германии книги "В окопах у Балтики", где поведал свою фронтовую судьбу. У нас же (точнее, в журнале "Красный архив") появилась только большая статья об этих воспоминаниях. Но тут - что и нужно - полностью цитировалась церельская история: "Гарнизон Цереля, несмотря на смятение, вызванное отступлением русских по всему острову, сдаваться отказался. Я другого ответа от них и не ждал. Но, помимо отказа, я услышал, что офицеры здесь прекратили получать из своего штаба сведения об обстановке на море. Это и стало главной новостью для моего доклада". 

В эпизоде, приведенном Лемке, есть конкретное продолжение. 2 октября три германских легких крейсера, четыре миноносца и более десятка тральщиков беспрепятственно преодолели Ирбены у "своего", курляндского берега. Они и составили "разведывательный отряд", который донес: русских кораблей поблизости нет. Это сигнал главным силам. Непокорный Церель в эти минуты добивали с воздуха 12 вражеских аэропланов. Оставалось протралить ирбенский фарватер, а далее - дыми спокойно до самого Моонзунда. 

"Кронпринц" против "гражданина" 

С 25 сентября в Гельсингфорсе на яхте "Полярная звезда", занятой "под свои нужды" Центробалтом, бурлил 2-й съезд Балтийского флота. Главенствовали большевики, главная тема для делегатов - передача государственной власти Советам. Высшие флотские чины (штабное судно "Кречет" стояло рядом со "Звездой") предусмотрительно не появлялись на причале, чтобы случайно не стать объектом для оскорбительных "дискуссий". 

На четвертый день, когда проголосовали почти все резолюции, в президиум, восседавший в салоне яхты на адмиральских местах, передали записку о наступлении немцев. Заседание прервали "ввиду уяснения угрозы", а Дыбенко "пожелал видеть на съезде" командующего Развозова.

Общая схема боев за Моонзундских архипелаг (составлена Морской исторической комиссией в 1921 г.). 

Из воспоминаний А.В. Развозова, переданных в Морскую историческую комиссию: 

"Мне донесли, что среди делегатов прошел слух: Гутье пойдет после островов на Петроград. И первый вопрос, услышанный на съезде, - о том, прорвутся ли немцы в Финский залив. Толпа, которая еще вчера могла разорвать, притихла. Я спокойно ответил: главные силы готовы к развертыванию у передовой позиции (минные заграждения между Даго и финским берегом. - Прим. В.У.), чтобы остановить неприятеля, которого пока сдерживают суда Рижского залива, но нужно выполнить все мои приказы без обсуждений и резолюций... Требование мое, как ни странно, приняли. Но тут зачитали телеграмму главковерха, что флот в бою должен искупить свое предательство перед революцией. Я впервые о ней слышал. Кажется, ее доставили со штабного "Кречета" на "Полярную звезду", даже не известив штаб. Поднялся шум, затопали ногами. В довольно грубой форме задавались вопросы... Не перейдут ли офицеры на сторону германских империалистов? У меня ответ тот же: нужно выполнять приказы, никаких толкований их: Выручил Дыбенко, твердо заявив, что вопрос решенный, он согласен, только есть сомнение, не предаст ли Бахирев - фигура сомнительная... Но он в бою ничем себя не запятнал". 

Вице-адмирал М.К. Бахирев - начальник морских сил Рижского залива. Для Центробалта он действительно фигура сомнительная, поддержал заявлением Корнилова. Поэтому согласились с половинчатым решением: послать делегатов съезда комиссарами на корабли Бахирева. 

Следующий день - и новая встреча председателя Центробалта и командующего. Теперь Развозов первым пошел в атаку, не выдержал: продолжают "упрекать офицеров", а комитеты по-прежнему могут не выполнять распоряжения командования. Случай "представился вопиющий". Команда заградителя "Припять" отказалась ставить мины в Соэлозунде (приказ Бахирева, чтобы закрыть пролив и обеспечить тыл эскадры), ссылаясь на... дождь. 

Дыбенко, как вспоминал Развозов, пришел в ярость: "Разогнать губителей революции!". Экипаж "Припяти", как бы сейчас сказали, укрепили моряками с других миноносцев, а судовой совет сразу, как только прибыл комиссар из Гельсингфорса, переизбрали. "Припять", несмотря на близкое присутствие вражеских кораблей, перегородила минным полем выход из Соэлозунда. А на фарватере затопили пароход "Латвия". Теперь Бахирев мог ждать только лобового удара. 

Немцы наконец переправились на Моон и отправили десант на другой остров - Даго (сейчас он известен как Хийумаа). Занятие последнего "Альбионом" не предусматривалось, но штаб 8-й армии изменил первоначальный план, решив перебросить на Даго береговые батареи и обстрелять Моонзунд. Для русских сложилась критическая ситуация. 

В "Записках последнего морского министра" Д.Н. Вердеревский так рассказывает об этом: 

"Немцам не откажешь в полном взаимодействии десантного корпуса и флота. Наши войсковые части, совершенно расстроенные, существовали и отступали сами по себе. Они потеряли всяческую связь со штабом... Получив сведения о тяжелом положении 107-й дивизии, Бахирев направил к берегу миноносцы и тральщики, но наш десант дивизии не обнаружил, пехота разбежалась, поэтому лишь подобрал оставленное ею оружие. 

Неразбериха привела к тому, что и силы Рижского залива находились на грани уничтожения. Развозов передал мне, что их нужно отвести в Финский залив, заминировав сразу же Моонзундский канал. Керенский, выслушав мой доклад, согласился, предупредив о невозможности прорыва неприятеля за Даго". 

И вот 4 октября германская эскадра из дредноутов "Кениг" и "Кронпринц", пяти крейсеров и порядка 10 эсминцев, выпустив вперед тральщики, начала форсировать минные заграждения у Моона. Бахирев, чтобы дать возможность отойти на север многочисленным транспортам со снятой с островов пехотой, приказал встретить противника артиллерией. Два линкора "Слава", и "Гражданин" и крейсер "Баян", где вице-адмирал держал флаг, сосредоточились для стрельбы на рейде Куйвасту. 

На третьем залпе "Слава" накрыла тральщики, и те сразу отошли. В ответ "Кениг" и "Кронпринц" лишь огрызнулись - сплошные недолеты. Так начался бой, вошедший почти во все книги по истории флота. Продолжался он всего два с половиной часа и "прохронометрирован" до каждого орудийного выстрела. Рукопись, которая считается первоисточником, принадлежит перу Бахирева. Когда вице-адмирала в январе 1918 г. уволили со службы, он устроился в Морскую историческую комиссию и подготовил отчет об обороне Рижского залива в 1915-1917 гг. 

Последний документ, приведенный в отчете, - радио, переданное Бахиреву сразу после отступления из Моонзунда: "Благодарю вас и всех офицеров за стойкость духа, за готовность защитить революцию. Дыбенко". В других послереволюционных исследованиях эта телеграмма ни разу не упоминалась. Впрочем, в них и сам адмирал получил псевдоним - просто "начальник сил Рижского залива". В 1919-м Бахирева расстреляют за участие "в монархическом заговоре". Вот и вся разгадка последующей "анонимности" автора. 

Чистая арифметика (у германцев 305-мм орудий - 20, у нас - всего восемь, из них четыре - устаревших образцов, недальнобойных; к тому же в атаках на нашу эскадру участвовали 6 гидропланов), конечно, не всегда определяет успех или неуспех боя. Но в узком проливе его исход решали артиллерийские дуэли, так что численный перевес многое значил. Так, "Слава" получила восемь попаданий. Уже с трудом управляемый вследствие крена от воды, хлынувшей в пробоины, линкор из последних сил выплеснул еще один залп и попал в головной дредноут, где возник сильный пожар. Немцы прекратили стрельбу, а корабли Бахирева, воспользовавшись замешательством противника, покинули зону досягаемости орудий "Кронпринца" и "Кенига". 

Кайзеровский флот не отважился на преследование. Только сама "Слава" из-за резко увеличенной осадки уже не могла пройти через Моонзунд. Единственное правильное решение в такой ситуации - взорвать корабль у входа в узкий канал. Погибший линкор, осевший на дно, - непреодолимая подводная застава для немцев. Но затем происходит то, о чем замалчивалось в исторической литературе советского периода. По приказу адмирала к "Славе" направляются миноноски, чтобы спасти ее экипаж. Ни судовой комитет, ни офицеры уже не имели власти над людьми. Последними минутами корабля управляла паника. 

Вот как это описывает М.К. Бахирев: 

"Матросы бросались в беспорядке на миноносцы. Командир пытался хотя бы задержать машинную команду, чтобы поставить судно точно в канал, но все, кроме офицеров, покинули свои посты, комитет не смог или не пытался собрать машинистов. Поэтому линкор сел на мель раньше, чем вошел в канал... Раненых из операционных мест выносили только врачи и офицеры". 

Есть об этом и строки у Д.Н. Вердеревского: 

"Да, поднялась паника. Поэтому Керенский просил не оглашать фактов, особенно для газет, о последствиях в душах людей после объявления эвакуации со "Славы", чтобы не портить отношений с Балтийским советом". 

Для подстраховки вслед за "Славой" затопили еще четыре транспорта. Теперь пути в Финский залив для врага не стало. Вот таков итог короткой Моонзундской обороны. А с ней завершилась и морская война на Балтике. Германцы получили возможность беспрепятственно осуществлять перевозки из Швеции, но эта возможность добыта ими дорогой ценой. Два дредноута и крейсер подорвались на минах и надолго встали в ремонт, три миноносца утоплены русской артиллерией, большой транспорт пущен на дно подводной лодкой, подбито два гидроплана, число уничтоженных тральщиков и малых судов до конца не досчитано. Наши потери - линкор и эсминец. 

Свой-чужой 

Отгремели залпы в Моонзунде, и Центробалт опять замахнулся на всю власть без остатка. Сохранился доклад Развозова главнокомандующему армиями Северного фронта: "25 октября я узнал о решении Центробалта послать в Петроград для поддержки Советов 3 миноносца. Невзирая на мой протест, непосредственно распоряжением Центробалта посланы даже 4 миноносца и отменено еще ранее отданное мною приказание находящийся в Петрограде и окончивший ремонт крейсер "Аврора" присоединить к флоту... Ввиду изложенного я не считаю более возможным нести ответственность за оборону вверенного мне театра и прошу указания, кому сдать командование флотом". 

Обратим внимание на дату. "Двадцать пятое, первый день". Так что опять Маяковский: 

А из-за Николаевского 
чугунного моста, 
Как смерть, 
глядит неласковая 
Аврорьих 
башен сталь. 

"Аврора" - на Неве, недалеко от Зимнего. Черемисов не ответил Развозову, самого убрали с фронта. "Развозов - элемент не чуждый и вправе остаться, пока не пройдет выборное начало", - передали в Совнарком из Гельсингфорса. Центробалт с подачи свежеиспеченного народного комиссара по морским делам, он же матрос Дыбенко, даже предлагал присвоить командующему вице-адмиральский чин. Заодно самого наркома, судя по документам Всероссийского съезда военного флота, прочили в капитаны 1-го ранга. Но скоро чины-звания перестали существовать, об этих "представлениях" просто забыли. А тут подоспело "выборное начало", о котором так часто повторяли большевики, и военного моряка Развозова отрешили от должности. 

Вердеревский оказался в числе членов Временного правительства, арестованных 25 октября в Зимнем и препровожденных в Петропавловку. Бывшему министру помог выбраться из крепости его "сменщик" - первый морской нарком. Контр-адмирал оставил матросу расписку о "согласии не враждовать с новой властью", а вскоре перебрался за рубеж. Ему повезло больше, чем другим. 

Когда в марте 1918-го потребуется второй раз после Моонзунда спасать флот - Гельсингфорс оказался под угрозой захвата немцами, Развозова опять призовут на службу, но потом, как и осенью, бесцеремонно "спишут" в отставку. Александр Владимирович умрет в тюрьме в 1920 г. 

Дыбенко на четвертый месяц революции во главе морского отряда отправят защищать Нарву, к которой двигались кайзеровские полки. Нарву его матросы не отстояли. Командира за это судили, но в итоге оправдали. А так оправдывался сам Павел Ефимович, вспоминая Нарву и суд: "Воевать еще не умели, учиться нужно воевать". Но навоевался он все же вдоволь и должности крупные заслужил, дошел до командующего войсками округа. Казнен в 1938 г. По стране пронеслась буря сродни той, что матрос-бунтарь поднимал двадцать лет назад. 

Похожие публикации